Аллан Фромм. Способность любить.

На другой стадии развития самое невинное человеческое животное обнаруживает, что органы выделения тоже могут доставлять удовольствие. А когда снимают пеленки, ребенок открывает и другие части своего тела — гениталии. Они тоже становятся источником физического удовольствия, причем чрезвычайно важным. Если вам встретится мастурбирующий ребенок четырех-пяти лет, ребенок, которого никогда за это не ругали, не останавливали и вообще не привлекали внимания к его действиям, и вы его спросите, что он делает, весьма вероятно, что он ответит: «Я себя щекочу». Если вы спросите, почему, он ответит: «Потому что это приятно».
В этом раннем возрасте ребенок наслаждается своим телом без смущения и стыда. Он приходит к этому естественно, если только его не остановит вмешательство взрослых. Собственное тело для него — первый и очень долго главный источник наслаждения. Как прихорашивающаяся кошка или гоняющийся за своим хвостом пес, ребенок использует тело для самоудовлетворения. На этой стадии у него такая же ментальность, как у собаки или кошки; он еще не обнаружил удовольствия за пределами себя.

Рисунок закрепляется

Интенсивность этих ранних удовольствий и болей настолько велика, что закрепляет реакции на них; иными словами, реакции становятся привычными. Интенсивность в сочетании с повторением составляют суть процесса обучения.
[31]
Именно поэтому Фрейд считал таким важным изучение первых этапов жизни ребенка. Младенчество и детство — это наше представление жизни, и последующее наше участие в жизни находится под постоянным воздействием характера этого представления. Особенно ясно видно это у тех, кто в эти ранние годы испытывал трудности, особенно психологические.
То, чему мы научаемся в первые месяцы и годы, не относится к царству интеллекта; здесь участвуют наши внутренности. Младенцы и маленькие дети еще недостаточно цивилизованы, чтобы откликаться на идеи. В это время нами руководят основные биологические процессы. То, что мы узнаем вначале, мы узнаем при помощи организма. Младенец не отбирает сознательно то, что ему нравится или не нравится. Он беспомощен, и у него нет выбора. Его организм просто реагирует удовольствием или неудовольствием на все, что с ним происходит.
А это означает, что организм отбирает и закрепляет многие привычки задолго до того, как ребенок выработает сознательный метод взвешивания и отбора. И даже позже в жизни мы не вполне способны делать свободный выбор, потому что привычки организма постоянно вмешиваются и делают выбор за нас. Если, например, у нас развилась сильная привязанность ко рту, или, используя специальный термин, оральная фиксация, мы можем реагировать на это привычным перееданием. Самое сознательное и строгое решение сесть на диету уступает чисто физической привычке, выросшей на основе самой ранней привязанности в жизни. Мы не обязательно поступаем, как хотим, а если и поступаем, то это дается нам нелегко; скорее, мы стремимся делать то, что привыкли делать раньше.
Какие именно привычки, фиксации или привязанности разовьем мы на начальных этапах жизни, в основном зависит от случайностей нашей биографии. Фрейд предположил, что то, каким образом родители удовлетворяют эти физические, или вегетативные, функции: функции еды, удаления, сна, — самым непосредственным образом определяет наши отличия друг от друга.
[32]
Шестимесячный ребенок, например, так быстро приканчивает бутылочку, что его потребность в сосании, которая существует независимо от потребности в пище, остается неудовлетворенной. И хотя мать гордится тем, что ее младенец хорошо ест, мы знаем, что происходит. Он заменяет сосок пальцем и снова и снова засыпает с пальцем во рту. Немного погодя начинают расти зубы, пронзая нежные десны, и теперь сосание пальца доставляет дополнительное облегчение. Ребенок начинает ассоциировать сосание пальца с удовольствием, с облегчением от боли, а немного погодя оно же приносит ему утешение во всем, что его тревожит или пугает.
Вначале мать считает это довольно невинным поведением, но когда ребенок становится старше, она пытается отучить его сосать пальцы. Теперь он старается это делать незаметно. Но когда нарастает давление, он даже не осознает, как легко палец вновь оказывается во рту.
Будущее этой привязанности к пальцам, разумеется, зависит от многих других аспектов существования ребенка. Однако как только у нас возникла привычка, мы обычно подкрепляем ее, усиливаем, находим для нее новые выражения. Младенец, который сосал палец, может вырасти страстным курильщиком, сменяющим одну сигарету другой; он может непрерывно держать во рту трубку, кусать карандаши или каким-то другим способом продолжать выражать привязанность, которая первоначально сосредоточивалась на пальцах.

Где здесь место любви?

Можно задать справедливый вопрос: «А какое все это Имеет отношение к любви, к привязанности, которая возникает у взрослого человека?» Ответ таков: привязанности, возникающие у взрослого, прежде всего зависят от того, каков этот взрослый. Если мы на протяжении всей жизни продолжаем «сосать пальцы», мы вполне можем реагировать на давление, как делали это в младенчестве. Мы можем не
[33]
перерасти первоначальную привязанность к отдельным частям своего тела. И если в некоторых своих привязанностях мы по-прежнему инфантильны, есть большая вероятность, что при внимательном рассмотрении выяснится: мы инфантильны и в других отношениях.
Это, несомненно, проблема степени проявления. Человек настолько сложен, что, изучив только один его аспект, нельзя надежно предсказать его поведение. Мы привели пример, иллюстрацию, но не объяснили, почему ранние привязанности могут сохраниться в поведении и держать нас на психологическом уровне, который гораздо ниже нашего возраста. Произойдет ли это, зависит от многих других привходящих факторов.
С учетом всего этого мало оснований считать, что сосание пальцев, даже если оно сохранится и примет более взрослые формы, имеет отношение к привязанности, которую мы называем любовью. Трудно было бы распознать такую связь, если бы она существовала, потому что она никогда не бывает простой и ясной. Чрезвычайно рискованно предсказывать наше поведение на основе одного измерения или переживания.
Мало кто из нас имеет склонность иди знания, необходимые для того, чтобы объяснять подобным образом наши привязанности. Чаще мы просто говорим: «Джон встретил Мэри; она привлекательная девушка; легко понять, почему он влюбился и хочет на ней жениться». У нас нет причин в каждом социальном отношении видеть клинический случай.
Однако на другом уровне мы можем заметить, что у Джона есть ряд инфантильных привязанностей, которые продолжают им владеть. Он привязан к Мэри не потому, что она хорошенькая — у него были такие же привлекательные девушки и даже красивее, — ро потому, что она обещает сохранить эту его привязанность к себе; он чувствует в ней одобрение других, менее взрослых аспектов своей личности. Естественно, он так не формулирует свои мысли, когда говорит о ней. Скорее он скажет: «Мне никогда не было с девушкой так спокойно и комфортно, как с Мэри. Она словно знает, как со мной обращаться». На са
[34]
мом деле он говорит, что его привязанность к Мэри совместима с другими его инфантильными привязанностями, которые по-прежнему сохраняются в его поведении.
Кажется, что слишком быстрое питье из бутылочки и сосание пальцев так далеки от выбора девушки, в которую мужчина влюбляется больше двадцати лет спустя. И это действительно так! Но жизнь обладает непрерывностью, и мы должны это понимать. То, что произошло больше двадцати лет назад, не ослабляет его значения. Напротив, возможно, оно важно именно по этой причине. Далее, то, что это произошло в одной сфере жизни — в данном случае вегетативной, совсем не означает, что оно не может иметь отношения к другим сферам, психологическим и социальным. На самом деле оно может доминировать в других сферах именно потому, что оно вегетативное.
Наши основные биологические процессы связаны с самыми сильными потребностями, с глубочайшими осуществлениями и лишениями, а следовательно, с самыми сильными разочарованиями и удовлетворениями. Наша психологическая жизнь со всеми ее потребностями основана на жизни физической и ее потребностях, и то, какие отношения возникают у нас с людьми, во многом определяется этой последовательностью развития.

Спасительное непостоянство

Того, кто решил изучать любовь, необходимо предупредить: какой бы важной ни была вегетативная деятельность, изучение только ее не раскроет перед нами природу любви. Хотя нельзя преуменьшать значение начальных привязанностей, тем не менее следует считаться с их дальнейшим развитием.
Судьба индивида не определяется только его младенчеством. Совсем не обязательно, чтобы он проводил годы на кушетке у психоаналитика только потому, что на первом году жизни что-то было не так с удовлетворением его вегетативных потребностей.
[35]