Ханскарл Лёйнер. Основы глубинно-психологической символики.

VI
Таким образом, я подхожу к методам толкования сновидений в глубинной психологии. Хотя З. Фрейд и проявлял особый интерес к коллективной символике, относительно техники интерпретации сновидений он пришел к следующему заключению: “Лишь для немногих предметов сформировалась общепринятая символика сновидений на основании известных повсюду намеков и словесных оборотов. Существенная часть этой символики характерна в общем не только для сновидений, но и для психоневрозов, для сказаний и народных обычаев” [14]. По мнению З. Фрейда, эта техника отличается от античного толкования сновидений следующим образом: “Все еще можно четко обозначить отличие такого толкования сновидений от толкования при помощи символики. При символическом толковании сновидений ключ символизации произвольно выбирается толкователем сновидений. В наших случаях языковой маскировки эти выводы общеизвестны и используются в устойчивых речевых оборотах. Если располагать верной идеей, которая пришла в голову в подходящий момент, то сновидения, таким образом, можно полностью или частично распутывать также и вне зависимости от того, что предлагает видевший сон человек” [17]. Однако в другом месте З. Фрейд опять же совершенно твердо ограничивает роль коллективной символики: “Мы в целом не в состоянии толковать сновидение другого человека, если этот человек не хочет открыть нам стоящие за содержанием сновидения бессознательные мысли. В результате этого пригодность для практического использования нашего метода толкования сновидений существенно понижается” [13]. З. Фрейд все же, вероятно, предвидел опасность, которая могла бы возникнуть, если его “ассоциативный” метод толкования сновидений подменить толкованием символов, как это позднее попытался сделать Вильгельм Штекель. В “Лекциях по введению в психоанализ” (1915 г.) мы читаем: “Основанная на знании символов техника не может заменить собой ассоциативную технику или сравниться с ней. Она служит дополнением к ней и лишь предоставляет включенные в нее полезные результаты” [18]. В другом месте З. Фрейд продолжает: “Мне бы однако хотелось настоятельно предостеречь от переоценивания значения символов для толкования сновидений, например, в случае сведения работы по переводу значения сновидений к переводу значения символов и отказе от техники привлечения ассоциаций человека, видевшего сон. Обе техники толкования сновидений должны дополнять друг друга. Однако как на практике, так и теоретически предпочтение отдается описанному вначале методу, придающему решающее значение высказываниям человека, видевшего сон, в то время как предлагаемый нами перевод значения символов дополняет эту технику в качестве вспомогательного средства” [10]. В своей последней работе в 1938 г. З. Фрейд снова возвращается к этому вопросу и делает вывод [21]: “Лишь при помощи ассоциаций, которые видевший сон человек сам называет в связи с определенными элементами открывшегося содержания сновидения”, можно в подавляющем большинстве случаев удовлетворительным образом решить задачу установления связи между манифестным (явным) сновидением и стоящим за ним латентным (скрытым) содержанием. В этом “методе дешифровки” человек, видевший сон, посредством появляющихся у него ассоциаций и приходящих в голову мыслей сам занимает определенную позицию по поводу отдельных образов своего сновидения. Видевший сон человек сам становится, таким образом, как бы “сонником”, “словарем сновидений”. Толкование сновидений осуществляется самим человеком, видевшим сон, ведь именно он сам драматург своих сновидений в подлинном смысле этого слова. Особое значение придается этому процессу в ассоциативном методе КПО (техника средней ступени) и при использовании способности пациента самому спонтанно интерпретировать образы на продвинутой стадии психотерапии по методу КПО. Наконец, после того, как мы рассмотрели сначала коллективно обусловленное толкование символов по З. Фрейду, а потом технику индивидуального прорабатывания сновидений при помощи свободных ассоциаций, мне бы хотелось перейти к описанию нашего собственного метода интерпретации символа. Он основан на феноменологическом подходе М. Босса [2]. Упрощенно он сводится к тому, что символ представляет собой не что-то в узком смысле зашифрованное, находящееся за кулисами, а должен рассматриваться в своем непосредственном экзистенциальном, т. е. имеющим отношение к действительности, значении. Символ следует понимать в контексте присущего только ему языка образов. Нам всем известно особое непосредственное психологическое воздействие метода КПО, которое оказывает на нас описание содержания сновидения наяву. Оно происходит не только непосредственно благодаря чрезвычайной четкости и выразительности образов, но и опосредованно благодаря тому флюиду, который позволяет нам явно показать значение символа для пациента, например, благодаря собственному описанию пациента или благодаря записи на магнитофон или на видио, благодаря передаваемому эмоциональному тону или другим видам вербально не учитываемого представления. Как вы сейчас увидите, наш подход к интерпретации символа идет в принципе все же значительно дальше подхода М. Босса. Мы не хотим просто оставлять образ в неопределенном, смутном, экзистенциальном семантическом содержании, а стараемся как можно более четко выделить описанные психологические критерии для этого образа, чтобы с их помощью как можно более точно суметь понять субъективное семантическое содержание, которое заключено для пациента в символе. В качестве психологического инструмента нам служит опыт, накопленный в гештальт-психологии (В. Метцгер и многие другие авторы, [35]). В основе каждого образа, даже простого наброска, в качестве образующей формы (формы, создающей гештальт) лежит некое покоящееся в нем, абсолютно непроизвольно присущее ему свойство, качество. Это свойство или качество гештальта может быть уже на интуитивном уровне быть относительно точно понято и даже выражено в некоторых понятиях. Оно не представляет собой что-то выведенное, что-то приобретенное в ходе научения или поддающееся научению. Происхождение этого качества в настоящий момент пока полностью неясно, однако оно непосредственно задано как таковое. Свойства или качества гештальта понимались В. Метцгером как “свойства сущности”. К. Конрад [3] рассматривал архетипы как такие свойства и качества гештальта, которые представляют собой первые и великие гештальты детства, например, имаго (образы) родителей. Х. Лефебре [29] показал, что даже зачастую очень сложным, многочленным символам с их нередко противоположными, антагонистическими составляющими присущи свойства и качества гештальта. Эти свойства и качества гештальта или сущности как бы образуют для нас мостик между символом и выражающемся в нем внутреннем душевном состоянии человека, видящего сон. Им обоим как раз одинаково свойственна интуитивно понимаемая структура в качестве объединяющего их принципа организации с относительно высокой точностью и выразительностью. Этот подход близок экзистенциально-аналитическому подходу М. Босса [2], поскольку “свойства сущности” качеств гештальта связаны с “сущностями” экзистенциального анализа. Генетический психолог Х. Вернер показал на примере магического мышления, что установление связи между самыми разными предметами происходит исключительно на основании связанной с пережитыми событиями очевидности (нашей структуры) и что эта очевидность выступает для нас в форме присущих образу свойств гештальта или сущности [44]. В своих работах я подробно разбирал применение этого принципа в связи с разработкой темы “структурная идентичность символа и психического состояния”, опробовав и проверив его на клинических примерах [30]. При этом обнаружилось, что особым образом у нас может получиться связать коллективный и индивидуальный аспект символа, так что их противоположность друг другу как бы снимается. Пациент под руководством психотерапевта сам в значительной мере раскрывает смысл и эмоционально проникает в суть символа. Прежде чем привести пример из практики, отмечу еще, что в нашей технике интерпретации сновидений можно пойти двумя путями. Первый путь заключается в том, что при обычной технике КПО пациент, детально рассматривая символический образ и находясь в диалоге с психотерапевтом, может вскоре после появления образа прийти к выводу о его семантическом содержании. При этом спонтанная готовность кататимных образов к самоинтерпретации находит большой резонанс с раскрытием индивидуального семантического содержания символики. Благодаря ней наша методика приобретает особо высокую точность. В то же время в плане времени, занимаемого для этого на психотерапевтическом сеансе, эта методика оказалась весьма экономичной. Она кажется мне поэтому подлинным достижением, внесшим значительный вклад в способность психотерапии по методу Кататимного переживания образов обнаруживать скрытую проблематику и вообще в психотерапию, раскрывающую внутренний мир человека. Другой путь, по которому можно пойти в соответствии с нашим методом, состоит в том, что психотерапевт сам, без участия пациента, или, еще лучше, группа психотерапевтов (так называемый контрольный семинар) получает при помощи ассоциаций (собранных вначале вместе с пациентом) достаточно четкое понимание сути обсуждаемого символа. Это понимание можно затем связать со свойствами сущности образных представлений (имаго) ранних объектных отношений, как их описывает пациент в анамнезе, психотерапии и переносе, или с собственной бессознательной характерологической позицией. И наконец, оба приема можно комбинировать друг с другом в диалогическом рабочем альянсе с пациентом. Пациент сообщает о своих разнообразных впечатлениях и свойствах гештальта кататимного образа, а психотерапевт вносит на основании знания анамнеза и уже имеющегося материала интерпретирующие предложения. Позвольте привести здесь простой пример, чтобы наглядно проиллюстрировать абстрактное изложение. Страдающему экзаменационным страхом студенту на сеансе КПО предложено посмотреть с луга в темноту леса. Психотерапевт ожидает, что из леса появится образ, который укажет, с чем лично для пациента связаны эти страхи. Темнота леса неожиданно превращается в темный туннель. После некоторого ожидания, в условиях высвобождения страхов, из туннеля выезжает локомотив. Уже в этот момент психотерапевтом задаются первые вопросы о качествах и свойствах гештальта образа. Пожалуй, каждое качество, свойство локомотива эмоционально окрашено. Локомотив характеризуется тем, что он большой, тяжелый, громоздкий, огромный, может быть, даже с акцентом чего то могущественного, сильного (можно представить себя стоящим рядом с таким локомотивом), а если он - как в нашем примере - движется на пациента, то он приобретает и качество наезжающего. Зная глубинно-психологическую предысторию пациента, его анамнез, и учитывая предпринятые психотерапевтические шаги, психотерапевт теперь уже может на основании этого попытаться найти для себя в плане рабочей гипотезы гештальты из прошлого пациента или его невротические формы поведения, где четко можно увидеть аналогичные качества. В данном случае можно было предположить отягощенные переживания, связанные с образом (имаго) отца. Похожим образом несколько психотерапевтов в супервизионной группе могут вместе собирать его ассоциации, по поводу этого образа. Таким образом нередко открывается широкая палитра качеств и свойств, в том числе также и присущих этому образу противоположных качеств и свойств. В данном случае, например, в качестве положительных характерных черт можно выделить чудовищную, ни с чем не сравнимую силу тяги локомотива. В то же время локомотиву свойственен также механический характер, он привязан к жестким рельсам, тем самым с локомотивом можно связать такие свойства, как закостенелость, твердость, жесткость, упрямство, непреклонность, консерватизм, твердолобость и т. п. В диалоге во время сеанса психотерапии по методу КПО пациента побуждают, чтобы он сам выделил существенные свойства (“свойства сущности”) появившегося в его образах локомотива (как это уже было показано). В данном случае он отметил: “Локомотив чрезвычайно большой, от него исходит металлический звук, и идет много пара. Пар, наверное, находится под большим давлением. Локомотив сам по себе такой внушительный, все собой заполняет, ужасно тяжелый, ужасно сильный. Я выгляжу рядом с ним, конечно, тоже ужасно маленьким”. По мере того, как пациент продолжает дальше рассматривать образ, у него спонтанно появилась самоинтерпретация: “... теперь преобразуется передний план; я вижу огромное лицо, рот широко растянут в ухмылке, становятся видны большие зубы, в ухмылке есть что-то лукавое и злобное. Я чувствую, что меня отдали на произвол этому страшилищу, мне хочется бежать. - Глаза глядят неподвижно”. Психотерапевт спрашивает: “О чем напоминает Вам это выражение лица?” Пациент говорит: “Ясно, так смотрел мой отец и смеялся насмешливо или злорадно, если я, будучи маленьким мальчиком, делал что-то неправильно, если я что-то неуклюже ронял или что-то в этом роде. Я чувствую себя таким беспомощным, не могу защититься.” Здесь излишне останавливаться на дальнейших деталях. Ясной становится связь свойств и качеств гештальта образа с его эмоциональным пониманием и с эмоциональной жизнью вообще. Появление лица имеет интерпретирующий характер. В таких ситуациях зачастую несложно вызвать соответствующие ассоциации, спросив о выражении лица. В итоге у нашего студента появилась ассоциация, связанная с профессором, экзамена у которого он особенно боялся.