М.-Л. фон Франц. Фемининность в волшебных сказках.

Как я уже отмечала, в нашей христианской цивилизации образ женщины представлен неполно. Как сказал Юнг, она не представлена в Высшем Парламенте. Можно было бы сказать, что Анимой пренебрегают и что реальная женщина находится в полной неопределенности и относительно своей собственной сущности, т. е. относительно того, что она собой представляет или могла бы представлять. Следовательно, либо она регрессирует до примитивного инстинктивного паттерна и крепко держится за него, а он защищает ее от проекции, которую налагает на нее цивилизация; либо она попадает под власть своего Анимуса и создает такой свой образ, который бы компенсировал ее внутреннюю неопределенность. В обществах с матриархальной структурой, как, например, в южной Индии, женщины имеют природное доверие в отношении своей женственности. Они осознают свою значимость и то, что они особым образом отличаются от мужчин, и что это отличие не подразумевает никакой второсортности. Таким образом, они совершенно естественно могут утверждать свою человеческую жизнь и человеческую сущность.
На примитивном уровне образ реальной женщины и образ мужской Анимы в какой-то мере представляют собой одно и то же, и в нашей цивилизации подспудно шел некий медленный мирской процесс, который занял три или четыре сотни лет. Это медленное поступательное развитие, по всей вероятности, представляло собой сумму многих тысяч индивидуальных реакций, которые на протяжении веков выходили на поверхность и в какой-то момент прорывались в виде общественного движения. Возможно, горечь, которую испытывали женщины вследствие отвержения и унижения, прорвалась в виде коллективного взрыва женской эмансипации в начале XIX века. Она постепенно развивалась у многих отдельных женщин, а затем внезапно поднялась на поверхность и достигла осознания людей. Таким образом, существуют движения, которые имеют психологическую основу и совокупность множества индивидуальных переживаний.
Получается, что нам приходится начинать с парадокса: женские персонажи в волшебных сказках не являются воплощением ни паттерна Анимы, ни паттерна реальной женщины, а того и другого вместе, ибо иногда присутствует один из них, а иногда другой. Но было бы прекрасно уметь отличать один от другого, чтобы сказать: эти сказки в большей степени служат иллюстрацией паттерна реальной женщины, а те - в большей степени паттерна мужской Анимы, вследствие пола того человека, который последним записал сказку, тем самым придав ей дополнительный небольшой нюанс. Моя подруга, школьная учительница рисования, в качестве учебной темы попросила своих учеников нарисовать сцену из сказки «Верный Иоганнес». На мой взгляд, эта сказка служит отражением маскулинной психологии; в ней присутствует лишь одна бледная фигура Анимы. Учительница дала это задание смешанному классу, где были мальчики и девочки, которые могли выбрать любую сцену. Задание вызвало интерес у всех, и, естественно, мальчики выбрали героические и драматические сцены, тогда как внимание девочек привлек единственный женский персонаж в сказке. Девочки идентифицировались с ним, как и мальчики идентифицировались с мужскими персонажами, поэтому в их рисунках отражались совершенно разные аспекты сказки.
Это говорит о том, что в соответствии с полом человека, пересказывающего сказку, находят выражение совершенно разные характерные черты. Следовательно, мы можем высказать гипотезу, что в одних волшебных сказках преобладало фемининное формирующее влияние, в других - маскулинное, но никогда нельзя быть уверенным в том, какая это фемининность: Анимы или реальной женщины. Наилучший подход заключается в интерпретации сказки с обеих точек зрения. Тогда может быть видно, что некоторые сказки при интерпретации с фемининной точки зрения дают богатый материал, но с точки зрения маскулинности они не раскрывают столько психологической истины. Находясь под этим впечатлением, я выбрала несколько сказок из собрания братьев Гримм, которые можно интерпретировать с фемининной точки зрения, однако я не утверждаю, что в них никак не отражены проблемы Анимы.
Что же касается сказочных персонажей, то говорилось о том (на мой взгляд, говорилось неправильно), что мифы - это истории о богах, а сказки - это истории об обычных людях, что герои и сказочные персонажи - это обычные человеческие существа, тогда как в мифах присутствуют боги и полубоги. Проблема этой теории заключается в том, что в некоторых волшебных сказках имена персонажей указывают на богов. Например, я буду обсуждать сказку «Спящая красавица», или «Колючая роза», в многочисленных версиях которой детей зовут Солнце и Луна. А значит, мать Солнца и Луны - не обычная женщина, поэтому вы могли бы назвать ее символом. Но если детей зовут Солнце и Луна или, как в других версиях, День и Заря, то вы снова оказываетесь в той сфере, которая называется миром богов. Поэтому на основе различия, [о котором говорилось выше], вы не можете построить теорию. С точки зрения психологии, мы знаем, что они представляют собой архетипические фигуры и по своей сути не имеют ничего общего с обычной человеческой сущностью и человеческой личностью, с которыми мы сталкиваемся, имея дело с психологией человека. Поэтому я полагаю, что нет никакой разницы между сказкой и мифом; скорее есть общее: и в сказке и в мифе действуют архетипические фигуры.
Если мы действительно хотим получить представление о том, что значит сказка, мы должны себя спросить: как может случиться, что люди рассказывают друг другу истории, в одних из которых некоторые персонажи имеют имена богов, которым они поклоняются согласно религии своего народа, своим representations collectives*, а в других - сказочные персонажи не относятся к representations collectives? Это различие имеет исторические причины, которые я не буду здесь раскрывать. Давайте предположим, что извлекая из своих сновидений и видений в состоянии бодрствования некоторые образы своего бессознательного, люди могли проецировать их в пустое пространство и в дальнейшем рассказывать об этих образах.
Я знаю случай, связанный с одной простой женщиной. Она - дочь плотника, выросла в простой деревне и живет в бедности. Это случай очень серьезного шизофренического пограничного состояния, если не полной шизофрении. Она слышала самые поразительные голоса, у нее были изумительные видения, сны и много архетипического материала. Хотя женщина обучалась профессии парикмахера, она не могла им работать вследствие своих многочисленных фантазий. Поэтому она работает поденщицей, но является такой вздорной, безумной и сложной в общении, что ей приходится мыть рабочие помещения, только когда в них никого нет. Она оказалась выброшенной на самый край социального общества, однако была истинно верующим человеком, которого можно сравнить с немецким мистиком Терезой фон Коннерсройц** - за исключением того, что была настолько поглощена своими видениями, что не могла внешне функционировать. Она хотела вступить со мной в контакт, но не смогла функционировать в течение первых шестидесяти минут аналитического часа. У нее был слишком слабый эго-комплекс. Сначала ей нужно было получить ощущение места, меня, а затем она сказала, что нельзя прямо говорить о Боге и тому подобном. На мой взгляд, это правда, ибо для того, чтобы пациент мог поделиться очень важной тайной, должна присутствовать атмосфера близости и дружелюбия. Итак, в этом особом случае я согласилась, что мы будем видеться не так часто и что я освобожу для нее всю вторую половину дня. Кроме того, я не встречалась с ней в кабинете для консультаций. Мы направлялись в какое-нибудь кафе, где вместе что-то пили, либо шли куда-то еще. Она либо не разговаривала вообще, либо в течение полутора часов говорила на какие-то дурацкие темы, что меня очень изматывало, а затем, как правило, я либо нервно посматривала на часы, либо замечала, что к семи часам должна вернуться обратно. Тогда она вдруг начинала говорить о своих внутренних переживаниях, обычно подскочив на месте, и очень часто рассказывала мне сон, словно это была явь. Чтобы укрепить ее сознание и удержать ее от соскальзывания в мир архетипов, я сказала: «Да, но это был сон», и она всегда с этим соглашалась; осознавая это, она не слишком смущалась. Но затем я заметила, что у нее не получалось продолжать рассказ, ибо она расстраивалась, как актер, когда вы вмешиваетесь в его монолог. Если вы исполнены актерского вдохновения, то в результате такого вмешательства на самой волне нового прилива вдохновения можете выйти из себя и потерять нить рассказа. Нельзя чинить препятствия первому фонтану творческих идей. Никто не будет рассказывать о таких идеях, пока они не примут определенную форму, ибо они являются очень нежными, как новорожденные младенцы.

* Representations collectives (фр.) - коллективные представления - термин, предложенный французским социологом Э. Дюркгеймом для обозначения компонентов системы знаний, мнений, норм поведения, сложившихся в социальном опыте. Э. Дюркгейм и его последователи использовали этот термин для объяснения социального происхождения человеческой психики, которое однако получило у них дуалистическую интерпретацию: социальное в структуре сознания противопоставлялось индивидуальному. - Прим. перев.
** Тереза Нойманн (1898-1962) - Тереза из Коннерсройца - немецкий католический мистик. Родилась в деревне Коннерсройц в Баварии, в бедной многодетной семье. - Прим. перев.

Как правило, творческих людей очень легко вывести из себя, и у этой женщины я заметила ту же самую черту, поэтому я обычно держала в себе свои комментарии до конца, то есть до того момента, когда, на мой взгляд, мне следовало возвращать ее к реальности, тем самым следуя паттерну волшебной сказки, в которой очень часто находящаяся в конце ремарка пинком выбрасывает вас из сказки - но только в самом конце!