Аверьянов Л. Я. Социология. Что она знает и может.

В целом эта попытка удалась, да и сами социологи не особенно спорили, признав по идеологическим соображениям и из-за отсутствия собственной научной теории, приоритет за историческим материализмом как общесоциологической теории, не уточняя его соотношение ни с философией, ни, естественно, с социологией. Но, приняв социологию в свое лоно и объявив себя общесоциологической дисциплиной, и в многочисленных теоретических разработках попытавшись оправдать эти притязания, исторический материализм превратился в какой-то непонятный симбиоз философии и социологии, т. е. стал как бы и философской, и в то же время и общесоциологической дисциплиной. Если посмотреть работы по историческому материализму тех лет, то философско-социологическая неопределенность вылезает из всех щелей. Социологии, той социологии, которая занималась прикладными социологическими исследованиями, было указано, что она должна заниматься конкретным в историческом плане обществом, а именно социалистическим, изучать конкретные проблемы и противоречия, определять тенденции развития к светлому будущему и т. д. Это вполне устраивало представителей исторического материализма, которые отстояли главенствующее положение в обществознании и, соответственно, свои посты, звания, кресла, исключительность положения и официально-общественный статус. Это устраивало и социологов, хотя бы в том плане, что им не мешали заниматься своим делом и проводить социологические исследования.
Но это совсем не устраивало тех, кто занимался научным коммунизмом. Здесь дело обстояло сложнее, а точнее, намного сложнее. Специалисты по научному коммунизму протестовали против новой науки, предметом которой должен стать конкретно-исторический тип общества и тем более социалистического общества, поскольку уже имелась научная дисциплина, которая занималась именно этими проблемами. В конце 70-х годов в МГУ им. М. В. Ломоносова, пожалуй, не было ни одного общего собрания философского факультета, на котором не обсуждались бы и нередко в весьма резкой и нелицеприятной форме отношения между научным коммунизмом и социологией. Однажды с трибуны известный обществовед, работающий на отделении научного коммунизма факультета, показав книгу Г. В. Осипова «Теория и практика социологических исследований в СССР», спросил: «Чем же отличается научный коммунизм от социологии? Мы изучаем структуру советского общества, и они (социологи) ее изучают, мы и они изучаем рабочий класс, мы занимаемся селом, и социологи активно исследуют эти же проблемы, вопросы семьи, быта и пр., являются областью интересов как первых, так и вторых. Так в чем же их различие и надо ли нам две дисциплины?» В чем разница? Только в том, что социологи изучают, исследуют эти и другие проблемы, а представители научного коммунизма только декларировали их.
Не гнушались и тем, что навешивали, явно и неявно, социологам ярлыки о принадлежности к буржуазной науке, обвиняли в преклонении перед западной социологией, использовании не только ее методических, но и методологических принципов, то есть отход от марксистских позиций. В той душной политической системе социологам было трудно возражать и отстаивать свои позиции. Но дело было не только в этом.
Надо сказать, что социологи, хотя и объявили, что предметом ее изучения является все общество, по сути дела, всем обществом и вообще обществом, никогда не занимались. У них для этого не было ни профессионального, ни научного опыта. С первых своих шагов, социология стала развиваться именно как прикладная наука, от нее это требовали общественность и благодаря этому она сразу вышла на авансцену общественной жизни. Обладая, может быть, не очень сильным, но своим собственным формализованным методом исследования, а именно методикой и техникой, социологи все свое внимание, во всяком случае основную долю, сосредоточили на проведении конкретных социологических исследованиях, на изучении отдельных сторон и аспектов социальной действительности. И это было оправдано, этого требовала общественность, практические работники, собственно на это ее нацеливали и партийные документы. Необходимо было, наконец, дать адекватную объективную информацию о реальных и объективных процессах, протекающих в обществе, поскольку ни одна общественная наука не могла этого дать, да и не стремилась особенно к этому. С помощью конкретной социологической информации передовая общественность попыталась разобраться в своем обществе. Правда, от социологии тогда не требовали разрабатывать общие законы развития социалистического общества. Основным держателем акций здесь оставался научный коммунизм.
Требования научного коммунизма, чтобы социология занималась только прикладными исследованиями, так сказать, ползучей эмпирией, а научный коммунизм выступал бы в качестве методологической базы в рамках изучения социалистического общества, в общем были правомерны и оправданы. Научный коммунизм был научным представителем той концепции социалистического общества, которая разрабатывалась всеми общественными дисциплинами, политикой партии и т. п., и соответственно, разрабатывал те или иные ее аспекты, стороны. Социологи же, разрабатывая свои конкретные программы социологических исследований, с необходимостью исходили из этой общей и частных концепций социалистического общества. Другое дело, что в большей или меньшей степени, как уже говорилось, данные конкретных социологических исследований не ложились в эти общие и частные концепции социализма. Но до поры до времени об этом помалкивали и продолжали работать только в рамках этих концепций, поскольку каких-либо других не было или они не допускались.
Естественно, представители научного коммунизма заявили, как в свое время и представители истмата, что социологи должны, так сказать, только поставлять материалы для теоретиков, для обобщения, углубления и пр. Вполне понятно, что и социологи ничего против этого не могли возразить, потому, что так оно практически и получалось. По сути дела, произошла констатация реального разделения обязанностей между ними, их общественного и научного положения.
Долгие споры, наконец, привели к тому, что социологам был официально отдан, так называемый средний уровень, а точнее два нижайших в теоретической иерархии уровня. Первый занимал исторический материализм как общесоциологическая дисциплина, второй — научный коммунизм как теория социалистического общества, третий — отводился собственно социологии, которая должна была заниматься исключительно изучением отдельных сторон социалистического бытия и обязательно в рамках концептуальных установок научного коммунизма и всего марксизма-ленинизма, и четвертый уровень — составляли, так называемые эмпирические, прикладные исследования. Фактически на бумаге было зафиксировано то, что было на самом деле, другого и не могло быть. У социологов не хватило ни опыта, ни сил, ни знаний, и прежде всего специальных, социологических теорий, чтобы отстоять какую-то иную точку зрения. И хотя социологи не очень соглашались с позицией представителей научного коммунизма и не особенно официально и неофициально признавали их первенство, но на практике особенно и не возражали, довольные хотя бы тем, что им разрешали проводить конкретные социологические исследования, а также самим обобщать и делать выводы, а значит набираться опыта, знаний, чтобы прочно в конце-концов встать на ноги.
Но и сами представители научного коммунизма, чувствуя слабинку в своих методах исследований, которые по сути дела сводились к построению умозрительных схем и декларированию своих выводов, не подкрепленных ни практикой, ни тем более каким-либо научными экспериментами и исследованиями, и признавая здесь преимущества социологов, и соответственно их методы работы, стали сами потихоньку заниматься социологическими исследованиями. Но в отличие от социологов, которые все-таки искали истину, пытаясь разобраться в реальном положении дел и найти решение, как уже говорилось, нередко противоречащее официальным и общепринятым, представители научного коммунизма чаще всего занимались тем, что проводя исследования, иллюстрировали полученными цифрами, нередко специально подобранными, свои схемы и умозрительные построения. Впрочем, этим не брезговали и сами социологи, просто принадлежность к той или иной школе, направлению в науке, к группе и т. д. диктовала и форму поведения, и методы исследования.
Но разделившись и определившись по сферам влияния и областям научных интересов и тем самым утвердив то, что было на самом деле, получилось нечто весьма неприятное для социологии и социологов. Она потеряла свой предмет. Если раньше социологи были ориентированы на общество в целом как на свой предмет, пускай весьма неопределенно очерченный, но который позволял социологам заниматься не только частными социологическими исследованиями, но и разрабатывать большие социологические проекты, исследовать и активно разрабатывать общие концепции социалистического общества, более того, пытаться создать свою социологическую теорию, то после того, как им было строго указано место в системе общественных дисциплин, предмет социологии «общество» был полностью исключен из исследовательских проектов социологов. Социологи после этого были допущены к изучению только кусочков общества, отдельных его областей и обязательно в заранее известных концептуальных рамках. Конечно, это не значит, что все социологи поголовно сложили оружие и отказались от изучения глобальных проблем современности. Но официальный статус социологии обязывал к определенному положению и своей роли, а это выливалось в директивные и методические документы уже самих социологов. Социология превратилась таким образом в прикладную дисциплину. Большего ей не позволяли, дальше этого порога социологов не пускали, если только некоторые социологи на свой страх и риск сами не прорывались на чужую территорию, например, пытаясь переосмыслить на основе своих конкретных исследований, некоторые концептуальные положения теории научного коммунизма. Но это были только отдельные случаи.