Аллахвердян А.Г., Мошкова Г.Ю., Юревич А.В. и др. Психология науки Учебное пособие.

Возможны два ответа на этот вопрос и, соответственно, два варианта примирения субъективности ученых с объективностью создаваемого ими знания.
Первый вариант весьма традиционен и состоит в утверждении о том, что субъективные факторы, хотя во многом и препятствуют объективному научному познанию, но не делают его невозможным, субъективность ученых искажает истину, но не делает ее полностью недоступной для них (Mahoney, 1976, и др.). Ни один ученый не может достичь полной объективности, но это не означает, что он не должен стремиться к ней. Всю свою жизнь он борется со своей субъективностью и, преодолевая ее, приближается к истине. Соответственно, признание самого факта субъективности ученых необходимо, прежде всего, для ее преодоления, а вред традиционных мифов о науке состоит в снижении ее возможности к самосовершенствованию (там же).
Причины субъективности ученых очевидны: они - люди, и ничто человеческое им не чуждо. Война с нею ведется на двух фронтах. Во-первых, исследователи сами понимают, что излишняя субъективность мешает их работе, и поэтому стремятся, по мере возможности, ее преодолеть, хотя и никогда не достигают этого в полной мере. Во-вторых, ученые принуждаются к объективности научным сообществом. Подобно тому, как, согласно Т. Гоббсу, Дж. Локку и их современным последователям, индивиды корыстны, эгоистичны и стремятся к максимизации своей прибыли за счет окружающих, но общество сдерживает их, заставляя соблюдать социально полезные правила поведения, уче-
285

ные тоже часто не прочь исказить истину ради личного блага, но научное сообщество заставляет их следовать ей. В результате поведение людей науки предстает как постоянное, добровольное или вынужденное, преодоление ими своей субъективности, препятствующей открытию истины. А достоверное знание, согласно этому взгляду на науку, производится вопреки пристрастности и субъективности ученых.
Не отвергая данную позицию, следует подчеркнуть, что она все же преподносит роль субъективных факторов научного познания односторонне. Субъективность и пристрастность исследователей, нарушение ими норм науки не только не препятствуют объективному познанию, но и являются его основой.
Во-первых, наука напоминает банк. Чтобы получить дивиденды в виде приращения знания, ученый должен вложить свое - личностное и групповое знание, интуитивные критерии истины, уникальные способы ее открытия и т. д. Вся эта "субъективность" необходима, являясь основой построения объективированного знания. Дивиденды - тоже как в банке - относительно невысоки и пропорциональны сумме вклада. Как отмечалось, для того чтобы получить 10% объективированного знания, надо "вложить" 90% неформализованного знания, и соответственно чем больше субъективного вкладывается, тем больше приращение знания.
Во-вторых, без "хорошей" пристрастности ученых - их увлеченности изучаемыми объектами, отношения к своим теориям как "к любимым девушкам" и т. д. - они не смогли бы годами напряженно обдумывать изучаемые проблемы, без чего успех в их разрешении сделался бы невозможен, а научная деятельность лишилась бы сильного источника мотивации. Как сказал один из проинтервьюированных Б. Эйдюсон исследователей, "невозможно быть ученым без сильной эго-вовлеченности в научную работу" (Eiduson, 1962, р. 176). Эта вовлеченность неизбежно перерастает в предвзятость, которая в результате тоже превращается в мотивационную основу научного труда. Поэтому некоторая степень предвзятости, обусловленной, скажем, приверженностью определенной теории, необходима для научного исследования' (Mitroff, 1974, и др.). Более того, "многие ученые обладают острой наблюдательностью именно из-за своей предвзятости ... элиминировать сильные эмоции и предвзятость означало бы подорвать одну из главных основ науки" (там же, р. 248).
' Причем установлено, что теоретики характеризуются большей предвзятостью, чем экспериментаторы (Mitroff, 1974).
286

В-третьих, не только "хорошие", но и "плохие" проявления субъективности исследователей, такие, как чувство зависти (Жюль Берн однажды заметил: "Нет более завистливой расы людей, как ученые"), неприязнь к коллегам, стремление опередить их, подтвердить свою правоту любой ценой и т. д., тоже необходимы для науки. Подобные эмоции создают сильнейший "энергетический потенциал" научной деятельности. Ради того, чтобы прославиться, получить какую-либо премию, "утереть нос" коллегам, понравиться начальникам и т. д., они совершают научные открытия, генерируют ценнейшие идеи, строят красивые теории. Без этой субъективности наука потеряла бы очень многое, если не все, а "беспристрастные автоматы", стремящиеся только к открытию истины, сделали бы ничтожную часть того, что удалось в науке корыстным и пристрастным людям - Ньютону, Кеплеру, Галилею и другим.
Пристрастность и амбициозность людей науки, таким образом, не только не всегда препятствуют, но и часто содействуют открытию объективной истины, обостряя их мышление и создавая для него сильный мотивационный потенциал. Перефразируя известное высказывание Р. Бэкона - "наука смотрит на мир глазами, затуманенными всеми человеческими страстями", можно сказать, что наука смотрит на мир взглядом, не затуманенным, а обостренным всеми человеческими страстями. Ярким примером может служить Г. Мендель, который, в силу своей пристрастности, "разглядел" то, что скрыл от него эксперимент. Более современный пример рациональности того, что кажется иррациональным, "объективности" субъективного - признания многих ученых о том, что, когда научные конференции проводятся "субъективно" (организаторы приглашают на них в основном своих друзей), они проходят на более высоком уровне, чем в случае "объективного" проведения (определения состава участников на основе квот или других подобных критериев). Субъективность дает лучшие результаты, чем объективность, в виду неоднозначной, многослойной связи между ними. На конференции приглашают друзей, но дружить предпочитают с теми, кто известен своими научными заслугами.
То есть за тем, что, казалось бы, должно делаться на объективной основе, стоит субъективность, но за этой субъективностью - объективность более высокого порядка, в результате чего субъективность подчас оказывается объективнее самой объективности. То, что принято считать "иррациональным" в науке, нередко выступает основой ее рациональности. Наука, как и большинство других социальных структур, выработала механизм утилитаризации иррационального - использования пристрастно-
287

сти, субъективности и т. д. во благо открытию истины, и в этом заключается одна из главных причин ее жизнеспособности'.
Неизбежная субъективность ученых может быть рассмотрена по аналогии с квантовой физикой, где наблюдатель неотделим от наблюдаемого объекта (Eiduson, 1962, р. 179). Подобно этому, субъективность познающего неотделима от его способности фиксировать объективное, - устранить эту субъективность означало бы устранить его самого, а стало быть и познание. Субъективная, социально-психологическая сторона научного познания является, таким образом, его необходимой основой- Признание этою - новый тип "рациональности", постепенно утверждающийся в самосознании науки. Оно означает не дискредитацию, а гуманизацию ее образа. Субъективный и пристрастный ученый не утрачивает способности открывать истину, но открывает ее не теми путями, которые предписаны мифами о науке. Новый образ научного познания "не подрывает ценности или сущности науки, а лишь требует нового понимания того, как осуществляется научное исследование" (Mahoney, 1976, р. 129).
Почему же тогда так упорно сохраняются мифы о науке, отрицающие за субъективным право на существование?
Прежде всего потому, что любая система профессиональной деятельности имеет свои правила, и наука - не исключение. Эти правила, в отличие от, скажем, государственных законов, обладают не строго прескриптивным, а ограничительным смыслом - нацелены на то, чтобы не полностью исключить, а умерить нежелательное поведение, ввести его в некоторые рамки. Примером может служить соблюдение (точнее, несоблюдение) правил дорожного движения в нашей стране. Большинство дорожных знаков воспринимаются водителями как имеющие ограничительный смысл: например, при виде знака, лимитирующего скорость движения шестьюдесятью километрами в час, дисциплинированные водители снижают скорость, но не до шестидесяти, а, скажем, до семидесяти километров, и т. д. То есть нормы - это не законы, а более мягкие ориентиры, задающие образцы желательного поведения и запрещающие лишь наиболее экстремальные отклонения от них. Так, едва ли клятва Гиппократа скрупулезно соблюдается большинством врачей, но задает образцы профессионального поведения.
' Можно выдвинуть гипотезу о том, что вообще жизнеспособность любой социальной структуры определяется тем, насколько она способна утилитаризи-ровать то иррациональное, что в ней существует, придавая ему не разрушительный, а созидательный потенциал.
288

Нечто подобное происходит и в науке. Существование, к примеру, нормы объективности не предполагает, что ученый должен быть строго объективным всегда и во всем, но предписывает ему стремление к объективности, ограничение чрезмерной субъективности, но не ее полное исключение. Норма незаинтересованности предполагает, что он не должен искажать истину ради личных интересов, но не лишает их права на существование. Именно в этом качестве и существуют в науке ее официальные нормы - как система достаточно мягких ограничителей, полезных ориентиров, а не категорических императивов.