Аверьянов Л. Я. Социология. Что она знает и может.

В принципе заниматься только, так называемыми, прикладными исследованиями, только сбором эмпирического материала и его первичной обработкой не менее почетно и не менее необходимо, чем заниматься глобальными социальными проблемами. В конце концов разделение обязанностей, строгое или не очень строгое, внутри научной дисциплины всегда имеется и должно быть. Другое дело, что в тех политических условиях это разделение научного труда нередко принимает характер деления, на так называемые низший и высший уровни, а соответственно этому принципу происходит и разделение материальных благ, общественного статуса и научной славы. Все лавры и большая часть общего пирога достается именно теоретикам, практически ничего — нашим прикладникам, экспериментаторам, так сказать, «рабочим» науки. Речь идет не о том, чтобы полностью уравнять труд «рабочего» в науке и труд «профессора»: это разные работы с разным научным вкладом в общее дело. Речь идет о создании равных возможностей для каждого человека, справедливой оценке труда и отсутствии любого морального, а тем более социально-политического давления, что было присуще обществоведческим дисциплинам.
В отношении социологии речь идет и о еще более важном. Когда мы говорим о социологии как о науке об обществе, даже не давая определения понятия «общество» в контекстуальных социологических рамках, мы должны понимать, воспринимать и строить ее как единую науку об обществе, которая была бы адекватна объективной реальности и в которой все ее части органично связаны между собой и вместе составляют единое целое.
На самом деле имелось, так сказать, три науки об обществе (в социологическом контексте), которые имеют различный предмет исследования и весьма слабо стыкуются между собой.
1. Исторический материализм, во всяком случае в его изначальной трактовке, предстает как наука о наиболее общих законах смены общественно-экономических формаций, но не о самих формациях, тем более — в их конкретных выражениях. Исторический материализм развивался в рамках общих философских концепций общественного бытия и сознания и сам выступал в основном как философская дисциплина. Но законы смены формаций, законы развития той или иной формации и функционирования конкретного общества в рамках той или иной формации — это совершенно разные вещи, хотя, без сомнения, и связанные между собой. Законы перехода от рабовладельческого строя к феодальному, от феодального к капиталистическому и от капиталистического к социалистическому могут быть одними и теми же, но законы развития рабовладельческой, феодальной, капиталистической и социалистической формаций являются совсем другими. Тем более совершенно другим законам подчиняется развитие того или иного государства и общества в рамках той или иной формации9 .
В этом контексте исторический материализм, даже в его современной интерпретации, когда он вынужден был приблизиться к конкретной социальной проблематике, не стал для социологии общесоциологической методологической наукой. Большинство социологов-практиков и не испытывали в нем потребности, поскольку не видели для себя большой пользы. К истмату не обращались многие социологи и из академических кругов, имевшие базовое философское образование, и совсем не знали его специалисты, имевшие базовое экономическое, психологическое, математическое образование. Исторический материализм играл роль теории, которая не имела никакого отношения к практике социологических исследований. И сколько бы не обвиняли социологов в том, что они проигрывают в подлинной научности, повышении теоретического уровня и практической отдаче, в своих исследованиях не обращаясь к историческому материализму, социологи этого никак не могли понять, даже если добросовестно брались за изучение исторического материализма. Никто не возражал против философской значимости исторического материализма, но он каждый раз оказывался некой другой дисциплиной, которая могла иметь к социологии только опосредованное отношение и в основном через общефилософские подходы. Представлять исторический материализм напрямую как общесоциологическую теорию, рассматривать его как составную часть марксистско-ленинской философии и одновременно как общую социологическую теорию, как науку о наиболее общих и специфических законах функционирования и развития общественно-экономических формаций10 , явилось, по существу, грубой методологической ошибкой. Поэтому истмат и стал малопонятным симбиозом общей марксистско-ленинской философии и общей социологии и неприемлемым для социологов как теоретиков, так и практиков.
2. Научный коммунизм, раскрывающий общие закономерности построения социализма и коммунизма, социалистического и коммунистического общества, мог бы в принципе стать некоторой общей социологической теорией, если бы концепция социализма и коммунизма, разработанная и принявшая окончательное оформление еще в 30—40-е годы, была адекватна действительности, если бы научный коммунизм не превратился бы в схоластическую и догматическую науку, если бы не утратил своей способности к саморазвитию и при многих других «если». И сколько бы социологов не призывали творчески использовать научный коммунизм в своих исследованиях и выводах, творчески они не могли этого сделать, поскольку воочию, по результатам своих исследований, видели его нежизнеспособность и даже вред для своей развивающейся науки.
3. Только социология стала реально заниматься реальным социализмом и реальным обществом, пытаясь выявить социальные законы развития общества, исследуя их своими, социологическими методами.
Но, оставаясь официально и по большей части в действительности только прикладной дисциплиной, решить глобальную проблему построения социологической теории общества и своей собственной теории во всей жизненной полноте социологам было весьма трудно, если не сказать, непосильно.
Возможно неискушенному читателю все рассказанное нами покажется излишним, скучным и ненужным. В самом деле, какая разница, включается ли социология в исторический материализм или в научный коммунизм или остается самостоятельной наукой? Но в том-то и дело, что любая наука может быть наукой только в том случае, если она органично вписывается в некоторую общую систему знания и имеет свой предмет. Не найдя своего предмета или, того хуже, потеряв его, социология перестает быть самостоятельной наукой и в лучшем случае. становится частью какой-то другой, «целой» науки. Но еще хуже, если это целое не отвечает истинным потребностям ни научного изучения общества, ни истинным потребностям самого общества. Социология стала частью научного коммунизма, но не в изучении общества (в этом аспекте научный коммунизм стал частью социологии), а в изучении и развитии концепции социалистического общества, что, как мы видели, не одно и то же. Сейчас стало очевидным, что концепция социализма, разработанная на первых этапах развития социалистического общества, утвердившаяся в сталинские времена и с тех пор не претерпевшая практически никаких изменений, нежизнеспособна. Проводя социологические исследования, социологи получали кучу материалов, доказывавших это, они давали не общие рассуждения о преимуществах социализма, как это делалось во всех общественных дисциплинах, в том числе и в научном коммунизме, а демонстрировали их иллюзорность, вскрывали не только разночтения и расхождения, но и вопиющие противоречия, за что им приходилось платить сполна и по всем счетам. Но то, что социология как часть научного коммунизма вынуждена была работать именно в его концептуальных рамках, постоянно тянуло ее назад и тормозило ее развитие, как и развитие в целом всей социальной науки.
Социологи попали в трудное положение. Не имея реальной концепции реального общества, они не могли проводить исследования на достаточном научном уровне, осуществлять поиск подлинного знания. Соответственно, социология не могла и выступать как исследовательская дисциплина. Это с одной стороны, с другой, лишившись своего предмета исследования, социология не могла претендовать и на разработку новой концепции общества. Большая часть социологов в те годы была просто дезориентирована.
Подытоживая, можно сказать, что в основном дискуссии велись вокруг одного — место социологии в системе обществознания. Коль уж она народилась, необходимо было куда-то ее пристроить. В принципе младенцу нашли место, вроде бы незаметное, чтобы он не особенно беспокоил и не лез, куда не положено. Но, социология потихоньку подрастала и все более требовательно заявляла о себе, взывая о другом статусе. Сегодня вновь во весь рост встал вопрос о том, что такое социология и чем же она должна заниматься.
Но в процессе роста возникала новая отличительная черта. Если раньше, определяя место социологии в системе обществознания, определяли и область знания, предмет и объект социологического исследования, то теперь попытки определить предмет и объект социологии, по существу — это попытка определить место социологии в обществознании. Разница как будто бы не большая, но весьма принципиальная: это попытка не только найти свое место, но и утвердить приоритетные направления в системе обществознания.