М.-Л. фон Франц. Фемининность в волшебных сказках.

Эта женщина рассказывала мне самые поразительные архетипические истории, причем относилась к ним как к реальным, и я могла собственными глазами, in flagranti*, видеть пример возможного рождения волшебной сказки. Бывает, что кто-то рассказывает вам классическую литературную драматическую историю и в конце говорит, что это был сон! В таком случае имеет место полная идентичность, но в процессе пересказа истории изменялись, и индивидуальные мотивы постепенно исчезали. Вполне возможно в конце услышать ремарку вроде «Et le coq chanta ki-keri-ki, Vaube est venu et топ conte est fini» (Петух прокричал ку-ка-ре-ку, наступил рассвет, и моя сказка подошла к концу) - то есть пора вставать! Как только петух закукарекал, вы должны выскочить из постели! Или может быть такая финальная ремарка: «Сыграли прекрасную свадьбу, стоял пир горой, а я, - говорит рассказчик сказки, - был на кухне, но мне ничего не досталось, потому что кухарка дала мне пинка под зад, и вот я оказался здесь и рассказываю вам эту сказку», - то есть он снова вернулся в реальность. Цыгане говорят: «Они поженились и с тех пор были счастливы, а мы, бедные черти, так голодны, что готовы съесть свои зубы», - а потом начинают просить деньги.

* In flagranti (лат.) - буквально: на месте преступления. В данном случае можно перевести как «в сущности». - Прим. перев.

Таким образом, слушателям напоминают, что в сказке говорится не про обычных людей. Слушатели очень хорошо осознают, что сказочные персонажи и события существуют в другой сфере, которую мы называем размерностью бессознательного; они чувствуют, что это другой мир, который резко отличается от их сознательной реальности. Таким образом, на примитивном уровне происходит нечто похожее на смещение контакта с бессознательным. Сцена смещается без явного размежевания, однако с повышением акцента на уровень чувств. Волшебные сказки действительно рассказывают нам о персонажах бессознательного, т. е. другого мира. Можно было бы сказать, что мифологические персонажи перепутаны с богами из религии; они соответствуют тому, что Люсьен Леви-Брюль* называет representations collectives. Сказки, наоборот, мигрируют и не могут быть связаны с коллективным сознанием какого-то одного народа. Скорее в них содержится огромное количество компенсаторного материала и обычно они противоречат идеям коллективного сознания или компенсируют их.

* Люсьен Леви-Брюль (фр. Luden Levy-Bruhl; 1857-1939) - французский философ и антрополог. - Прим. перев.

Моя шизофреническая поденщица иногда рассказывала сновидения, содержание которых полностью относилось к христианской традиции. Появлялся Бог Отец, а затем оказывалось, что ее рассказ соответствовал тому, что она узнала во время своего христианского образования. Нет ничего сложного в том, чтобы назвать один образ Богом Отцом, а другой - Святым Духом. Однажды у нее случилось видение красивой мужской фигуры, был слышен ее голос, она стояла на горе с ней рядом и сказала: «Ты должна покрасить ее в зеленый цвет, чтобы спасти себя и всех остальных людей». Та ответила, что она на это неспособна, и голос сказал: «Я помогу тебе». Похоже, затем ей как-то удалось это сделать, и потому ей позволялось подходить к горе. Затем она оказалась в гостинице и проснулась. Я спросила ее, чей это был голос, она ответила, что это был Святой Дух; мужская фигура соответствовала representations collectives о Святом Духе, и потому она без труда «опознала» его, но не его голос.
В другой религиозной системе такая фигура получила бы иное имя. Если оказывается, что эта фигура не входит в систему representations collectives, если она никоим образом не соответствует этой системе, то вы должны сказать, что появилось нечто и оно похоже на То-то и То-то; вы никак не можете привязать эту фигуру к коллективной идее. Предположим, существует восприятие фемининных богинь, и все они обладают сущностью Земной Матери, но являются слишком сексуально активными, как, например, Баубо* во времена античности. Если вы считаете себя католиком, то вы не можете признать в такой фигуре Деву Марию. Но поскольку она является единственной представительницей [божественной сферы], вам нужно как-то называть эту нуминозную фигуру, вы должны называть ее Матерью или дать ей какое-нибудь вымышленное имя, скажем, «Маленькая Вечнозеленая Мамочка». Однако это не официальное имя, и мы не поклоняемся такому персонажу. В этом смысле волшебные сказки в существенной мере созданы внутренним переживанием, которое не в полной мере соответствует representations collectives. Следовательно, у таких персонажей обычно либо не бывает имен, либо они получают случайные имена, но их не называют в соответствии с религиозными символами или известными [религиозными] системами. Они дают нам больше информации о том, что происходит с компенсаторной функцией бессознательного, чем мифы.

* Баубо - персонаж древнегреческой мифологии, связанный с элевсинскими мистериями. Жительница Элевсина радушно приняла Деметру, угостила ее кикеоном - напитком, который греки использовали во время Элевсинских Мистерий, имевшим психоделические свойства. Та отказалась пить, но когда Баубо показала богине срам, она обрадовалась и выпила. Согласно одной из версий, Баубо была не совсем женщиной: головы у нее не было, соски заменяли ей глаза, а влагалище - рот. - Прим. перев.

Что же такое хочет найти выражение в коллективном аспекте, что не нашло выражения в representations collectives? В этом отношении мы получаем ценную информацию. В волшебных сказках также упоминаются общеизвестные имена религиозных фигур, и о них рассказываются ужасные истории. В одной стране есть ряд сказок, в которых говорится о Господе Боге, который ведет себя самым оскорбительным образом, - распространяя слухи о Св. Петре, которого в результате поколотил владелец трактира, ибо Св. Петр всегда был наивным персонажем и вполне подходящим для битья. Есть чехословацкая* волшебная сказка, в которой беспомощный старик сидит на дереве и умоляет помочь ему спуститься вниз, а в конце сказки этот нервный и трусливый старик оказывается самим Богом. А теперь представим, что сам Бог является беспомощным стариком, который не может спуститься с дерева! Но ему должна помочь спуститься прекрасная девушка, - и это обстоятельство становится очень полезной компенсацией нашей идеи о Боге.

* Мария-Луиза фон Франц читала эти лекции в то время, когда существовало единое государство Чехословакия. - Прим. перев.

Моя поденщица пришла в ярость по отношению к Богу. Она сказала, что он ужасен - он преследует женщин, а иногда ей приходилось вышвыривать его прямо из своей постели. Она сказала: «Бог опять подкрался слишком близко». Он ведет себя непристойно и является обманщиком, и она поняла, что иногда тоже может его обмануть. Тогда на какое-то время он от нее отстал. Но разрешил ей рассказать обо всем священнику! Воспользовавшись этим, она отправилась к священникам, но никто не захотел ее слушать! Она испытывала крайнее беспокойство, когда Бог слишком к ней приближался; но именно в таких случаях у нее бывали видения. Когда он находился не совсем рядом, она чувствовала себя спокойно, нормально и близко к реальности. Благодаря этому случаю я поняла, как психика простой необразованной женщины взаимодействует с мощными образами коллективного бессознательного.
Точно так же и в волшебных сказках образы representations collectives либо вообще не используются, либо используются неправильно. В предыдущей сказке Христос является просто персонажем-трикстером, а Бог - надоедливым стариком или стариком, забравшимся на дерево, но в сказке подразумевается, что это именно Бог. Эти персонажи являются анонимными, ибо, присутствуя под своими именами, они вызвали бы слишком большое потрясение [у читателей и слушателей], которое привело бы к самым поразительным открытиям и к восстановлению их истинного смысла.
Это кажущееся искажение на самом деле не является тем, чем оно кажется, а связано с законом компенсации, который, согласно открытию Юнга, характеризует плоды деятельности бессознательного. Сновидения либо компенсируют асимметрию нашего сознательного представления, либо дополняют существующие в нем пробелы. Так как волшебные сказки преимущественно являются неподдельными продуктами деятельности бессознательного их рассказчика, они оказывают такое же воздействие. Подобно сновидениям, они помогают поддерживать нашу сознательную установку в состоянии здорового равновесия, и, следовательно, обладают исцеляющей функцией.
Поскольку сознательные религиозные представления в Западной Европе за последние две тысячи лет в достаточной мере не давали возможности выражению фемининного начала, можно ожидать, что мы обнаружим большое количество сказочных женских персонажей, которые служат выражением этого [официально] игнорируемого женского начала. Мы также можем ожидать возвращения из них нескольких потерявшихся богинь древнего язычества.
Спящая красавица, или Колючая роза»*

* В русском переводе эта сказка известна под названием «Шиповничек»; см. Братья Гримм. Сказки, с. 50, М.: Художественная литература, 1978. - Прим. перев.

Сказка, которую я собираюсь обсудить, в английском переводе называется «Колючая роза», но гораздо шире она известна под названием «Спящая красавица». Это перевод немецкой сказки из собрания братьев Гримм. Братья Гримм были первыми среди тех, кто стал записывать сказки дословно; в наше время появилось множество сборников сказок, составленных специалистами. В англосаксонском мире эта сказка известна только в переводе. Она была не очень хорошо известна даже в самой Германии, пока братья Гримм не откопали ее, записав у одной женщины из Касселя, и эта версия стала одним из основных ее источников. Эта сказка сразу же вызвала потрясающий резонанс. Поэты использовали ее в своем творчестве, благодаря чему она до сих пор не забыта. Она прекрасно подходит для того, чтобы нести на себе проекции Анимы поэта.