ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЕ ПАРАЛЛЕЛИ
В последние годы психоаналитики стали интересоваться самостью и психологией самости. Это возникло в результате клинической необходимости и, особенно, в работе с более серьезными пациентами, для которых ортодоксальная структурная теория и подход с точки зрения объектных отношений оказались одинаково неприемлемыми. Теоретики многих различных направлений начали работать в этой области, поэтому ситуация крайне запутана. Но поскольку я уверен, что постъюнгианская психология самости и психоаналитическая психология самости творчески взаимооплодотворяются, я хочу рассмотреть работу трех основных теоретиков психоанализа: Кохута, Винникотта и Биона.
Соглашаясь с Якоби (1981) в том, что мало смысла в детской радости по поводу того, что психоаналитики вступают в область, которую Юнг исследовал уже пятьдесят лет назад, я в то же время во многом согласен с точкой зрения Гордон (1980), которая состоит в том, что именно потому, что юнгианские аналитики работают с понятиями самости уже так долго, на них не влияет фракционность психоаналитиков в этой области.
ПСИХОЛОГИЯ САМОСТИ КОХУТА И АНАЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ
Кохут, который работал в Чикаго, является автором наиболее полной психоаналитической психологии самости (например, 1971, 1977), и он применял свои открытия, что привело к изменениям в клинических акцентах и методике. Кохута можно рассматривать как автора, высказывающегося против трех совершенно определенных течений в психоанализе. Во-первых, против психобиологического подхода Фрейда, который казался Кохуту механистичным и сосредоточенным на модификации принципа удовольствия. Во-вторых, Кохут выступает против психологии эго, которая сосредоточена на защите от беспокойства, основанного на драйвах. Кохутом оспаривается роль, которую играет психический конфликт во внутренних процессах. Наконец, психология самости у Кохута отличается от психологии объектных отношений и от клейнианского подхода, поскольку последние не предполагают метапсихологических построений и, что более важно, основываются на разделении между внутренним и внешним, что, согласно кохутианцам, противоречит опыту (Толпин, 1980). Фактически, как мы увидим в следующей главе, Кохут оспаривает психоаналитическую валидность подхода объектных отношений к ранним переживаниям, связанным с развитием. Коротко говоря, подход основан на том, что объективная точка зрения применяется к внутренней деятельности. Несмотря на то, что наблюдатель может распознать конфликт, он не обязательно переживается как конфликт субъектом-младенцем, который просто продолжает взрослеть. Кохут предпочитает собственную эмпатическую методологию. Но мы также увидим, как даже в теориях объектных отношений по поводу развития личности нашлось место для концепции самости (см. ниже, с. 259—261).
Два принципа лежат в основе теории Кохута. Прежде всего, нарциссизм можно рассматривать как нечто, что скорее проходит через всю жизнь, чем как нечто, существующее в первичной форме, а затем растворяющееся в здоровых либидозных отношениях с другими. Для Кохута нарциссизм предполагает позитивное вовлечение и вложение в самого себя, развитие и поддержание самооценки и возникновение и сохранение стремлений и целей. В таком смысле нарциссизм никак не может оставаться патологическим, в смысле неспособности к соединенности с другими людьми или внешними объектами. Нарциссическое развитие становится задачей всей жизни. Второй принцип Кохута состоит в необходимости объяснить другой психический центр, отличный от эго, не явлениями, но чувствами. Первоначально Кохут, как и многие психоаналитики, использовал термин самость' для обозначения представленности человека и тождественности представленного в эго (например, Jacobson, 1964). Позднее Кохут говорил, что самость — это самостоятельная психическая система с собственной динамикой и структурой.
Давайте рассмотрим вкратце основу теории Кохута о том, как развивается самость. Нарциссическое развитие проходит по своему особому пути развития. Важно отметить, что нет значительной причины, согласно которой нарциссическое развитие вредило бы способности к соединяться с объектами — хотя обратное, возможно, верно в том смысле, что позитивное развитие самости ведет к позитивным отношениям с другими.
Нарциссическое развитие также имеет свой набор объектов, которые называются объектами самости. Прежде всего, "отражающий" объект-самость, обычно мать, дает возможность раскрыться и выразиться "эксгибиционизму" и "грандиозности" ребенка. То есть она допускает создание у него иллюзии, что он правит миром и является его центром. Она делает это не только своей эмпатической реакцией на ребенка, но также своим радостным принятием его. Ребенок получает понятие того, что он из себя представляет (позднее это выражается в самооценке) посредством того, что он видит в зеркале материнского лица и того, как она передает свое отношение ему.
Постепенно мать вводит приемлемые уровни и типы фрустрации, которые модулируют иллюзии/заблуждения грандиозности и всемогущества у младенца. Она нежно и постепенно спускает его с небес. Кохут считает "спускание" любви одним из вариантов "преобразующей интернализации". Грандиозность преобразовывается в основополагающее самоутверждение, целеустремленность и честолюбие. Это означает, что человек может справиться со "спусканием", если человек, который делает это по отношению к нему, любит его и принимает. Кохут рассматривает способность к этому как естественный элемент материнской заботы.
В то же время ребенок стремится идеализировать свои объекты самости, вначале сосок и грудь, а позднее мать. Он делает это в силу двух основных причин — из-за проекции собственной грандиозной положительности и также из-за того, что ему нужно постичь большее хорошее вне себя, самосозданный стимул, который свяжет его с миром. Принцип интернализации применим в равной степени к этим идеализированным объектам самости и к грандиозности. Они также постепенно интернализуются — как идеалы и ценности.
Рассматривая два процесса вместе, мы видим, что возникает биполярная самость, в которой архаичная грандиозность и эксгибиционизм преобразуются в цели и стремления (один полюс) и архаичные идеализации становятся внутренними идеалами и ценностями (другой полюс). Вместе эти два полюса образуют то, что Кохут называет "ядерной самостью". Она считается наиболее ранней сложной ментальной структурой.
Несмотря на то, что вопросы психопатологического развития и анализа будут рассматриваться в следующих двух главах, значение модели развития самости Кохута для лечения следует коротко охарактеризовать. Преобразующие интернализации через прорабатывание переносов объектов самости при анализе (отражение или идеализация) могут восполнить ущерб, нанесенный ядерной самости психопатологией родителей, недостатками среды или плохим соответствием между младенцем и матерью. Если двойственное развитие, корни которого в грандиозности и в идеализации, становится искаженным, результатом является смесь неспособности к достижению целей и стремлений и получению удовольствия от какой-либо деятельности и уменьшение способности к соотнесению с инстинктивной жизнью и упорядочению переживаний с точки зрения их ценности. Это проявляется в форме отрезанности или недоступности, в возникновении неразумных потребностей, в преувеличенной самодостаточности, боязни нового и так далее. Кохут, как и другие психоаналитики, описывает это состояние как нарциссическое нарушение личности.
Идеи Кохута относительно периодизации особенно интересны. Где-то между двумя и четырьмя годами грандиозность преобразуется в стремление; где-то между четырьмя и шестью годами идеализация смещается и превращается в ценности и принципы. Поэтому самость создается родительским объектом -самостью, который может рассматривать ребенка и обращаться с ним так как если бы у него была самость (Кохут использует термин "виртуальная самость"). Постепенно самоутверждение ребенка и его здоровый гнев, которые принимаются объектом-самостью, обеспечивают установление самости. Гнев рассматривается как позитивная реакция на ощущение ущерба.