Ялом Ирвин. Шопенгауэр как лекарство.

Но это не удовлетворило Гилла:
– Это еще не все. Ты простила себя за то, что использовала Тони?
– Использовала Тони? – воскликнула Пэм. – Я использовала Тони? Что ты такое говоришь?
– По-моему, ты плевать хотела на ваши отношения. Ты просто использовала Тони, чтобы показать кому-то – может быть, даже Филипу – вот какая я.
– Ну да, конечно. Очень умно, Стюарт. Больше ничего не мог придумать? – резко бросила Пэм.
– «Использовала»? – вмешался в разговор Тони. – Ты считаешь, меня использовали? Нет, нет, не извиняйся – хотел бы я, чтобы меня каждый день так использовали.
– Тони, прекрати сейчас же! – воскликнула Ребекка. – Что за детские шуточки. Когда ты начнешь думать головой, а не головкой?
– Какой головкой?
– Головкой члена!
Увидев, что Тони расплылся в довольной ухмылке, Ребекка вспыхнула:
– Ах ты, негодяй. Ты ведь знал, что я имею в виду. Хотел, чтобы я обязательно сказала непристойность? Ну когда ты повзрослеешь, Тони? У нас осталось так мало времени. Скажешь, что тебя не задело то, что произошло с Пэм?
Улыбка исчезла с лица Тони.
– Да, братцы, сделали мне ручкой – и привет… Но я не теряю надежды.
– Тони! – воскликнула Ребекка. – Тебе нужно менять свое отношение к женщинам. Хватит быть мальчиком на побегушках – это же унизительно. Такое ощущение, будто тебе наплевать, как к тебе относятся, – лишь бы добиться своего. Ты же унижаешь себя – и их тоже.
– Я вовсе не считаю, что я использовала Тони, – сказала Пэм. – Это было взаимно. Если честно, я тогда ни о чем не думала – действовала на автопилоте.
– Да, как и я, однажды… на автопилоте, – негромко произнес Филип.
Пэм удивленно вздрогнула. Она несколько секунд смотрела на Филипа, затем опустила глаза.
– Хочу тебя спросить, – сказал Филип.
Пэм упорно смотрела в пол, поэтому он добавил:
– Спросить тебя, Пэм.
Пэм подняла голову и посмотрела на него. Остальные переглянулись.
– Двадцать минут назад ты сказала «разочарование в учебе», а несколько недель назад ты рассказывала, что, поступая в аспирантуру, хотела заниматься философией – даже изучать Шопенгауэра. Если так, я хочу спросить тебя:
таким ли уж плохим преподавателем я был?
– Я ни разу
не говорила, что ты был плохим преподавателем, – ответила Пэм. – Ты был одним из лучших преподавателей в моей жизни.
Филип изумленно уставился на нее.
– Что ты сейчас чувствуешь, Филип? – спросил Джулиус.
Когда Филип отказался отвечать, Джулиус сказал:
– Филип, ты помнишь слово в слово все, что сказала Пэм, – я думаю, она значит для тебя очень много.
Филип молчал.
Джулиус повернулся к Пэм:
– Я думаю о том, что ты сказала, Пэм. Филип был одним из лучших преподавателей в твоей жизни. Наверное, это только усилило твои страдания?
– Аминь. Спасибо, Джулиус, ты как всегда прав. Стюарт повторил за Пэм:
– Один из лучших преподавателей в твоей жизни.
Боже мой, Пэм. Ты меня убиваешь. Говоришь… такой комплимент Филипу. Это огромный шаг вперед.
– Не стоит преувеличивать, – ответила Пэм. – Джулиус прав: достоинства Филипа делают его выходку еще отвратительнее.
Тони, которого не на шутку задело замечание Гилла о его отношениях с Пэм, на следующем занятии решил обратиться к ней напрямую:
– Я хочу сказать тебе, Пэм… все это как-то… в общем, дерьмово, что ты взяла и отшвырнула меня, как котенка. Пэм, я не сделал тебе ничего плохого. Ты и я, мы оба… мы вместе… хотели этого, а теперь выходит, что я для тебя персон нон грата…
– Персона нон грата, – негромко подсказал Филип.
– Персона нон грата, – продолжил Тони. – Как будто меня за что-то наказали. Мы больше не встречаемся… я скучаю по тебе. Сначала мы были друзьями, потом любовниками, а сейчас… я… черт, я в подвешенном состоянии… вот здесь какая-то пустота… ты все время избегаешь меня. И Гилл прав: оттолкнуть меня при всех было чертовски унизительно. Я остался ни с чем – мы больше не любовники и не друзья – никто.
– О, Тони. Прости меня, я виновата. Я совершила ошибку… я… мы… нам не нужно было этого делать. Мне самой гадко, поверь мне.
– Так, может, вернемся?
– К чему вернемся?
– Ну, станем друзьями, и все. Будем встречаться после занятий, как все, – и дружище Филип тоже будет заглядывать иногда. – Тони протянул руку и по-приятельски потрепал Филипа по плечу. – Будем болтать про группу, ты станешь рассказывать мне про книги и все в таком духе.
– Очень зрело, – ответила Пэм. – Правда, такого со мной еще не бывало – обычно я хлопаю дверью и ухожу.
Бонни высказала догадку:
– Интересно, Пэм, ты избегаешь Тони, потому что боишься, что он снова попытается затащить тебя в постель?
– Да, наверное. Я ведь знаю Тони – он не успокоится, пока не добьется своего.
– В таком случае, – заметил Гилл, – есть одно хорошее средство – «разрядка атмосферы»: просто скажи ему об этом. Неопределенность хуже всего. Пару недель назад ты сказала, что, может быть, вы снова будете встречаться, когда группа закроется, – это действительно так, или ты просто тянешь время и смягчаешь удар? Тогда это игра в одни ворота. Ты держишь Тони в подвешенном состоянии.
– Да, вот именно! – воскликнул Тони. – Когда ты сказала, что, может быть, мы снова будем встречаться, я на это понадеялся. С тех пор я только и делаю, что сижу, как паинька, и жду у моря погоды.
– И тем самым, – вставил Джулиус, – упускаешь редкую возможность поработать над собой, пока рядом группа и я.
– Знаешь, Тони, – сказала Ребекка, – постель еще не самая важная вещь в жизни, поверь мне.
– Да я знаю, знаю. Поэтому я сегодня и завелся. Не надо нотаций.
После непродолжительного молчания Джулиус сказал:
– Итак, Тони, продолжим. Тони повернулся к Пэм.
– Давай сделаем, как сказал Гилл, – разрядим атмосферу – по-взрослому. Чего ты хочешь?
– Я хочу вернуться к тому, что было. Я хочу, чтобы ты меня простил. Ты же отличный парень, Тони, и ты мне нравишься. Знаешь, как мои студенты это называют? «Крутой перепихон». Это похоже на нас с тобой – тогда это было здорово, но сейчас – сейчас группа для меня важнее. Давай лучше займемся своими проблемами.
– Нет вопросов. Всегда готов.
– Что ж, Тони, – сказал Джулиус, – теперь ты свободен, и ничто не мешает тебе рассказать то, о чем ты так долго молчал в последнее время, – о себе, о Пэм, о группе.
Все оставшееся время освобожденный Тони активно наверстывал упущенное. К нему вернулась его былая напористость, и первым делом он принялся наседать на Пэм, требуя от нее, чтобы она разобралась наконец в своих чувствах к Филипу. Когда чуда не произошло и ее неожиданная похвала Филипу так и повисла в воздухе, он начал приставать к ней с расспросами, почему, простив остальных, она не может так же поступить с Филипом.
– Я уже вам говорила, – ответила Пэм, – это естественно. Мне гораздо легче простить остальных – Ребекку, Стюарта или Гилла, – потому они не сделали мне ничего плохого. В моей жизни ничего не изменилось от того, что они сделали. Но есть и еще одна важная вещь: я простила их, потому что они раскаялись и изменились, – лично я изменилась. Я считаю, что можно простить человека, но не его поступок. Может быть, я смогла бы простить Филипа, если бы он изменился.