Люкимсон Петр, Котлярский Марк. Тайны еврейского секса.

– Вскоре после того, как стало известно о событиях на ливанской границе, было назначено экстренное заседание правительства, и я поспешил в канцелярию премьер-министра, – рассказывал Рамон на суде. – Я прибыл раньше других министров и в канцелярии встретил эту девушку, проходившую службу в охране. Мы были с ней слегка знакомы – в том смысле, в каком все, кто часто бывает в канцелярии премьера, знакомы с его служащими, – ты невольно перебрасываешься с ними парой-тройкой вежливых фраз, улыбаешься и не более того. Никаких бесед мы прежде не вели. И вдруг она сказала мне: «Когда я смотрю на тебя, то чувствую, что не могу устоять перед тобой!». Потом она добавила еще пару фраз, которые я не помню, но зато хорошо помню, что в них был отчетливый сексуальный оттенок – она со мной явно заигрывала. В этой девушке была бездна обаяния, от нее исходила такая сила женственности, что, каюсь, я поддался заданному ею тону и принял предложенные условия игры. Все с той же обаятельной улыбкой, в том же игривом тоне она продолжила со мной разговор и сообщила, что сейчас заканчивает службу, а затем отправляется с друзьями и подругами за границу. «Но если ты согласишься поехать со мной, то я пошлю к чертям свою компанию и мы отправимся путешествовать вдвоем». И мне, думается, ей было ясно, что никуда я поехать не смогу, и все это говорится в рамках того легкого флирта, на фоне которого происходила беседа и который сквозил в каждом ее движении. Во всяком случае, на основе всего моего опыта общения с женщинами, я мог сказать, что девушка заигрывала со мной и пыталась завязать определенные отношения. В ней, повторю, было столько шарма, что я невольно подпал под ее очарование и стал ей подыгрывать. Ее слова о том, что она готова отправиться со мной хоть на край света, вне сомнения, означали некий новый этап в этой игре во флирт… Между тем заседание правительства все никак не начиналось, и я зашел в одну из комнат, где стоял телевизор, чтобы узнать последние новости. Вскоре в эту комнату вошла и девушка вместе с каким-то солдатом и сказала, что хочет сфотографироваться со мной на память. Ничего необычного в этой просьбе я не увидел – многие юноши и девушки, служащие в канцелярии премьера, собирают свои фотографии с известными политиками, чтобы потом показать их знакомым. Но вот дальше началось нечто странное. Обычно на таких фотографиях я кладу правую руку на плечо человеку, с которым фотографируюсь, а левую – в карман. Точно так же я сделал и на этот раз, однако девушка неожиданно крепко прижалась ко мне, положила мне на плечо голову, а затем сунула свою руку мне в левый карман брюк…
– Гм… И что вы при этом почувствовали? – поинтересовался судья Даниэль Барри.
– Ну, – немного смутился Хаим Рамон, – наверное, то, что в такой ситуации чувствует каждый мужчина, способный что-то чувствовать и вдобавок награжденный вниманием такой красивой молодой девушки… Но сразу вслед за этим мне стало неловко, я почувствовал себя неуютно, но отстранить от себя девушку не решился. Никто никогда до сих пор не фотографировался со мной в таком… гм, ракурсе. Разумеется, это было неприлично… Это было чересчур, и я должен был все это немедленно пресечь. И если в чем-то и есть моя вина, так это в том, что я это не сделал. Но, как я уже сказал, на меня вдруг что-то нашло. Это было… как какой-то вирус…
– А вам не показалось странным, что с вами заигрывает девушка, которая младше вас больше чем вдвое? Девушка, которая годится вам, если не во внучки, то уж точно в дочери? – задал судья очередной вопрос.
– Нет, – покачал головой Рамон. – Со мной часто заигрывают женщины разного возраста, в том числе и такие юные. Поэтому я не удивился тому, что она заинтересовалась мной и проявила инициативу. И я думаю, что отреагировал на ее поведение нормально – так, как на него отреагировал бы любой мужчина, почувствовавший к себе внимание женщины. Во всяком случае так, как я на него обычно реагирую. Я знаю, сейчас от меня ждут, чтобы я начал судить себя с позиций высокой морали, но я хочу говорить правду. А правда заключается в том, что я – таков, каков есть, такая у меня натура, и в моем возрасте, наверное, уже не меняются. В то же время я признаю, что вся эта история не делает мне чести и, возможно, я должен был вести себя иначе…
Он помолчал, а затем, откашлявшись, продолжил, теребя пуговицу на рубашке.
– После того как солдат сделал два снимка, девушка вместе с ним вышла из комнаты, а я остался сидеть у телевизора. Но, спустя несколько минут она вернулась – на этот раз одна и села рядом со мной на стул, что-то сказала мне, но я был так захвачен происходящим на экране, что не расслышал ее слов и сделал ей знак, что не слышу. Тогда она придвинулась ко мне совсем близко, положила голову мне на плечо и стала что-то говорить. Я придвинул свою голову к ее голове, и она не отстранилась. Тогда я посмотрел на нее, и увидел, как она призывно улыбается. Наши глаза встретились, а затем как-то совершенно спонтанно мы поцеловались. Я не только не чувствовал какого-либо сопротивления с ее стороны, но и наоборот – она… как бы это сказать… «сотрудничала» со мной во время поцелуя, и я первым решил прервать его. Да, это был поцелуй, но я бы не сказал, что это был сверхсексуальный поцелуй… Во всяком случае, его точно нельзя было назвать «французским поцелуем».
– Вы проникли ей во время поцелуя языком в рот? – спросила судья Хаюта Кохан.
– Я не обращал в этот момент внимания на свой язык и не исключаю того, что мой язык касался ее губ. Но я не проникал языком в ее рот и уж точно не делал это против ее воли! – ответил Рамон. – Вскоре после этого поцелуя я встал, чтобы направиться на заседание правительства. «Может быть, мы еще встретимся и поговорим», – сказал я ей. «Да, нам стоит еще раз встретиться!» – так, или приблизительно так, ответила она и, написав на клочке бумаги номер своего сотового телефона, сунула мне эту бумажку в карман…
Стоит заметить, поначалу Хаим Рамон держался в зале суда с потрясающим хладнокровием. Он рассказал, что когда увидел в прессе статьи, посвященные этому происшествию, то решил, что речь идет о каком-то недоразумении, которое разрешится уже на первых допросах в полиции. Он не помнил, как фотографировался с этой девушкой в третий раз, но когда ему показали третий снимок, сделанный уже после этого, ставшего для его карьеры политика столь роковым поцелуя, он даже обрадовался. «Это снимок говорит в мою пользу! – сказал он следователям. – Смотрите, она улыбается, нет никаких признаков, что она чем-то расстроена!..».
– О том, что на самом деле происходит, – добавил Рамон, – я понял, когда в ответ на эту фразу, начальник отдела по расследованию особо опасных преступлений Мири Голан заявила мне: «Да, но улыбка у нее искусственная, а если присмотреться, то можно заметить, что у нее в глазах блестят слезы». Мне стало ясно, что объективные факты никого в полиции не интересуют, что полиция задалась целью доказать мою виновность и засадить меня в тюрьму. А когда нам устроили «очную ставку» с помощью телемоста, тут уж вообще никаких сомнений не осталось: следователи постоянно давали мне понять, что они верят девушке и сочувствуют ей, что для них она – жертва, а я – дерьмо и мусор, который следует упрятать за решетку. Из министра юстиции они превратили меня в подопытного кролика!..
И вот с этого момента нервы стали изменять Рамону. Он начал говорить с надрывом и в конце концов… попросту разрыдался.
– Я не должен был так себя вести. Я не должен был целовать ее, – произнес он сквозь слезы. – Но это еще не повод для того, чтобы превращать меня в преступника. Я не совершил никакого преступления! Но самое интересное началось, когда Хаиму Рамону стали задавать вопросы его адвокаты и представители госпрокуратуры.
– Как вы объясняете то, что после этого поцелуя девушка расплакалась и долго не могла успокоиться? – спросила его государственный обвинитель Ариэла Сегал. – Я сам бессонными ночами вновь и вновь задаю себе этот вопрос, – ответил Рамон. – Я – не психолог, но думаю, что, возможно, она поняла, что перешла некую грань, поцеловалась, а затем дала свой телефон, по сути дела, незнакомому мужчине, много старше ее… Я не исключаю того, что неправильно понял ее поведение. И в этом случае я готов принести ей свои извинения. Но и это опять-таки еще не повод для того, чтобы превращать меня в преступника.
– Но неужели вы не почувствовали, что она не хочет с вами целоваться? – продолжила свою атаку Сегал.
– Ни на мгновение. Если бы она дала мне это понять, я бы мгновенно остановился. К тому же, при нежелательном поцелуе женщина как бы отшатывается от мужчины. Но ничего этого не было!
– Но вы даже не спросили ее, согласна ли она была на этот поцелуй или нет? – вновь с нажимом спросила Ариэла Сегал.
И тут Хаим Рамон неожиданно взорвался.
– Уважаемая госпожа прокурор! – сказал он. – Я немало целовался в своей жизни с самыми разными женщинами. Кроме того, я видел немало фильмов и прочел немало книг, в которых мужчина целуется с женщиной. И я не помню, чтобы где-нибудь, когда-нибудь было сказано, что прежде чем поцеловать женщину, он должен спросить у нее, согласна ли она на это. Ответом на нежелательный поцелуй, насколько мне известно, может стать звонкая пощечина, но никак не отдача его под суд. То, что мое дело дошло до суда – это абсурд! То, что вы пытаетесь меня здесь выставить едва ли не агрессивным сексуальным маньяком – это тоже абсурд. Я – нормальный мужчина, и никогда не только не был маньяком, но и вообще не проявлял склонности к агрессии…

//-- Фотография, положившая конец политической карьере Хаима рамона --//
В результате Хаим Рамон был признан виновным в совершении «развратных действий» и приговорен к общественно-полезным работам. Отбыв приговор, он уже не смог вернуться в Министерство юстиции и получил пост министра без портфеля.
Стоит отметить, что скандалы вокруг Моше Кацава и Хаима Рамона оказали сильнейшее и весьма неоднозначное воздействие на израильское общество. С одной стороны, они подействовали как холодный душ на многих больших и маленьких начальников, которые начали задумываться о возможных последствиях своих сексуальных домогательств по отношению к женщинам-подчиненным. С другой стороны, еще больше укрепили мужское население Израиля в мысли, что при желании самое невинное заигрывание любая женщина может представить как преступление, за которое можно оказаться за решеткой.