Уоррен Штейнберг 'Конфликты связанные с мужской идентичностью'

Cуществует широко pаспространенный архетипический мотив, связанный с борьбой героя за отделение от Великой Матери. Этой теме Юнг дал психологическую интерпретацию в виде парадигмы отделения эго от бессознательного. Конкретно эта парадигма проявляется в попытках отделения человеческой индивидуальности от различных идентификаций.

Самая ранняя идентификация возникает ребенка с первым человеком, который о нем заботится. Обычно это бывает мать. Как отмечалось в главе 4 при обсуждении тревожности ребенка, которая появляется при его отделении от матери, - это отделение создает тревожность, связанную с осознанием ребенком состояния своей беспомощности. В этом процессе жизненно важную роль играет отец. Если он принимает и поддерживает отделение ребенка от матери, то у ребенка возникает альтернативное желание идентифицироваться с ним. Роль отца заключается в том, чтобы вовлечь ребенка в реальный мир людей и вещей. Он помогает ребенку отличить себя от матери, раскрывая перед ним более широкий мир, в который входит ребенок.

С точки зрения социально-половой идентичности, функция отца в качестве главного представителя внешнего мира определяет приемлемые социально-полевые роли дочерей точно так же, как и сыновей. Неумение отца выполнить эту роль для мальчика и девочки приводит к разным последствиям. Если девушка остается идентичной со своей матерью, она страдает от потери индивидуальности в смысле своего женского развития. Она обладает женской идентичностью, которая является всего лишь копией ее матери. С другой стороны, мальчик должен сменить свою первичную идентификацию с женской на мужскую. В противном случае он потеряет социально-ролевую идентичность.

Важная функция отца, состоящая в том, чтобы помочь мальчику отделиться от его ранней идентификации с матерью и придать ему мужскую идентичность, лежит в основе пубертатного ритуала инициации в так называемых примитивных обществах. В этом ритуале, как правило, происходит отделение подростков от их мам, которые ритуально оплакивают сына. Как будто он умер. Мальчик изолируется от женщин, проводя в обществе мужчин месяцы, а иногда и годы, пока не постигнет правила, которые необходимо знать мужчине, и все это время он проходит различные тяжелые испытания. В этот период он учится выполнять роль взрослого мужчины. После возвращения в племя мальчик считается мужчиной и обычно живет вместе с остальными мужчинами.

Ритуалы инициации подчеркивают для мальчика важность разрыва связи с матерью в процессе своего становления как мужчины. Мужчина приобретает маскулинную идентификацию в обществе других мужчин, а не в отношениях с женщинами. Когда мать является навязчивой и контролирующей, а отец, вследствие своего отсутствия, безразличия или слабости, не выполняет инициирующей функции, помогая сыну отделиться, у мальчика нарушается развитие мужского начала. У него не только не развивается свободно мужская социально-половая роль, но и его внутренний образ феминности, его анима, не может как следует отделиться от образа матери, и мужчина не вырастает достаточно свободным, чтобы переживать женщину как нечто другое, отличное от доминирующей женственности матери.

Общая проблема, которая возникает в таких случаях, связана с бессознательным страхом быть женщиной, гиперкомпенсированным защитной мужской ролью, как если бы чрезмерной склонностью к принятию мужской роли мальчик старался подавить пугающий его женский контроль. Доказать окружающим, что они вовсе не маменькины сынки - главная забота таких мальчиков, лишенных общения с отцом. Они настойчиво отвергают все, что, согласно их восприятию, имеет отношение к женственности. Их страх перед идентификацией с женским началом вызывает потребность контролировать любую феминность, у себя внутри и вовне. Такие мужчины, защищающие свою маскулинность, часто демонстрируют поведенческий паттерн Дон-Жуана, изыскивая в себе и выставляя напоказ свою мужественность в отношениях с женщинами: например, с каким количеством разных женщин они могут вступать в сексуальный контакт.

Для таких мужчин обычной является фантазия, которую психоаналитик Этель Персон называет фантазией о "все-доступной женщине". Для этой фантазии характерны представления о женщине, которая всегда сексуально доступна, всегда влажная, всегда готова к соитию и всегда полна желания. Здесь предполагается обилие женщин, единственный интерес и главная (функция которых заключается в сексуальности, что придает мужчине уверенность в том, что он никогда не будет оскорблен и унижен. Что женщина находится в полной его власти, что она всегда его хочет и никогда ему не откажет. Что она автоматически получит удовлетворение, так как ей для этого не нужны специальные стимулы. Поскольку таким женщинам легко доставлять удовольствие мужчинам, они, испытывая это великое удовольствие, сводят на нет или убирают прочь все мужские сомнения в собственной несостоятельности.

Мужчина, которого я условно назову Роберт, пришел на анализ, так как испытывал потребность в том, чтобы властвовать над женщиной. В дополнение к навязчивым, связанным с мастурбацией, фантазиям о "все-доступной" женщине, он увлекался садомазохистским сексом. Любое самоутверждение женщины угрожало его представлению о себе как о мужчине, и он отвечал на него яростью и установлением контроля. Однако его первое и главное намерение заключалось не в том, чтобы причинить женщине боль, а только заставить ее признать его силу и мужество.

Вскоре после рождения Роберта его отец оставил семью, уйдя на вторую мировую войну. Его будущие родители решили вступить в брак и иметь ребенка, после того как жених и будущий отец Роберта узнал, что будет призван в армию. Ребенок должен был стать напоминанием жене об отсутствующем муже, пока тот отсутствовал. Мать, надеявшаяся, что у нее будет спокойная дочка, которая разделит с ней ее одиночество, настойчиво называла родившегося сына Робертой.

Отец Роберта вернулся с войны целым и невредимым, когда сыну было четыре года. Будучи пассивным мужчиной, над которым жена легко брала верх, отец мальчика старался проводить дома как можно меньше времени. Брак отца и матери нельзя было назвать успешным, и когда Роберту исполнилось восемь лет, родители развелись. Мама Роберта искала спасение от ощущения покинутости и одиночества в своем сыне. Она постоянно пресекала любую попытку, направленную на отделение Роберта и развитие в нем мужского начала, не позволяя ему играть в мяч или бегать с мальчишками по улице. Вместо этого она требовала, чтобы он тихо играл в доме или помогал ей по хозяйству.

Учась в 5-ом классе, Роберт пропустил "по болезни" так много занятий, что школьная администрация попросила маму вместе с сыном встретиться со школьным психологом. Стало ясно, что Роберт отсутствовал в школе, когда у него начиналось легкое недомогание, значение которого мама преувеличивала. Под предлогом выздоровления Роберт должен был оставаться дома. Постепенно у мальчика развилось убеждение, что он является чужим в грубом мире школы и нуждается в постоянной заботе матери. Он обвинял вредных учителей, задиристых хулиганов и хроническое нездоровье, будто это были сказочные злодеи.

Достигнув подросткового возраста, Роберт восстал против попыток матери доминировать над ним. Несмотря на ее старания развить в нем чувствительность и интроверсию, вследствие гиперкомпенсации он заставлял себя становиться экстравертированным и атлетичным. Им овладела одна страсть: стать настоящим мужчиной. У него случались переломы конечностей, он приобрел многочисленные шрамы во время занятий спортом, но так и не добился достаточного мастерства. Уже будучи взрослым он испортил свое здоровье, рискнув отправиться в экспедицию в бразильские джунгли; он научился прыгать с парашютом и занимался дельтапланеризмом. Он снискал себе славу покорителя женщин, которых покидал без малейшего сожаления. Любое проявление эмоций быстро подавлялось в страхе перед потерей неустойчивой мужской идентичности. Защищаясь от подавляющего воздействия матери, он превратился в карикатуру на мужчину.

Терапия Роберта началась с того, что он стал с гордостью перечислять свои сексуальные победы, ожидая вызвать мое восхищение. Ситуации, в которые он попадал, были особенно острыми, если он не чувствовал себя в безопасности, сталкиваясь с самоутверждением женщины, или же переживая "женские" чувства нежности и близости. В фантазии Роберта я восхищался его доминирующим положением и ценил и уважал его жесткую маскулинность и в чем-то завидовал одержанным им победам и той властью над женщинами, которую он имел.

В этот период у меня на Роберта возникали разные реакции контрпереноса. Я чувствовал в себе желание научить его правильному отношению к женщине, а также образовать его в области отношений между мужчиной и женщиной. Однажды я действительно высказался на эту тему и предложил ему на равных пообщаться с какой-нибудь конкретной женщиной. На мое замечание он ответил тирадой, что такое отношение является проявлением слабости и что женщины совершают нечто наподобие кастрации над слабыми мужчинами. В другой раз я идентифицировался с проекцией его отца и чувствовал, что потерял свое мужество, однажды мне даже пришло в голову, а не следует ли мне завести какую-нибудь связь для доказательства своей мужественности.

На второй год терапии, ожидая в приемной начала сессии, Роберт увидел, как женщина-аналитик из смежного офиса заменила картину, висящую на стене в приемной, на новую. Во время сессии Роберт бушевал, бормоча про себя что-то про "самоуправных сук, которые только и думают, что все до единого находятся в их власти". Под "всеми до единого" в данном случае он имел в виду мое пассивное отношение. "Как вы можете позволить этой суке, которая работает рядом, делать с вами все, что захочет?" - восклицал он. Какое она имеет право менять вашу картину на свою, даже не спросив разрешения? Ее личность вас подавляет, а вы являетесь слишком слабым, чтобы обращать на это внимание. Держу пари, что вы находитесь у своей жены под каблуком".