Георгий Почепцов. Пять новых направлений трансформации информационной войны: будущие подходы

Первая часть статьи — «Пять новых направлений трансформации информационной войны: реализованные подходы»

Информационная война настолько динамично развивается, что будущее в ней придет раньше, чем нам кажется. По этой причине достаточно интересно присмотреться к гипотетическим на сегодня вариантам, однако они вполне могут стать завтра работающими.

Влияние из фиктивного мира как будущий тип информационной войны

Поскольку человечество проводит в технологически создаваемом виртуальном мире все большую часть времени, то возникает возможность переноса оттуда в мир реальный определенных характеристик. Видеоигры сегодня, к примеру, рассматриваются сегодня как вполне реальный образовательный инструментарий. Ряд стран даже пытается перенести в эту область определенные объемы своего среднего образования.

Но даже такая старая технология, как книга, о которой мы уже забыли, что она тоже когда-то была новой, имеет большой до конца неизученный потенциал. В ней создается и удерживается виртуальная реальность, способная трансформировать человека.

В качестве возможного нового типа воздействия можно рассматривать и влияние книг, например, о Гарри Поттере на новое поколение. Исследования показывают, что те, кто больше прочел Поттера, спокойнее относятся к ЛГБТ-сообществу, предпочитают демократов, а не республиканцев [Gierzynski A. with Eddy K. Harry Potter and the millennials: research methods and the politics of the muggle generation. — Baltimore, 2013]. В этой книге звучало и то, что Обама был избран благодаря таким голосам читателей Роулинг.

Сегодня ситуация повторилась на новых американских президентских выборах. Чем больше книг о Поттере прочел молодой человек, тем больше он склонен голосовать за Клинтон [см. тут и тут]. Причем если человек почитал все семь книг, то его положительная оценка Трампа падает на 18%. Автор исследования Д. Мутц (ее страница на сайте университета — www.sas.upenn.edu/polisci/people/standing-faculty/diana-mutz) утверждает: «Влияние этого эффекта идет вместе с партийной идентификацией отношения к геям и мусульманам. Поскольку политические взгляды Трампа часто рассматриваются как противоложные ценностям, раскрытым в серии о Гарри Поттере, знакомство с книгами о Гарри Поттере может играть важную роль во влиянии на то, как американцы реагируют на Дональда Трампа».

В самом исследовании Д. Мутц утверждается, что чтение Поттера на 5-6 процентов увеличивает позитивную оценку мусульман и геев. Это связано с тем, что книга порождает толерантность к стигматизированным группам общества.

Журналу Time Мутц объясняет механизм этого влияния тем, что читатели видят параллели между политическим стилем Д. Трампа и главным злодеем книги, лордом Волдермортом : «Думаю, большую идентификацию с доминирующим типом политики Трампа люди делают по ассоциации с Волдермортом. Есть некоторый смысл в том, что если вы узнаете эту длинную серию книг, где он является конечным воплощением зла, что он характеризуется наиболее агрессивной тактикой, вы видите Трампа как менее привлекательного, даже оставив в стороне то, как это влияет на ваши политические предпочтения».

В своей последней книге 2015 г. Мутц изучала другой «отклоняющийся» феномен. Она обозначила его «политикой лицом к лицу», имея в виду политиков на экране [Mutz D. In-your-face politics. The consequences of uncivil media. — Princeton, 2015]. Она констатирует, что это уникальная визуальная перспектива, поскольку экран дает нам такое приближение, которого у нас нет в обычной жизни по отношению к незнакомым людям. И еще одно «отклонение». Политический дискурс на экране нарушает нормы вежливого, этикетного общения. Примеров такого рода несть числа. Савик Шустер в любой своей программе дает возможность в этом убедиться.

Отвечая на вопросы по поводу книги, Д. Мутц подчеркивает: «То, как сегодня показывается политика, толкает к интенсивному реагированию, что понимают тв-продюсеры. Конфликт поддерживается, поскольку у нас нет другого выбора, как смотреть его, даже если он нам не нравится. Люди, производящие такие программы, борются за относительно малую долю публики, в отличие от тех, кто производил новости и освещение политики пару десятилетий назад. Тогда, когда было только три телесети, бывало такое время дня, когда можно было увидеть только новости. Это не так сегодня. Всегда можно найти что-то более привлекательное».  

Как видим, именно конкуренция за внимание зрителя привела к такой трансформации от простого освещения к тому, что можно обозначить как политическая драка. Но это экранная драка, поскольку, как и в случае шоу Шустера, Мутц видит завершение телессоры в следующем виде: «Думаю, что после шоу, гости, хихикая, идут вместе на ужин».

В книге Мутц подчеркивает, что пространственное расстояние и эмоциональное реагирование связаны. При этом она цитирует Эйзенштейна, сказавшего, что «таракан, снятый крупным планом, страшнее, чем стадо бешеных слонов, бегущих по джунглям, снятых общим планом». У Эйзенштейна перед этим есть еще одно предложение, которое опустила Мутц: «В кино эмоциональное воздействие определяется крупностью плана».

Она констатирует, что только суммарно некорректность и крупный план дают эффект политики лицом к лицу, создавая высокий уровень внимания зрителя. Отсюда понятно, что то, что будет привлекать внимание, будет лучше запоминаться.

В своем интервью Мутц приходит к несколько неожиданному выводу: «Если вы не любите политика или его/ее позицию, вы не так легко поменяете свое мнение, глядя на него на экране телевизора. [...] Но поскольку политики появляются на вашем экране в модели лицом к лицу, ваше неприятие будет интенсифицировано. Способ изображения политики в наше время также показывает кандидатов и избранных официальных лиц экстремален настолько, что избирателям часто трудно рассматривать лицо, против которого они голосуют, как порядочного, благонамеренного человека, расходящегося с ними по какому-то конкретному политическому вопросу. Их подталкивают думать об этом человеке как о реально ужасном, нелояльном, безнравственном, коррумпированном и глупым. Это означает, что люди менее вероятно пойдут за ними, когда они занимают какую-то должность. Демократия зависит от согласия тех, кем управляют, а люди менее вероятно дадут такое согласие. Результатом становится поляризация и интенсивная пристрастность».

Как мы видим, речь идет даже не о разных информационных технологиях, а о разных акцентах подачи в одной из них.

К этой же новой сфере влияния можно отнести не только воздействие Гарри Поттера, но и влияние американского кино на неамериканскую аудиторию, поскольку оно является главным для всего мира, включая Украину и Россию. Социологический анализ предпочтений россйского студенчества выявил 125 фильмов западного производства, из которых 122 пришли из англоязычного мира [Босов Д.В. Западный мейнстрим кинематограф как фактор социализации российского студенчества // Вестник Волгоградского государственного университета. — Сер. 7. Философия. — 2015. — № 4]. Такая же тенденция и среди героев: «Первая десятка любимых киногероев (Блейд, Человек-паук, Джек Воробей, Джеймс Бонд и др.) демонстрирует гипертрофию и сверхвозможности “среднего человека”, философия и жизненная позиция которого — действие».

Тут следует вспомнить, что единственными достоверными представлениями советских людей о Западе в период до перестройки и во время ее было кино. Именно кино как бы «достоверно»рассказывало всем, какова норма жизни на Западе, что влияло на все политические голосования.

По сути каждый киногерой, тем более пришедший из комиксов, как это сейчас часто бывает, эксплуатирует одну единственную человеческую черту, доводя ее до предела. В таком виде она легко будет приниматься зрителем, который уже живет жизнью этого героя на экране.

Этот инструментарий в целом можно представить как влияние искусственно созданных контекстов, в данном случае в сфере литературы и кино, для получения нужного результата в сфере реальной жизни. В норме они слабо пересекаются, и любой читатель или зритель это знают. Но при  хорошем погружении в виртуальную реальность такой перенос оказывается возможным.

Это не только кино, но и целый набор новых технологий создания миров для погружения, включая видеоигры. Т. Сергейцев говорит о Pokemon Go: «на такой модели вполне успешно может отрабатываться инструментарий управления массовым активизмом с загрузкой смысла “извне”. Не говоря уже о возможности пользоваться этой технологией в сугубо криминальных целях».

А. Шапошников вторит ему, еще более сгущая краски: «вся эта истерия, на мой взгляд, есть не что иное, как очередной социальный эксперимент на тему, как заместить реальные приоритеты и реальную картину мира в голове человека виртуальными, заставить его уже не в виртуальной, а в реальной жизни следовать чужим указаниям. Грубо говоря, как сделать управляемую человеческую единицу».

И еще: «В последнее время предпринимается много усилий для того, чтобы реальную систему ценностей и оценок поведения, которая закладывается в детстве и действует всю жизнь, заместить виртуальными правилами игры, которые можно произвольно менять».

И даже такое: «В этом плане уже абсолютно неважно, что будет дальше с Pokemon Go. Технологии успешно опробованы, способы влияния на мозги обкатаны, технические средства проверены, схемы управления и координации заданы. Кто знает, может, случись киевский Майдан на год позже, на экранах смартфонов светились бы точки "Янукович здесь! Окружи его, не дай ему уйти!", а протестующие с весёлым гиканьем бегали от точки к точке, мгновенно формируя большую толпу в нужном месте. А далее — везде. Безобидную игру можно в любой момент превратить в платформу для чего угодно».

Э. Кляйн подчеркивает, что все развитие пойдет теперь в этом направлении: «Дополненная реальность начинается с покемонов. Она начинается как игрушка. Но она не останется игрушкой. AR скоро станет индустрией, копинг-механизмом, образом жизни. Она изменит всё: как мы будем проводить наше время, как мы будем конкурировать за статус, взаимодействовать с нашими близкими. Это изменит наше мнение о нормальном поведении — мы уже видим, как Pokemon GO подстёгивает расизм; нам не придется долго ждать, пока AR пройдется по линиям разлома нашего общества».

По поводу расизма — это как раз наша тема нежелательных трансформаций. Однако эти критические выступления показались нам несколько искусственными [см. тут и тут]. В данном случае разговор о расизме возник из-за того, что афроамериканец в поиске покемонов будет являться образцом подозрительного поведения для полицейского, из чего и будут вытекать разнообразные негативные последствия.Мы готовы выделить это направление в отдельный вид войны еще и потому, что Харари в своей истории человечества выделяет единственное отличие человека от животных: это оперирование фиктивными сущностями [Harari Y.N. Sapiens. A brief history of humankind. — London, 2011]. Именно это позволило создать религии и идеологии.  И это же сделало жизнь человека другой, поскольку теперь он мог спокойно общаться и торговать с незнакомцем, если он был человеком той же веры.

Нейровойна

Еще одним пока достаточно гипотетическим вариантом становится нейровойна. Она связана с бурным развитием нейронауки в последнее время. В 2013 г. Президент Обама выделил дополнительные 100 миллионов долларов на финансирование исследований мозга.

Нейровойна львиную долю своих исследований посвящает усилению солдата. Это и психофармакология, и стимуляция мозга, и интерфейс мозг-компьютер. Все это технологии усиления своего собственного солдата, однотипно разрабатываются технологии, направленные на деградацию солдата противника. Нейровойна имеет то преимущество, что может влиять на поведение противника более непосредственно, чем это делают психологические операции. Эти методы дадут также возможность отслеживать мозг противника во время допросов.

Есть уже попытки монографического ответа на эти проблемы [см. Dando M. Neuroscience and the future of chemical-biological weapons. — New York etc., 2015; Neurotechnology in national security and defense. Practical considerations, neuroethical concerns. Ed. by J. Giordano; Moreno J.D. Mind wars. Brain research and national defence. — New York.,  2006]. Но так как они написаны не теми, кто реально трудится в этой сфере, то в них в большей степени акцентируются проблемы этики.

Специалисты из австралийского Министерства обороны, наоборот, провозглашают возникновение нового боевоего пространства [см. тут и тут]. Это шестое пространство — область человеческого мозга, которое идет после первых пяти — суши, воздуха, космоса, моря и киберпространства. Они считают, что работа в этом пространстве может задержать военные действия на нулевом уровне. Используя пятое и шестое пространства, удастся избежать войны в первых четырех (см. также  тут, тут и тут). Кстати, большая часть популярных представлений о нейровойне видят самое уязвимое место в переходе от интерфейса человек — машина к мозгу, то есть в задействованности пятого и шестого пространств.

Все это вызывает тревогу: «Новая технология, как это всегда происходит, вызывает новые дебаты о праве на частную  жизнь, о содержании заключенных, о законах войны, но базовые принципы, лежащие в основе этих дебатов, не должны изменяться, если изменилось оружие».

Дж. Морено подчеркивает, что в этой сфере трудно вести беседы, так как ученые уходят в сторону, поскольку не хотят, чтобы их фамилия ассоциировалась с «нехорошими» исследованиями. И его взгляд на масштабность этих работ таков: «Бюджет ЦРУ закрытый. Но я ощущаю, что DARPA [военное агентство по финансированию науки — Г.П.] работает на наиболее интересных участках, а другие агентства заинтересованы в кратковременном использовании науки. Достаточно трудно для таких агентств, как ЦРУ, АНБ или разведывательных подразделений вороженных сил проводить работы в университетах, поскольку большинство серьезных исследовательских университетов не разрешают закрытых исследований у себя, хотя есть вариации по поводу того, как они могут сделать это» (см. тут и тут).

К отмеченному набору применений нейронауки добавляют также распознование лжи. Есть даже исследования по поводу того, что военная служба плохо сказывается на жизни детей из семей военных, поэтому разрабатываются методы ментального порядка для работы с детьми.

Четкое будущее просматривается и в более серьезных обзорах положения дел в использовании нейронауки в сфере национальной безопасности (см., например, тут и тут). Нейронаука также активно представлена в Белой книге анализа и прогноза угроз американской национальной безопасности. Правда, пока еще не в качестве нейровойны.

К примеру, нейроинструментарий вписывают в арсенал стратегической разведки с опорой на следующие инструменты:

• социо-культурные модели индивидуально-групповой динамики,
• разработанные модели интерфейсов человек — машина,
• нейроимиджинг для точного определения состояний мозга, улучшающий предсказание моделей поведения, ведущих к социо-политическим изменениям.Это позволяет определять целевую аудиторию для последующего воздействия.

При этом развитые страны прекрасно понимают, что если они будут воздерживаться от определенных разработок, то это не значит, что вероятный противник или террористы поступят так же. То есть возникает определенная «гонка вооружений» и в этой сфере.

Подводя итоги, можно констатировать, что область информационных операций и войн проходит сегодня этап интенсивного развития. Этот интенсив приходит скорее из практики применения, что говорит также и об определенном отставании теории информационных операций и войн от их реального использования. Пока практика чаще побеждает и опережает теорию.