Мак-Вильямс Н. Размышления о шизоидной динамике

3. Единство с вселенной

Шизоидные личности часто бывают охарактеризованы как имеющие защитные фантазии всемогущества. К примеру, Додж (Doidge, 2001) упоминает на первый взгляд сотрудничающего пациента, который “раскрыл уже глубоко в терапии, что у него всегда была всемогущая фантазия о том, что он контролировал всё, что я говорил”. Однако, шизоидное чувство всемогущества критически отличается от такового у нарциссической, психопатической, параноидной или обсессивной личности. Вместо того, чтобы инвестировать в грандиозную самопрезентацию, или поддерживать защитное стремление к контролю, шизоидные люди имеют тенденцию чувствовать глубокую и взаимопроникающую связь со своим окружением. Они могут допускать, к примеру, что их мысли влияют на их окружение, так же как окружение влияет на их мысли. Это скорее органичное, синтонное убеждение, чем исполняющая желание защита (Khan, 1966). Гордон (неопубликованная статья) охарактеризовал этот опыт скорее как “вездесущность”, чем всемогущество, и связывает это с понятием симметричной логики Матте-Бланко (Matte-Blanco,1975).

Это чувство связи со всеми аспектами окружения может включать в себя одушевление неодушевлённого. Эйнштейн, к примеру, подходил к пониманию физики вселенной, идентифицируясь с элементарными частицами и размышляя о мире с их точки зрения. Тенденция чувствовать сродство с вещами понимается как последствия отвержения других людей, но она так же может быть неподавленным доступом к анимистской позиции, которая всплывает лишь в сновидениях или смутных воспоминаниях того, как мы думали в детстве. Однажды, когда мы с подругой ели кексы, она прокомментировала: “Хорошо, что этот изюм меня не беспокоит.” Я спросила, что не так с изюмом: “Тебе не нравится вкус?” Она улыбнулась: “Как ты не понимаешь, изюмины могли бы быть мухами!” Коллега, с которой я поделилась этой историей, вспомнила, что её муж, которого она признаёт шизоидным, не любит изюм по другой причине: “Он говорит, изюмины прячутся”.

4. Шизоидно-истероидный роман

Выше я упоминала о том, что меня привлекают люди с шизоидной психологией. Когда я думаю об этом феномене и вижу частоту с которой гетеросексуальные женщины с истероидной динамикой вовлекаются в отношения с мужчинами, имеющими шизоидные черты, я обнаруживаю, что в добавок к обезоруживающей честности шизоидных людей, есть и динамические причины для такого резонанса. Клинические описания изобилуют описаниями истероидно-шизоидных пар, их недопониманий, проблем приближающегося и отдаляющегося партнёров, неспособности каждой стороны увидеть, что партнёр не могущественный и требовательный, а испуганный и нуждающийся. Но, несмотря на наши недавние признания интерперсональных процессов двух человек, удивительно мало профессиональных работ об интерсубъективных последствиях специфических и контрастирующих личностных особенностей. Рассказ Аллена Уилиса “Мужчина, лишённый иллюзий, и мечтательная дева” (“The Illusionless Man and the Visionary Maid”, 1966/2000) и классическое определение окнофила и филобата Балинта (Balint, 1945) - кажутся мне более релевантными для шизоидно-истероидной химии, чем любые недавние клинические описания.

Взаимное восхищение между более истероидной и более шизоидной личностями редко одинаково. В то время, как истероидно организованная женщина идеализирует способность шизоидного мужчины быть одиноким, “говорить истину сильным мира сего”, контейнировать аффект, подниматься на уровни креативного воображения, о которых она может только мечтать, шизоидный мужчина восхищается её теплотой, комфортом с другими, эмпатичностью, изяществом в выражении эмоций без неуклюжести или стыда, способностью выражать собственную креативность в отношениях. С той же силой, с которой противоположности притягиваются, а истероидные и шизоидные люди идеализируют друг друга - затем они сводят друг друга с ума, когда их взаимные потребности в близости и дистанции сталкиваются в конфликте. Дойдж (Doidge, 2001) удачно сравнивает любовные отношения с шизоидным человеком с судебной тяжбой.

Я думаю, что сходство между этими типами личности идёт гораздо дальше. И шизоидную и истероидную психологии можно описать как гиперсензитивные и поглощённые страхом чрезмерной стимуляции. В то время как шизоидная личность боится оказаться чрезмерно стимулированной внешними источниками, истероидный человек чувствует страх перед драйвами, импульсами, аффектами и другими внутренними состояниями. Оба типа личности так же описываются как связанные с кумулятивной или резкой травматизацией. Оба почти наверняка более право- чем левополушарные. И шизоидные мужчины и истероидные женщины (по крайней мере относящие себя к гетеросексуалам - мой клинический опыт недостаточен, чтобы обобщать на другие случаи) имеют тенденцию видеть родителя противоположного пола как центр власти в семье и оба чувствуют, что в их психическую жизнь слишком легко вторгался именно этот родитель. Оба они страдают от поглощающего чувства голода, который шизоидная личность пытается укротить, а истероидная - сексуализировать. Если я права, описывая эти сходства, тогда часть магии между шизоидной и истероидной личностью основана на сходстве, а не на различии. Артур Роббинс (личная беседа) идёт так далеко, что заявляет, что внутри шизоидной личности находится истероидная и наоборот. Исследование этой идеи - материал для отдельной статьи, которую я надеюсь написать в будущем.

Терапевтические последствия

Люди с заметной шизоидной динамикой, по крайней мере те, кто находится на здоровом краю, более витальные и межличностно компетентные, имеют тенденцию привлекаться в психоанализ и психоаналитическую терапию. Обычно они не могут себе представить, как можно согласиться в терапии на протокольные интервенции, опускающие индивидуальность и исследование внутренней жизни на второстепенные роли. Если у них есть ресурс выдерживать терапевтическую работу, то высоко функционирующие шизоидные люди - отличные кандидаты для психоанализа. Им нравится факт того, что аналитик сравнительно мало прерывает их ассоциативный процесс, они наслаждаются безопасным пространством, предоставляемым кушеткой, им нравится быть свободными от потенциальной гиперстимуляции материальностью терапевта и от его выражений лица. Даже приходя раз в неделю в сеттинге лицом к лицу, шизоидные пациенты оказываются благодарными, когда терапевт осторожно избегает преждевременного сближения и вторжения. Поскольку они “понимают” первичный процесс и знают, что обучение терапевта включает в себя понимание этого процесса, они могут надеяться, что их внутренняя жизнь не вызовет шока, критики или обесценивания.

Несмотря на то, что большинство высокофункциональных шизоидных пациентов принимают и ценят традиционную аналитическую практику, то, что происходит в успешном лечении таких пациентов не очень хорошо отражено в классической фрейдовской формулировке перевода бессознательного в сознательное. Хотя некоторые бессознательные аспекты шизоидного опыта, особенно стремление к зависимости, вызывающее защитное отстранение, действительно становятся более сознательными в успешной терапии, большая часть того, что обеспечивает терапевтическую трансформацию, включает новый опыт развития самости в присутствии принимающего, невторгающегося и в то же время выраженно откликающегося другого (Gordon, неопубликованная статья). Знаменитый голод шизоидной личности, в моём опыте, это голод по узнаванию, о котором так выразительно писал Бенджамин (Benjamin, 2000), узнаванию их субъективной жизни. Именно способность вкладываться в борьбу за то, чтобы быть узнанными и восстанавливать этот процесс, когда он нарушается - то, что было ранено глубже всего у тех из них, кто приходит к нам за помощью.

Винникотт, чьи биографы (Kahr, 1996; Phillips, 1989; Rodman, 2003) описывают его, как глубоко шизоидного человека, описал развитие младенца на языке, который прямо применим для лечения шизоидного пациента. Его концепция заботящегося другого, который позволяет ребёнку “продолжать бытие” и “оставаться в одиночестве в присутствии матери” не может быть более релевантной. Принятие важности поддерживающего окружения, характеризуемого невторгающимися другими, ценящими истинную витальную самость, вместо попыток следовать защитным механизмам других, может быть рецептом для психоаналитической работы с шизоидными пациентами. До тех пор, пока нарциссизм психоаналитика не выражает себя в необходимости заваливать анализанда интерпретациями, классическая аналитическая практика даёт шизоидной личности пространство чувствовать и говорить в темпе, который он может выдержать.

Тем не менее, в клинической литературе уделено внимание к особым потребностям шизоидных пациентов, которые нуждаются в чём-то, идущем дальше стандартной техники. Во-первых, поскольку говорить искренне может быть невыносимо болезненным для шизоидного человека, а получать ответ с эмоциональной непосредственностью может быть сравнительно подавляющим, терапевтические отношения могут быть расширены промежуточными способами передачи чувств. Одна из моих пациенток, которой приходилось бороться каждую сессию чтобы просто заговорить, в конце концов позвонила мне по телефону в слезах. “Я хочу, чтобы вы знали, что я хочу говорить с вами” - сказала она, - “но это слишком больно”. В конце концов мы смогли добиться терапевтического прогресса довольно нестандартным способом - я зачитывала ей доступную и наименее уничижительную психоаналитическую литературу по шизоидной психологии и спрашивала, подходят ли приведённые описания к её опыту. Я надеялась освободить её от агонии формулирования и придания голоса чувствам, которые она считала непереносимыми для других и которые она считала симптомами глубокого уединённого сумасшествия. Она сообщила, что впервые в жизни узнала о существовании других, таких же как она, людей.

Шизоидный пациент, который напрямую не может описывать мучительную изоляцию, может говорить о таком состоянии сознания, если оно появляется в фильме, поэме или рассказе. Эмпатические терапевты, работающие с шизоидными клиентами, часто обнаруживают себя либо начавшими разговор, либо отвечающими на разговор о музыке, изобразительных искусствах, театре, литературных метафорах, антропологических открытиях, исторических событиях или идеях религиозных и мистических мыслителей. По контрасту с обсессивными пациентами, которые избегают эмоций путём интеллектуализации, шизоидные пациенты могут найти возможным выражать аффект, как только у них есть интеллектуальное средство с помощью которого можно это сделать. Из-за такого транзитного способа, арт-терапия долго считалась особенно подходящей для этих пациентов.

Во-вторых, сензитивные клиницисты отмечают, что шизоидные люди обладают “радаром” для распознавания избегания, наигранности и фальши. Из-за этой и других причин, терапевту может быть необходимо быть более “реальным” с ними в терапии. В отличие от анализандов, которые с готовностью эксплуатируют информацию о терапевте для обслуживания своих интрузивных потребностей, или наполнения идеализации и обесценивания, шизоидные пациенты имеют склонность принимать раскрытие терапевта с благодарностью и продолжают уважать его частное личное пространство. Пациент из Израиля, пишущий под псевдонимом, отмечает:

“люди с шизоидной личностью … имеют тенденцию чувствовать себя более комфортно с теми, кто остаётся в контакте с собой, кто не боится раскрывать свои слабости и выглядеть простыми смертными. Я ссылаюсь на атмосферу неформальную и расслабенную, где принимается, что люди ошибаются, могут потерять контроль, вести себя по-детски или даже неприемлемо. В таких условиях человек, который очень сензитивен по природе, может быть более открытым и тратить меньше энергии на то, чтобы прятать своё отличие от других” (“Mitmodedet”, 2002).

Роббинс (Robbins, 1991) в описании случая, иллюстрирующего одновременно его сензитивность к связывающим темам и осведомлённость о нужде пациента в том, чтобы терапевт был реален, описывает шизоидную женщину, пришедшую к нему опустошённой из-за внезапной смерти её аналитика и ещё неспособной говорить о её боли. Фантазия, которую она пробудила в нём - незнакомец на одиноком острове, одновременно удовлетворённый и молящий о спасении, - выглядела потенциально слишком пугающей, чтобы делиться ею. Терапия начала углубляться, когда на сеансе речь зашла о тривиальной теме: “Однажды она вошла и упомянула, что только что перекусила в ближайшей пиццерии ... Мы начали говорить о разных пиццериях в Вест Сайде, оба согласились, что “Sal” - лучшая. Мы продолжали делиться этим общим интересом, теперь продолжив говорить о пиццериях во всём Манхэттене. Мы обменивались информацией и, похоже, получали взаимное удовольствие в таком обмене. Определённо, сильное отступление от стандартной аналитической процедуры. На более тонком уровне, мы оба начали узнавать что-то очень важное о другом, хотя я подозреваю, что её знание в большой степени осталось неосознанным. Мы оба знали, что означало есть на бегу, будучи голодным перехватить что-то, заполняющее невыразимую чёрную дыру, в лучшем случае бывшее всего лишь паллиативом для неутолимого голода. Этот голод, конечно, хранился при себе, для тех, кто мог вынести интенсивность такого хищничества. … Разговоры о пицце стали нашим мостом для объединения, воспроизведением общей связи, которая в конце концов стала начальной точкой для придания формы настоящему и прошлому пациентки. Наш контакт через пиццу послужил убежищем, местом, где она почувствовала себя понятой”.

Одна из причин того, что раскрытие личного опыта терапевта катализирует терапию с шизоидным пациентом в том, что даже больше чем другие люди, эти пациенты нуждаются в том, чтобы их субъективный опыт был узнан и принят. Подтверждение чувств успокаивающе для них, а “голая” интерпретация, как бы аккуратна она ни была, может не справиться с передачей идеи о том, что проинтерпретированный материал - нечто обыкновенное и даже в чём-то позитивное. Я знаю многих людей, проведших годы в анализе и вынесших детальное понимание их основной психодинамики и в то же время оставшихся с чувством, что их самораскрытия были скорее постыдными признаниями, чем выражением их базовой человечности во всей своей нормальной порочности и добродетели. Способность аналитика быть “реальным” - иметь недостатки, быть неправым, сумасшедшим, неуверенным, борющимся, живым, взволнованным, аутентичным - это возможный путь содействия самопринятию шизоидной личности. Вот почему я считаю саркастичное высказывание моего друга “Ну да, кому вы рассказываете!” (реакция на его собственные тревоги о потере разума) - как одновременно типично психоаналитическое и глубоко эмпатичное.

Наконец, есть опасность, что когда шизоидному пациенту станет комфортнее раскрываться в терапии, он сделает профессиональные отношения суррогатом для удовлетворения потребностей в общении, вместо поисков отношений вне аналитического кабинета. Многие терапевты работали с шизоидным пациентом месяцы и годы, чувствуя возрастающую благодарность за их вовлечённость, перед тем как вспомнить, с потрясением, что человек изначально пришёл, потому что хотел развить интимные отношения, которые до сих пор так и не начались, и нет никаких признаков их начала. Поскольку грань между тем, чтобы быть вдохновляющим и занудно пилящим может быть тонка, это сложное искусство поощрить пациента, не вызвав в нём чувств вашей нетерпеливости и критицизма, как было с его ранними объектами. И когда терапевт неизбежно проваливается в том, чтобы восприниматься по-другому, необходима дисциплина и терпение, чтобы контейнировать боль и яростное возмущение по поводу того, что шизоид снова чувствует себя втянутым в токсичную зависимость.