Смит Ноэль. Современные системы психологии.

Нет никаких сомнений в том, что происходят локальные изменения от ситуации к ситуации, но какие критерии используют конструкционисты (и если они вообще используют какие-либо критерии, не содержат
229
ли эти критерии универсальной составляющей?) с целью определения того, насколько уместно в пределах конструкционистской системы для одной социальной группы оспаривать позиции другой? Герген (Gergen, 1994b) заявляет, что такие споры не могут иметь смысла. Тогда почему такие группы, как постмодернисты и конструкционисты, критикуют научное сообщество? Может быть, потому, что и те и другие являются частью западной культуры, если не одной и той же субкультуры? Если постмодернист может оспаривать позиции науки, почему наука не может подвергать сомнению претензии оккультизма?
Господствующие взгляды в американской культуре отрицают равные возможности женщин и меньшинств. Постмодернисты / конструкционисты выступают против этих взглядов как проявлений несправедливости. Они желали бы введения практики отказа от привилегий, практики демократического выбора, установления демократических ценностей, защиты окружающей среды и пр. Но почему они решили выбрать данные социальные цели, если цели не имеют основания за пределами социальных групп и если отношения между этими группами как раз и определяют те ценности, которые конструкционисты так хотели бы изменить? Строгий конструкционист, каковым является Герген, сказал бы, что эти цели действительно не имеют основания за пределами социальных групп ни в качестве желательных, ни в качестве нежелательных; но другие представители конструкционизма придают этим целям особый статус — как, впрочем, и сам Герген, когда он выступает за «демократизацию».
Заявление своей позиции по социальным вопросам представляет собой проблему обоюдоострого меча для постмодернистов / конструкционистов. С одной стороны, они проповедуют, что социальные конструкции, связанные с расовым и тендерным неравенством, ведут к дискриминации. С другой стороны, существует интерпретация, согласно которой сама дискриминация представляет собой социальную конструкцию, а потому не обладает объективной реальностью. Двойное лезвие режет по обеим сторонам социального вопроса одинаково хорошо.
Релятивизм в противовес представлению об общности культур. Требуя тотального релятивизма, кон-струкционизм отрицает основополагающий человеческий опыт и возможность коммуникации, преодолевающей культурные границы, полагают Мартин и Томпсон (Martin & Thompson, 1997). В своей крайней форме, отмечают авторы, такой релятивизм делает психологию невозможной и сводит человеческий опыт не более чем к локальным эпизодам, обладающим сиюминутным значением. Кроме того, любая такая тотально релятивистская позиция сама по себе претендует на универсальность, против которой конструкционизм считает нужным бороться.
Строгие конструкционисты обратили все знание в языковые конвенции, зависящие от культуры и ис-
тории, игнорируя тот факт, как много знаний разделяет все человечество и что для этого знания не существует никаких культурных границ. Немногие станут возражать против того, что история и культура оказывают влияние на конструирование людьми многих аспектов мира, как, например, на то, считают люди ту или иную пищу вкусной или нет, либо обладает ли с их точки зрения тот или иной объект магической силой или подчиняется законам природы. Но независимо от того, к какой культуре или субкультуре мы принадлежим, практически все признают, что прыжок с высоты приведет к быстрому падению и, возможно, к травме; что за ребенком нужно долгое время ухаживать, прежде чем он сможет хотя бы в какой-то степени самостоятельно удовлетворять свои потребности; что здоровье лучше, чем болезнь (свидетельством чему является практика целителей, от шаманов до врачей); что для поддержания жизни необходимы пища и вода и т. д. Несмотря на то, что эти вопросы рассматриваются по-разному в различных культурах, основные принципы разделяют все; эти принципы не являются культуроспецифичными и обеспечивают почву для всеобщего взаимопонимания.
В обзорном исследовании 220 культур Мердок (Murdock, 1945) обнаружил внушительный ряд безусловно культурных по своей природе элементов, общих для всех культур. Этот ряд (упорядоченный по английскому алфавиту) включал такие элементы, как возрастные градации (age-grading), атлетические виды спорта (athletic sports) и телесные украшения (bodily adornment) — в начале списка и обычай навещать родственников и друзей (visiting), отлучение ребенка от груди (weaning), попытки влиять на погодные условия (weather control) — в конце списка. Однако в пределах каждой из этих категорий существовали значительные различия, характерные для «поведенческих реакций индивидуумов и стимуль-ных ситуаций, в которых вызываются эти реакции» (р. 125) Общей для них является «единообразная система классификации, а не единый фонд идентичных элементов» (р. 125). Наиболее тождественным из них является семья, ибо формы семьи в основе своей одинаковы повсюду без исключения. Обзор, проведенный Мердоком, свидетельствует о том, что проявления культурного сходства и различий связаны не с противопоставлением, скажем, норвежцев и культуры банту или ученых и неученых, а правилами, определяющими специфичность. Если мы вообще признаем эмпирические данные — а все конструкционисты проводят кросс-культурные сравнения, — эти данные свидетельствуют о том, что мы не можем рассуждать в прямолинейных терминах о том, что является локальным и что — нелокальным, но должны обозначить, какие категории являются сходными, а какие элементы в пределах этих категорий являются различными, и какие их них имеют отношение к пониманию, являющемуся общим для различных культур, а какие — к различным пониманиям. Также
230
заслуживает внимания вопрос о том, какие средства могут быть использованы для преодоления возникающих барьеров в тех случаях, когда коммуникация осложняется социальными различиями, Льюис Вольперт (Lewis Wolpert, 1993) разрабатывает некоторые вопросы, рассмотренные в данной главе, с целью установления коммуникации между учеными (scientists) и неучеными (nonscientists).
Вопрос о том, в какой степени сам постмодернизм может получить распространение в других культурах, остается открытым. Исследование энвайронмен-тальных групп (environmental groups) в Индии с использованием Q-сортировки не подтверждает заявления постмодернистов о переходах (tarnsitions)3 от модернистского к постмодернистскому обществу (Peritore, 1993). Возникающие в индийской культуре энвайронментальные группы и взаимоотношения между ними в значительной степени отличаются от западных. Весьма любопытно, что постмодернизм указывает на культурные различия как на основной аргумент против представлений об универсальности (foundationalism) и в пользу представлений о локальности (localism), и теперь обнаруживаются культурные различия, указывающие на то, что сам постмодернизм не распространяется за пределы локальной группы, в данном случае — западной культуры.
Релятивизм в противовес реализму. Философ Гринвуд (Greenwood, 1992a, 1992b) утверждает, что не выдерживают критики следующие два основных аргумента конструкционистов: (а) не существует средств, позволяющих сравнивать независимую реальность с ее описаниями, и (б) язык, в котором имеют место теоретические описания, лишен объективности. Он отмечает, что дискурс между ним самим и кон-струкционистами представляется объективным, и приходит к заключению, что нет никаких оснований считать, что язык научной теории менее объективен. Соглашения о значащих описаниях, утверждает он, возможны потому, что все мы подмечаем одни и те же характеристики широкого спектра явлений, которые нас окружают. Кроме того, в силу данных соглашений мы можем выработать метафору и теорию о событиях, которые не можем непосредственно воспринимать. К этим соглашениям мы должны добавить совместно разделяемые социальные конвенции. Идентичные описания, наряду с социальными конвенциями, обеспечивают возможность формулировать значащие описания, которые могут быть подвергнуты проверке. Кроумер (Cromer, 1997), физик по специальности, утверждает, что наука действительно объективна и что базисом ее объективности является повторяемость (repeatability), наряду с теоретическим знанием о том, что должно повторяться. Редхед (Redhead, 1995) занимает близкую позицию. Указывая на субатомные частицы, он отмечает, что мы никогда не сможем знать
с достоверностью об их существовании, однако экспериментальные свидетельства в определенной степени служат подтверждением этого факта, а надежность сообщений о результатах экспериментов может быть оценена путем проверки и точных измерений. Редхед находит, что он вынужден «отвергнуть якобы либеральную, непредвзятую и эгалитарную, но в конечном счете — деструктивную доктрину релятивистов и социальных конструкционистов» (р. 16).
Конструкционисты, настаивает Гринвуд, не смогли представить никаких свидетельств того, что «описания не могут оцениваться сторонними лицами» (1992b, p. 189), и, следовательно, нет никаких оснований прибегать к альтернативам, таким как выводимые из литературной теории. Кроме того, заявление, что множественные теории (multiple theories) могут согласовываться с любыми наборами данных, а потому у нас нет средств, позволяющих исключить ложные теории, не соответствует действительности. Часто более чем одна единственная теория должна быть привлечена для объяснения наших наблюдений, отмечает Гринвуд. Возможно, удачный пример такой ситуации мы находим в космологии (науке о происхождении и эволюции вселенной), где постоянный приток новых данных в результате усовершенствования телескопов приводит к тому, что нахождение теории, согласующейся со всеми данными, представляет собой задачу, которая до сих пор остается неразрешенной. В психологии теории, предложенные для объяснения таких личностных характеристик, как либерализм и консерватизм, также остаются неудовлетворительными. Но если в психологии множественные теории и могут успешно использоваться для объяснения наблюдаемых фактов, то это, как полагает Гринвуд, происходит вследствие «искусственности многих экспериментальных и других эмпирических исследований» (1992b, p. 189). Этой проблемы можно избежать, утверждает он, выбрав реалистические координаты «социальных реляционных измерений (dimensions) разума и действия» (1992b, р. 189).
Большинство ученых, включая специалистов в области психологических наук, вероятно, согласились бы с Гринвудом относительно научного реализма, однако некоторые стали бы возражать против психофизического дуализма «разума и действия».
Редукционизм и удвоенный мир
С. Браун (S. Brown, 1995) отмечает, что конструкционизм проявляет свой редукционистский характер в том, что сводит индивидуальную деятельность к функционированию социальной группы — индивидуальность оказывается функцией более фундаментального образования. Этот редукционистский
3 Такие переходы должны были бы включать новые значения информации, служебного компонента, зависящего от знания, а также изменения, предполагающие возрастание роли правительства в регулировании рыночной экономики и защите потребителей (R. Brown, 1994).
231
взгляд не позволяет конструкционизму объяснить феномен индивидуальной креативности и интеллектуальные идеи, которые индивидуумы формулируют прежде, чем представить их какому-либо дискурсивному сообществу и социальным конструкциям этого сообщества. Аналогичным образом Флетчер (Fletcher, 1992) замечает, что «крайний вариант» кон-струкционизма исходит из «сверхсоциализирован-ной» («oversocialized») концепции человеческой деятельности, не оставляющей места индивидуальным характеристикам или креативности. Основываясь на высказываниях Гергена о письменных источниках, можно предположить, что он ответил бы на это, что все якобы индивидуалистические действия вплетены в контекст предыдущих социальных взаимодействий и неотделимы от них: «Рассмотрим возможность того, что письменные источники никогда не являются созданиями отдельных людей. Они представляют собой продукты исторических конвенций или парти-ципаторных систем (participatory systems), в которых индивидуумы выступают лишь в качестве проводников (выразителей) коммунальных форм» (Gergen, 1986, р. 482). И все же, пытаясь найти объяснение одной форме поведения (индивидуальной) на другом уровне (социальном), который конструкционизм считает более основополагающим, данный подход остается редукционистским. Он отрицает, что определенный уровень функционирования, в данном случае — индивидуальное поведение, обладает какой-либо независимостью или имеет собственные принципы функционирования.
Браун отмечает также, что конструкционизм не только вынужден будет принять то, что он сам является социальной конструкцией (как это делает Гер-ген), но также должен будет признать, что в рамках данной системы даже ее объяснение социальных конструкций должно быть сведено к социальным конструкциям. Представляется, что конструкционизм оказывается вовлеченным в бесконечный регресс в поисках исходной точки, из которой развиваются конструкции.
Но, быть может, помимо редукционистских взглядов, конструкционизм содержит также представление об удвоенном мире: одном, состоящем из социальных конструкций, и другом, на котором основываются эти конструкции, причем последние фактически оказываются непознаваемыми? Если так, корни конструкционизма следует искать в учении Иммануила Канта, немецкого философа XIX века, утверждавшего, что поскольку реальный мир представляет собой лишь репрезентацию, содержащуюся в разуме, он непознаваем. Фактически Кант объявляет, что мы живем в двух мирах: реальном, остающемся для нас непознаваемым, и психическом, который мы познаем и который является репрезентацией реального мира. Эта позиция с^ова приводит нас к представлению о разуме как зеркале, которое Рорти и другие представители постмодернизма / конструкционизма на словах отвергают. Если же
конструкционизм не признает, что конструкции основаны на фактических событиях, это означает, что он признает лишь абстракции — сами конструкции — в качестве существующих, то есть представляет собой разновидность солипсизма.
Постмодернизм против физических и биологических наук
Двое ученых, Гросс и Левитт (Gross & Levitt, 1994), представили развернутое возражение в ответ на постмодернистскую критику науки. Авторы отмечают, что, согласно точке зрения постмодернистов, западная цивилизация находится на краю гибели и не способна сотворить собственное будущее. Постмодернисты, отмечают авторы, берут на себя серьезную моральную ответственность, вынося подобный приговор, несмотря на то, что они проявили лишь поверхностное понимание науки. Сторонники постмодернизма заявляют, что наука полна предубеждений и является социальным артефактом и что лишь их собственная система предлагает новую мудрость, с позиций которой можно оценивать научные вопросы. И все же они не обладают даже необходимым уровнем специальной подготовки, чтобы выносить такие суждения, поскольку лишь немногие представители постмодернизма являются учеными и изучали науку достаточно углубленно, чтобы разбираться в тонкостях научных вопросов или легко ориентироваться в них. Гросс и Левитт видят в постмодернизме угрозу науке, ибо он подрывает способности более широких слоев общества использовать научные достижения и разумно оценивать получаемые наукой результаты.
При этом постмодернистский скептицизм в отношении науки не распространяется на оценки сторонниками этой системы достоинств самого постмодернизма. Постмодернисты «отрицают любые особые привилегии, приписываемые науке, по сравнению с интуицией или мифологией, однако оставляют такие привилегии за постмодернистским скептицизмом» (Smith, p. 393). Другое противоречие, указывают Гросс и Левитт, состоит в том, что сторонники постмодернизма атакуют как основания науки, так и выводы науки, используя те же самые процедуры логического вывода и эмпирические свидетельства, которые использует сама наука. Они апеллируют к достаточно стандартным мерам истинности, которые могут создать видимость логической связности. Кроме того, постмодернизм отказывается от любых универсальных теорий и с энтузиазмом принимает неопределяемые (indeterminate) значения, нестабильность и тотальный релятивизм, который, по мнению сторонников этой системы, избавляет нас от диктата и экологической катастрофы, которыми угрожает нам наука. Не являются ли сами такие взгляды универсальной теорией, спрашивают Гросс и Левитт?
В противовес мнению о том, что научный язык является игрой, в которой могут участвовать лишь
232
наделенные богатством и властью, как считает философ Лиотар, Гросс и Левитт утверждают, что научный язык открыт для всех. Каждый может участвовать в коммуникации объективно описанных знаний о мире и делиться этими знаниями. Даже самые бедные слои населения рассчитывают получить пользу от достижений науки. Отказать им в такой возможности было бы негуманным. «Грубо говоря, наука работает» (р. 49). Философ Пауль Курц (Paul Kurtz, 1994) высказывает аналогичную мысль: «Правомерность научного подхода к пониманию природы и человеческой жизни подтверждается его успехами» (р. 257).
Гросс и Левитт напоминают, что наследием эпохи Просвещения явилось стремление к построению единого корпуса знания о мире, которому постмодернизм считает нужным противостоять, считая поиски знания бесполезным заблуждением, ведущим даже к угнетению отдельных социальных групп. Постмодернисты настаивают, что никакое универсальное знание невозможно, ибо всякое знание определяется локальными условиями и является продуктом социального класса, формируясь под влиянием предубеждений и исторических реалий данного социального класса. Вместо знания мы располагаем лишь историями и повествованиями, которые позволяют нам придавать миру смысл; однако, как замечают Гросс и Левитт, такое постмодернистское понимание выражается в терминах предубеждений и личных интересов повествователя.