Ялом Ирвин. Шопенгауэр как лекарство.

Я тот человек, который написал «Мир как воля и представление», книгу, в которой содержится решение важнейшей проблемы существования, возможно, отменившее все предыдущие решения… Я есть этот человек, и что же может потревожить его в те недолгие дни, что отпущены ему судьбой?
Еще одним приемом самоуспокоения станет для него убеждение, что рано или поздно – возможно; уже после его смерти – его труды приобретут известность и коренным образом изменят метод философского исследования. Впервые эта мысль посетит его в юности, и после уже никогда не оставит. В этом отношении он будет близок к Ницше и Кьеркегору, в равной степени независимым и недостаточно оцененным мыслителям, которые были абсолютно (и совершенно верно) убеждены в том, что им суждена посмертная слава.
Шопенгауэр будет с негодованием отвергать любые утешения, лежащие за пределами естественнонаучного мировоззрения. Так, он станет утверждать, что наши страдания происходят от того, что мы ошибочно считаем жизненные невзгоды случайностью и потому питаем себя надеждой, что их можно избежать. По его мнению, гораздо лучше смириться с истиной: боль и страдания – неизбежная и неотъемлемая часть жизни, «страдание как таковое присуще жизни, а от случая зависит только его форма, только вид, какой оно принимает; что, следовательно, каждое наше горе заполняет место, которое без него сейчас же заняла бы другая горесть, теперь устраняемая первым»
1. Он станет убеждать нас жить и осознавать жизнь сейчас, а не жить «надеждой» на лучшее будущее. Два поколения спустя Ницше воспримет этот наказ: он станет рассматривать надежду как бич человечества и прикует к позорному столбу Платона, Сократа и поборников христианства за то, что они отвлекают наше внимание от той единственной жизни, которая у нас есть, призывая жить мечтами о призрачном будущем.


Глава 36

Где можно найти действительных моногамистов? Все мы живем, по крайней мере, в течение некоторого времени, по большей же части – всегда, в полигамии. Итак, если каждый мужчина пользуется многими женщинами, то нет ничего справедливее, как предоставить ему свободу и даже обязать его заботиться о многих женщинах. Благодаря этому и женщина возвратится в свое настоящее и естественное положение – подчиненного существа…
Пэм открыла следующее занятие:
– Я хочу сделать кое-какое признание. Все головы повернулись к ней.
– Время исповеди. Тони, давай.
Тони вздрогнул, выпрямился, пристально посмотрел на Пэм, затем откинулся в кресле, скрестил руки на груди и закрыл глаза. Если бы у него на голове была шляпа с полями, он наверняка надвинул бы ее на глаза.
Сообразив, что он не собирается говорить, Пэм продолжила ясным, уверенным голосом:
– У нас с Тони роман. Он длится уже некоторое время. Мне было трудно приходить сюда и не говорить об этом.
Наступило тягостное молчание, потом со всех сторон посыпались ошеломленные вопросы: «Как это так?», «Как это случилось?», «Сколько времени?», «Как вы могли?», «И что вы теперь думаете?»
Пэм холодно и с расстановкой ответила:
– Это продолжается несколько недель. Я не знаю, что будет дальше… это началось случайно, мы ни о чем таком не думали, все вышло само собой однажды после занятий.
– Тони, ты вообще собираешься сегодня подключаться? – осторожно спросила Ребекка.
Тони медленно открыл глаза.
– Для меня это новость.
– Новость? Ты хочешь сказать, что это неправда?
– Нет, я имею в виду время исповеди. Вот это «давай, Тони» для меня новость.
– Похоже, ты этому не слишком рад, – заметил Стюарт.
Тони повернулся к Пэм:
– Послушай, я был у тебя вчера. И мы, кажется, общались – так это, кажется, называется. Правду говорят, что шлюхи – и те чувствительнее и в сто раз к тебе ближе, чем любовницы. Так вот, неужели так трудно было пообщаться со мной? Предупредить меня, что сегодня «время исповеди»?
– Извини, Тони, – сказала Пэм без малейшего сожаления, – я не подумала. Когда ты ушел, я не спала всю ночь – все думала о группе и поняла, что времени осталось слишком мало – всего шесть встреч, я правильно считаю, Джулиус?
– Правильно, шесть.
– Ну вот, я вдруг поняла, что предаю тебя, Джулиус. Предаю группу. И себя тоже.
– Я не совсем понимаю, что здесь происходит, – сказала Бонни, – но у меня такое чувство, что последние несколько занятий все шло наперекосяк. Ты стала другой, Пэм, – Ребекка уже несколько раз об этом говорила. Ты почти перестала говорить про себя – я даже не знаю, что сейчас у вас с Джоном и как дела у твоего бывшего – где он и что с ним? Ты только и делаешь, что воюешь с Филипом.
– И ты тоже, Тони, – добавил Гилл. – Теперь я начинаю замечать, что в последнее время ты тоже изменился. Ты все время куда-то прячешься. Я уже забыл прежнего весельчака Тони.
– У меня есть кое-какие соображения, – вмешался Джулиус. – Во-первых, что касается предательства, про которое сказала Пэм. Я знаю, это навязло в зубах, но я считаю нужным повторить – для тех из вас, кто собирается продолжать ходить в группу, – Джулиус бросил взгляд на Филипа, – или даже вести группу: единственная обязанность каждого из нас – делать все возможное, чтобы как можно лучше понять свои отношения в группе. Опасность любых посторонних отношений состоит в том, что они
мешают психотерапии:
Почему мешают?
Потому что люди, вступающие в близкие отношения, обычно ценят свои отношения гораздо выше, чем работу в группе.
Именно с этим мы и столкнулись сейчас: мало того, что Пэм и Тони скрыли от нас свои отношения – это понятно, – но, как результат, они отстранились от работы в группе.
– До сегодняшнего дня, – поправила его Пэм.
– Совершенно верно, до сегодняшнего дня. И я рад, что вы это сделали, рад, что вы все-таки решили вынести это на группу. Вы отлично знаете, какой вопрос я хочу задать вам обоим – тебе и Тони:
почему именно сейчас?
Вы знакомы года два с половиной. И все же именно
сейчас
все изменилось. Почему? Что случилось несколько недель назад? Что подтолкнуло вас стать ближе друг к другу?
Пэм повернулась к Тони и подняла бровь, давая знак начать. Он повиновался:
– Мужчины вперед? Опять моя очередь? Нет проблем. Кто-кто, а я-то хорошо знаю, что изменилось: Пэм поманила меня пальчиком и сказала «можно». У меня стоял с тех самых пор, как мы познакомились, и, если бы она сделала это пальчиком полгода или два года назад, все случилось бы гораздо раньше. Так что можете называть меня мистер Всегда-Готов.