Уоррен Штейнберг 'Конфликты связанные с мужской идентичностью'

После такой тирады я предположил, что приемная напоминала Роберту его личность в молодости, в которую вторгалась и которой управляла его мать, и тогда он страшно разозлился, поскольку ощущал меня похожим на своего отца, не способного к самоутверждению и к тому, чтобы постоять перед матерью за свое мужское достоинство. Эта сессия закончилась молчанием.

На следующей неделе Роберту приснились три сна, которые помогли ему понять, чего он так боялся и с чем боролся.

Леди ведет собаку ведет на тугом поводке. Я чувствую, что собака - это я. Я зол, что так привязан к матери. И я не могу точно сказать, является эта собака кобелем или сукой.

Я собираюсь в отпуск на Карибские острова. Толстая, мясистая, мужеподобная женщина, наделенная какой-то властью, не даст мне сесть в самолет, хотя я стою первым в очереди и в самолете есть пустые места. Меня переполняет ярость, но в то же время я чувствую себя слабым и беспомощным. Я одет. За загородкой находится какое-то чудовищное животное. Какие-то женщины, находящиеся за забором, натравливают на меня другую тварь. Они это делают ради своего развлечения. Я бегаю вокруг и говорю: "Неужели я должен это сделать? Пожалуйста, не заставляйте меня так поступать!" Я повернулся и стал драться с этой тварью, а потом прибежал обратно и сказал: "Пожалуйста, больше не надо!" На это одна из женщин ответила: "В этом твоя награда. Ты можешь играть со своей маленькой жестяной банкой". И я стал с ней играть, как маленький щенок, а потом они заставили меня вернуться и опять начать драться. Так эта тварь заставляла меня их развлекать.

В процессе анализа мне стало ясно, что через фантазии Роберта о "все-доступной" женщине, как и через его садомазохистское сексуальное превосходство, реализовался некий способ магического восстановления его уязвленной маскулинности и страх перед феминностью. Пока он отыгрывал свои фантазии, полные стремления иметь соответствующие физические данные, твердость, выдержку, выносливость, умение и желание женщин, его страхи были типичными для субтильной мужественности мужчины, испытывающего страх перед ситуацией, находящейся под контролем женщины: наличия импотенции, недостаточного умения, отвержения и страха перед гомосексуальностью. Он пытался устранить сомнения в своей мужественности при помощи широко распространенных мужских фантазий о настоящем мужчине, которые добиваются власти над женщиной, вгоняя ее в страх и сексуально подчиняя себе.

Я указал Роберту на то, что в его снах отсутствовал сильный мужчина. В них были только сам Роберт и некая сильная женщина. Здесь не было мужского персонажа, который мог бы его воспитывать, защищать и как-то им руководить.

Мое наблюдение позволило Роберту осознать, что вместо того, чтобы унижать своего отца, в действительности он хотел его идеализировать. Точно так же, вместо того, чтобы унизить меня, Роберт хотел, чтобы я был тем сильным мужчиной, который бы стимулировал его мужество и защищал его от страха превратиться в девочку, которую всегда хотела его мама. Мне удалось проникнуть в то, чего он хотел реально: близких отношений со мной, вызванных новым уровнем тревожности. Желание интимности и близости подразумевало его гомосексуальность, а также, что его мать в свое время действительно преуспела в том, чтобы превратить его в женщину. Кроме того, он считал, что его тяга ко мне будет меня от него отталкивать, и тогда я стану его оскорблять. В течение всего этого времени Роберт глубоко переживал отсутствие своей мужской безопасности, и глубина этого переживания оказалась ниже его доминирующей маскулинной роли. Однажды Роберту приснился такой сон:

Я играю в мяч с мужчиной. Это игра очень азартная, но не грубая. Он играет лучше меня. Я надеюсь, что этот мужчина станет моим другом. Я хочу с ним общаться и жду от него помощи. Возможно, он меня чему-то научит.

После этого сна у него возникла новая фантазия, связанная с тем, что мы, я и Роберт, занимаемся какой-то совместной деятельностью. Роберт начал представлять, что мы занимаемся столярным делом или играем в гольф, то есть, в его воображении мы занимались таким делом, в котором я был искусным, опытным и способствовал его развитию.

Когда чувства Роберта, выражающие стремление к близости, появились впервые, мой контрперенос совпадал с его ожиданиями, вызывавшими у него страх. Я был расстроен своими враждебными чувствами и мыслями, связанными с его слабостью и зависимостью. Но это произошло лишь после того, как у меня пропала идентификация с его проекцией образа настоящего мужчины и я смог войти в контакт со своим собственным ощущением заботливого отца, которое я смог в себе принять и с любовью отнестись к его стремлению попасть под мужское влияние.
Сверхидентификация с традиционными мужскими ценностями

Я уже упоминал о том, что мифологическая борьба героя с Великой Матерью - это символическая борьба личности за освобождение от множества самых разнообразных идентификаций, и в первую очередь от идентификации со своей собственной матерью. Однако для развития личности человеку необходимо не только отделиться от матери. Должна иметь место и героическая борьба с отцом.

В мифологии отец часто символизирует старый порядок, тогда как юный герой является представителем нового. Отец воплощает и поддерживает религиозные, политические и социальные коллективные ценности. Внешний отец и его внутренний образ определяются культурным контекстом, передающим эти ценности. Здесь уже упоминалось о результатных исследований, свидетельствующих о том, что отец оказывает гораздо большее влияние, по сравнению с матерью, в формировании социально-половой роли как сыновей так и дочерей. Матери склонны относиться к своим детям одинаково, независимо от пола ребенка. Отцы, напротив, в соответствии с социальными нормами, имеют склонность делать акцент на инструментальной функции у мальчиков и экспрессивной - у девочек.

Опасность заключается в том, что у отца может существовать неверная и достаточно жесткая сознательная установка на удержание старой системы ценностей.

Отцы внедряют ценности своего поколения в новое. Те, кто идентифицируется с их ценностями, становятся взрослыми. Несмотря на то, что таким образом разрушается бессознательная идентификация с матерью, она заменяется бессознательной идентификацией с традиционными мужскими ценностями. Это приводит к стабильной тождественности культурного стереотипа, родителя и ребенка, позволяющей избежать конфликта между поколениями. Люди, которые полностью идентифицировались с конвенциями и коллективными нормами через идентификацию с отцом, оказываются кастрированными. Они не могут развиваться в целостную личность. Они просто проживают жизнь, как это было всегда. Я приведу два примера патриархальной кастрации, рассматривая этот термин с. точки зрения мужской психологии.

В Ветхом Завете, в Книге Бытия, есть история об Аврааме и Исааке. Старому Аврааму было около ста лет, когда его жена Сара забеременела Исааком. Старик Авраам любил свое дитя. Желая проверить веру Авраама, Бог велел ему принести Исаака в жертву. Авраам пришел в горы, куда направил его Бог, построил жертвенник, соорудил огромный костер и возложил на него Исаака. В тот самый момент, когда он потянулся за ножом, чтобы зарезать сына, вмешался Бог, приказав Аврааму остановиться, ибо тот уже доказал свое благоговение перед Ним. Тогда Авраам поймал в кустах барана и принес его в жертву вместо своего сына. Вследствие того, что Авраам доказал свое послушание, ему было обещано, что все его потомки должны стать могущественными людьми.

Эту историю обычно рассказывают в качестве примера истинной веры Авраама в Бога. Мне нравится рассматривать ее с точки зрения Исаака в качестве примера, демонстрирующего кастрацию индивидуальности сына через развивающуюся сверхидентификацию с отцом. Пример Исаака показывает, что он целиком и полностью полагается на своего отца. Прежде всего, Бог велит убить самого себя не Исааку. Нет, он приказывает Аврааму принести Исаака в жертву. Таким образом, Исаак оказался субъектом в отношениях своего отца с Богом и духовных ценностей своего отца, а вовсе не своих собственных.

Во многих отношениях положение Исаака достаточно естественно. Для сына вполне нормально желание быть похожим на своего отца. Он испытывает гордость, что взрослые мужчины могут считать его мужчиной, таким же, как отец. Преимущество такой развивающей идентификации состоит в передаче коллективных культурных ценностей, в общественном принятии, в свободной идентификации и включенности в общество взрослых. Неудачная идентификация приносит ощущение неполноценности, стыда и предательства.

В западном обществе существует ряд полных огромного смысла ритуалов, способствующих переходу к взрослой мужской идентичности. Однако инициация представляет собой архетипический динамический процесс, который заставляет человека бессознательно заниматься ее поисками везде, где только возможно, лишь бы этот переход произошел должным образом.

Один мой коллега рассказывал, что когда он был подростком, то очень гордился тем, что работал вместе со своим отцом крестьянином, эмигрировавшим из России, - на грузовике, на котором они перевозили мебель. Они трудились по 16 часов в день, 6 дней в неделю. Им было совершенно безразлично, до какого изнеможения они доходили, какую сильную боль испытывали в своем теле, и ни один из них никогда ни на что не жаловался. Он вспоминал, как будучи мальчиком, восхитительно себя чувствовал, осознавая, что похож на своего отца. Только спустя несколько лет он понял, что это была его инициация в российского мужика-крестьянина. Он бессознательно идентифицировался с коллективным образом крестьянина, живущего физическим трудом, когда в свои неполные тридцать лет. Отправился жить в горы и провел там несметное число часов за рубкой дров. Тогда он осознал, испытывая жуткое ощущение предательства по отношению к своему отцу, что ненавидит такую жизнь. Он действительно не хотел быть вьючным животным. Он ценил сознание и психологическое развитие, а не выросшую из физической деятельности мужественность своего отца.