Экман Пол. Лгуны или фантазеры. Правда о детской лжи

Преступление и наказание

Родители могут подать ребенку пример того, как быть честными и искренними, могут следить за тем, с кем ребенок дружит, и стараться развить с ним максимально доверительные отношения. Но даже самые лучшие из родителей (а никто из нас не святой) могут вдруг поймать своих чад на том, что можно считать неприкрытой ложью.
Для родителей честность — очень важное качество ребенка. Национальный исследовательский институт в Университете Чикаго между 1972-м и 1986 годом проводил исследование, в ходе которого выяснилось, что честность называлась самым главным качеством, которое родители хотели бы видеть в своих детях. Оно считалось даже более важным, чем хорошая учеба.
И вот для многих родителей самой важной становится именно ложь, а не то, что за ней скрывается. Отец может выйти из себя, выясняя, почему дочь-подросток пришла домой позже установленного времени, если она заявляет, что у ее подруги сломалась машина (ну да, уже в четвертый раз за месяц). Он более спокойно принял бы признание, что они хорошо проводили время и она не заметила, что уже так поздно.
Как родителям справиться с этой распространенной ситуацией, чтобы их дети в будущем говорили правду, а не вступали в яростную конфронтацию?

Ловушка для обманщика

Все эксперты, имеющие дело с детьми, в один голос уверяют, что «перетягивать канат», требуя от ребенка признания в содеянном, — это наихудшая тактика. Как уже говорилось в главе 3, можно догадаться об обмане по лицу, голосу и позе, но мудрый родитель обычно не воспользуется этими подсказками, чтобы вытянуть из ребенка признание. Вот совет, который противоречит первому родительскому импульсу заманить ребенка в ловушку его собственной лжи.
Тот родитель, который закричит: «Ты врешь! Я сейчас позвоню родителям Сью и узнаю, правда ли, что у нее сломалась машина. И попробуй еще раз соври мне про это!», безусловно, выплеснет свою обиду и разочарование. И он уж точно спровоцирует у дочери враждебность и стремление защищаться. Он даже докажет, что дочь врет, если сделает этот телефонный звонок. Но принесет ли ей этот урок пользу в моральном отношении?
Все не так просто. Разоблачив дочь и обрушив на нее свой гаев, отец может запугать ее. Из-за страха она дважды подумает, прежде чем соврать в будущем, особенно по поводу позднего возвращения домой. Из-за страха она может стать более правдивой или как минимум начнет более изощренно лгать. Гнев отца произведет на дочь сильное впечатление, потому что она поймет, как серьезно он относится к обману. Но позволительно ли отцу строить отношения с дочерью, запугивая ее? Позволительно ли ему превращаться в полицейского?
Вместо того чтобы заманивать дочь в ловушку, заставляя ее признаваться в обмане, родитель может воспользоваться лучшей возможностью, начав создавать доверительные отношения, если обратит внимание на причину обмана и на важность своевременного возвращения домой. Он может сказать: «Я действительно больше не хочу слышать никаких оправданий по поводу твоего позднего возвращения. Дело в том, что я хочу знать, когда именно ты вернешься. Если ты задерживаешься, то должна позвонить».
Потом отец должен развить эту мысль и убедительно объяснить, не вырывая силой признания в обмане, что ему нужны от дочери внятные объяснения, почему она вернулась позже, чем ей разрешено. Быть уверенным в том, что он может доверять честному слову дочери, так же важно, как и знать, где именно она находится.
Подобный подход не запугает ребенка, но он может и не привести к таким видимым изменениям в поведении, которые бы возникли, если бы ее обман был обнаружен и на нее бы обрушился родительский гаев. Вот перед каким выбором стоит родитель. Часто значительно сложнее совершить движение в сторону формирования взаимного доверия и ответственности, чем просто вселить в ребенка страх перед возможным разоблачением.
Но нужно честно признать, что бывает такая ложь, когда родитель не может предпринять шагов для развития доверия и ответственности. Иногда узнать правду принципиально важно, даже если при этом придется выдержать противостояние. Давайте рассмотрим пример, от которого у родителей кровь застынет в жилах.
Тринадцатилетний Джон в последние несколько недель стал каким-то странным. Он постоянно засыпает на ходу, даже во время обеда. Он больше не интересуется своим любимым баскетболом и не болтает с друзьями по телефону. В течение этих недель мать уже два раза замечала, что у нее в кошельке долларов на 20 меньше, чем она предполагала. Сначала она думала, что сама ошиблась, а теперь стала беспокоиться.
Она спрашивает Джона о пропавших деньгах. Он уверяет, что не брал. Она спрашивает, почему тот так устает. Предлагает сходить с ним к врачу. Мальчик говорит, что у него проблемы со сном, потому что ему много задают в школе.
Матери Джона нужно выяснить правду. У нее есть веские основания подозревать, что у сына серьезные проблемы, возможно, с наркотиками, и она должна превратиться в полицейского, чтобы узнать, в чем дело. Она знает своего ребенка и умеет определять признаки лжи, обсуждавшиеся в главе 3, которые помогут удостовериться в том, что ее обманывают.
Чтобы получить признание, сначала она должна предложить амнистию. Она может пообещать, что не накажет сына, если он честно все расскажет. Но она, конечно, должна быть уверена, что сама этого хочет. Может ли она оставить серьезную кражу без наказания? Если предложение об амнистии не сработает, ей придется стать детективом. Она будет расспрашивать друзей сына и его учителей, чтобы узнать правду. Ей придется обыскать его комнату. И ей необходимо предъявить сыну доказательства, которые она отыщет, чтобы вырвать у него признание.
Матери Джона нужно быть готовой к противостоянию, ей придется превратиться в полицейского, потому что ставки слишком высоки. Если ее сын стал вором и наркоманом, ему срочно нужна помощь. Она не может надеяться на постепенное формирование доверия и ответственности в качестве стратегии борьбы с обманом.
Именно подростковая ложь сводит родителей с ума. Подростки больше не воспринимают беспрекословно установленные в обществе правила и часто считают оправданным врать, чтобы им не читали нотаций. Как рассказал нам Том в этой книге, часто подростковая ложь предназначена не для родителей. Она нацелена на приобретение статуса в их собственном мире — мире сверстников.
Подростки в силу своих возрастных особенностей научились врать более изворотливо и не так легко попадаются, как маленькие дети. Их память лучше, и у них более высокий интеллект, что позволяет им врать правдоподобно. Также они лучше контролируют собственное невербальное поведение. С ростом уверенности в том, что им удастся избежать разоблачения, они начинают врать гораздо чаще. А иногда их ложь представляет опасность и для них, и для окружающих.
Трудно вступать в противостояние с подростком, когда подозреваешь его в обмане. Сама по себе ложь приводит родителей в ярость, заставляя их добиваться признания ребенка любой ценой. И, как было отмечено в примере с Джоном, которого подозревали в воровстве и употреблении наркотиков, иногда такое противостояние необходимо. Но по большей части обман подростков безвреден. Он касается таких бытовых происшествий, как несделанная домашняя работа, невыполненные домашние обязанности или потеря и порча какой-то одежды. Родитель должен принять решение, когда ему необходимо превратиться в полицейского, чтобы заставить признаться в содеянном, а когда лучше уклониться от борьбы с подростком и начать выстраивать доверительные отношения.
Насколько важно знать правду? У каждого родителя «размер ставок» может различаться, но у всех матерей и отцов, которые подозревают, что ребенок мог пострадать физически, например употреблял наркотики или пошел по преступному пути, должны быть причины добиваться правды.
Те же принципы действуют и в отношении маленьких детей. Опасения, что им был нанесен физический вред, что они стали жертвами сексуальных домогательств или совершили преступление, в частности кражу, могут оправдать жесткие меры.
Когда нашему сыну Тому было 9 лет, мы дали ему 5 долларов на субботний киносеанс и 50 центов на конфеты и попросили вернуть сдачу. Он вернулся домой без денег и сказал, что на улице на него напал неизвестный в маске. Дальнейшие расспросы показали, что это была выдумка, но Том так и не признавался, что потратил деньги на себя. От отчаяния он громоздил одну невероятную ложь на другую.
Мы решили, что надо заставить его сознаться, расспросили обо всем мальчика, с которым они ходили в кино, и выяснили, что остаток денег (1 доллар) был потрачен на солодовое молочное драже. Мы загнали Тома в угол. В конце концов, он признался во всем. Мы сыграли в полицейских и выиграли. Но стоило ли так унижать мальчика? Неужели дело было настолько серьезным, что в этом признании была необходимость? Как только мы поняли, что он нас обманывал, можно было избавить его от этого последнего унижения. Мы могли бы сказать: «Для нас важно, чтобы ты нам не врал. Мы хотим доверять тебе, иначе больше не отпустим одного в кино. Мы тогда будем слишком волноваться за тебя. Если бы ты не соврал нам и признался, что потратил деньги на конфеты, мы бы тебя не наказали так серьезно».
И эта позиция помогла бы завести договор о доверии, а не доводить Тома до слез и упрямства. Мы могли бы запретить ему ходить в кино на неделю, чтобы показать, что перестали ему доверять. Но мы бы не довели дело до конфронтации по принципу «победивший полицейский — униженный преступник».
Зачастую ложь маленьких детей выглядит как хвастовство или небылицы. Сын рассказывает вам, что он лучший игрок в команде, а вы знаете, что он играет неважно; ваша восьмилетняя дочь хвастается, что у нее пять лучших подружек, но вы уверены, что она выдает желаемое за действительное. Такая ложь обычно говорит о том, что ребенку нужна помощь. Вашему ребенку может быть очень не по себе. Как бы то ни было, ребенок хочет привлечь к себе внимание, и вам нужно выяснить, что пошло не так в его жизни. Хотя показать, что ему не удалось провести вас, необходимо, лучше использовать его откровения для того, чтобы выяснить, что же скрывается за такой похвальбой.

Шлепать или не шлепать?

Родители могут отказаться от борьбы с ребенком и сконцентрироваться на том, чтобы установить с ним доверительные отношения. Но родителям все же приходится думать, как наказать ребенка, если они считают, что тот провинился и должен ответить. Правильно отреагировать и на проступок, и на ложь, с помощью которой его пытались скрыть, трудно многим родителям. В таком вопросе, как дисциплина, нет четких правил. Многие родители приводят детей в чувство так, как это делали их родители, за неимением иной модели.
Мэри Бергамаско из Хейворда, Калифорния, была арестована за жестокое обращение с ребенком. Она одела семилетнего сына в костюм свиньи и выставила в таком виде на всеобщее обозрение на лужайке перед домом, прицепив к его одежде надпись (передаю дословно): «Я — грязная свинья, урод — вот кто я всякий раз, когда вру и ворую. Смотрите, как я визжу! Мне связали руки, потому что мне нельзя доверять. Это мне урок на будущее. Смотрите. Смейтесь. Вор. Кража. Плохой мальчик».
Мэри оправдывалась, что мальчик врал и воровал как законченный преступник. Она рассказала, что ее мать наказывала ее точно так же. «Но, — продолжала она, — я не жгла ему руки, как это делала со мной моя мать» [8].
Средства массовой информации освещали эту историю и рассказывали о вмешательстве в нее отца мальчика, который до того виделся с ним лишь пару раз, чтобы добиться опеки над ним. Самое интересное в этой истории то, как разделились мнения людей. Многие считали, что это просто ужасающий поступок, а другие полагали, что это адекватный способ наказания за содеянное. В конце концов, говорили люди, она же его не била.
Специалисты в этой области так же расходятся во мнениях, как и обыватели.
Мартин Хоффман и Герберт Зальцштайн провели широкомасштабное исследование с учащимися седьмых классов в 1967 году, выясняя соотношение дисциплинарных мер и нравственного развития ребенка (измерялось с помощью письменных тестов с использованием карандаша и бумаги). Ученым помогали учителя, сверстники и родители учеников. Дети и родители рассказывали о мерах дисциплинарного воздействия, которое применялось в семье. Эти меры разделили на три категории: силовое воздействие, когда родитель применял к ребенку силу и проявлял свою власть над ним; отказ любить ребенка, который выражался как гнев или неодобрение, но физическое наказание при этом не использовалось; разъяснительная беседа, во время которой родитель указывал ребенку на последствия его проступков.
Разъяснительная беседа победила силовое воздействие и отказ любить с разгромным счетом [9]. Это означает, что если ребенку постоянно разъяснять последствия его проступков и их влияние на окружающих, то у него больше шансов усвоить урок и не повторять ошибок в будущем. Тот ребенок, которого физически наказывали за плохое поведение или которому отказывали в любви, с меньшей долей вероятности усваивал урок. Отец, убедительно объясняющий, почему он так волнуется, когда ребенок возвращается домой позже дозволенного, с большей вероятностью сможет привить чувство ответственности и честность, чем тот, кто обрушивает на ребенка свою ярость.
Даже маленькие дети способны осознать, как их обман влияет на взаимоотношения с родителями, учителями и друзьями. Родитель может апеллировать к гордости ребенка и его стремлению быть взрослым.
Это принципиально противоречит подходу «пожалел розгу — испортил ребенка», но специалисты отходят от такого принципа все дальше. В издании 1945 года книги «Ребенок и уход за ним» доктор Бенджамин Спок написал: «Я не очень-то одобряю, когда ребенка шлепают, но это явно лучше, чем молчаливое неодобрение, так можно разрядить обстановку — и для ребенка, и для взрослого». Но уже в издании 1985 года он категорически отвергает это, утверждая, что так дети усваивают, что «тот, кто сильнее и больше, может проявлять над другим свою власть, независимо от того, правильно это или нет». Он даже считает, что традиция шлепать детей повысила уровень насилия в Соединенных Штатах [10].
Хотя некоторые с этим не согласны, большинство экспертов в области воспитания детей в наши дни пришли к заключению, что родителям следует найти альтернативные способы завоевать уважение своих детей. Как сказал консультант Департамента защиты детей и юношества штата Коннектикут, «большинство малолетних преступников воспитывались ремнем, палкой, хлыстом или кулаками» [11].
Большинство экспертов теперь убеждены, что воспитание, построенное на силовом воздействии, например физическом наказании или угрозах, приводит к более низкому уровню нравственности. Оно заставляет бояться наказания, а не приучает вести себя в соответствии с моральными принципами.
Что касается лжи, то ребенок, которого подвергают жестоким физическим наказаниям, обманывает чаще, чтобы избежать их. Такие дети так и не достигнут того уровня развития, на котором они воздерживались бы от обмана, потому что так они могут утратить доверие людей или потому что ложь может привести к серьезным последствиям. Эти дети всегда будут считать, что ложь — это способ избежать страданий.
А вот родители с экспертами не согласны. Исследование, проведенное в Нью-Гэмпшире в 1984 году лабораторией семейных исследований, продемонстрировало, что 88 % опрошенных родителей шлепали детей. Конечно, 50 % утверждали, что пошли на это в качестве крайней меры, а 33 % заявили, что были в тот момент расстроены и вышли из себя. Опросы, проводимые с 1920-х годов, продемонстрировали сходные результаты [12].
Неудивительно, что родители не разделяют господствующих среди исследователей убеждений. Фактически физическое наказание — такая же типичная черта американской жизни, как вишневый пирог. Джорджа Вашингтона, скорее всего, тоже шлепал отец, но в результате вырос честный человек. Исследование колониальных традиций воспитания детей продемонстрирует такое, что даже самые ярые защитники физического наказания покажутся добросердечными и мягкотелыми.