LVIII. Лондон, 8 февраля ст. ст. 1750 г. - Письма к сыну - Филип Стенхоп Честерфилд

Милый друг,

Надеюсь и верю, что ты теперь сделал уже такие успехи в итальянском языке, что легко можешь читать книги по-итальянски; разумеется, легкие. Но, право же, как на этом, так и на всяком другом языке самые легкие книги — обычно самые лучшие; ибо если язык какого-либо писателя темен и труден, то это означает, что писатель этот не умеет и ясно мыслить. Так, на мой взгляд, обстоит дело со знаменитым итальянским писателем, которого восхищенные им соотечественники прозвали il divino,a — я говорю о Данте. Хоть в былые времена я отлично знал итальянский, я никогда не мог понять этого автора. Поэтому я и перестал интересоваться им: я был убежден, что не стоит тратить столько усилий на то, чтобы в нем разобраться.1

Хороших итальянских писателей, по-моему, совсем немного. Я говорю об авторах поэтических произведений, ибо в Италии есть очень хорошие историки и превосходные переводчики. Два поэта, которых тебе стоит прочесть — чуть было не сказал: единственные два, — это Тассо и Ариосто.2 "Gierusalemme Liberata" b Тассо в общем-то несомненно прелестная поэма, несмотря на то что в ней есть кое-какие низменные мысли, а немало и просто неверных, и Буало правильно считает, что только люди с дурным вкусом могут сравнивать le clinquant du Tasse à l'or de Virgile.с,3 Образ, которым украшено вступление к его эпической поэме, низок и отвратителен — это образ капризного больного ребенка, которого тошнит, который обманут тем, что в лакомство ему подложили лекарство. Вот эти строки:

Così all'egro fanciul porgiamo aspersi

Di soavi licor gli orii del vaso:

Succhi amari ingannato intanto ei beve,

E dall'inganno suo vita riceve.d

Однако, каковы бы ни были ее недостатки, поэму эту по справедливости можно назвать прелестной.

Если только фантазии, воображения, выдумки, уменья описывать и т. п. достаточно, чтобы называться поэтом, Ариосто, разумеется, — великий поэт. Его "Роланд", — это, правда, смесь истины и вымысла, христианства и язычества, тут и битвы, и любовные похождения, тут чары и великаны, безумные герои и отважные девы, — но он очень просто показывает все таким, как оно есть, и не пытается выдать все это за настоящую эпопею или эпическую поэму. Он говорит:

Le Donne, i Cavalier, l'arme, gli amori

Le cortesie, l'audaci imprese, io canto.e

Он восхитительно умеет связать воедино отдельные эпизоды; рассуждает он верно, неподражаемо иронизирует и потешается над своими героями и превосходно умеет все описать. Когда Анджелика, после того как она уже объездила полсвета с Роландом, тем не менее утверждает

… ch'el fior virginal cosi avea salvo

Come selo porto dal matern'alvo,f

автор очень серьезно добавляет:

Forse era ver, ma non pero credibile

A chi del senso suo fosse Signore.g

История того, как апостол Иоанн уносит Астольфо на луну, для того чтобы тот поискал там потерянный Роландом разум, в конце 34-й песни, и о том, как он находит там множество разных потерянных вещей, — удачнейшая нелепица, которая, однако, содержит в себе немало смысла. Я советовал бы тебе внимательно прочесть эту поэму. К тому же не меньше половины всех рассказов, романов и пьес, написанных впоследствии, почерпнуты оттуда.

"Pastor fido" h Гуарини 4 — настолько знаменитая вещь, что тебе следует прочесть ее. Но когда ты будешь читать, ты сам увидишь, насколько сообразны с действительностью изображенные там персонажи. Пастухи и пастушки часами, с поистине идиллическим простодушием ведут между собой философские разговоры, пересыпая свою речь эпиграммами, concetti i и каламбурами.

"Аминта" Тассо 5 гораздо более соответствует тому жанру, в котором она была задумана, — обыкновенной пасторали. Здесь, правда, пастушкú тоже употребляют в разговоре различные concetti121 и антитезы, но сами они отнюдь не столь возвышенны и отвлеченны, как персонажи в "Pastor fido". Мне думается, что из этих двух пасторалей вторая тебе понравится больше.

Петрарка,6 на мой взгляд, однообразный, томимый любовью поэт, которым, однако, в Италии не перестают восхищаться. Вместе с тем какой-нибудь итальянец, ставящий этого поэта не выше, чем я, вероятно, сказал бы, что стихами своими он скорее заслужил право на Лауру, а отнюдь не на лавры, и этот жалкий каламбур был бы сочтен за великолепный образец итальянского остроумия.

Из итальянских прозаиков (речь здесь, разумеется, не идет о прозе ученой) я рекомендовал бы твоему вниманию Макьявелли 7 и Боккаччо; у первого из них сложилась репутация законченного политика; я не стану сейчас пускаться в разговоры о том, как сам отношусь к его нравственным понятиям и политическим взглядам, у второго же — богатое воображение и талант рассказчика, умеющего говорить увлекательно и непринужденно.

Гвиччардини,8 Бентивольо,9 Давила 10 и т. п. — превосходные историки и заслуживают самого внимательного чтения. Сама природа истории несколько сдерживает полет итальянской фантазии, уносящий нас очень высоко в новеллах и романах. Полет этот еще более обуздан в переводах, а итальянские переводы классиков выше всяких похвал, в особенности же первые десять переводов, сделанные при папе Льве X, посвященные ему и объединенные под общим названием collana.j Эта первоначальная соllana была потом продолжена и, если не ошибаюсь, насчитывает сейчас сто десять томов.

Ты теперь поймешь, что мне хочется предостеречь тебя и не допустить, чтобы воображение твое было ослеплено, а вкус испорчен всеми concetti, чудачествами и вздорными мыслями, которым сверх меры привержены итальянские и испанские авторы. По-моему, тебе это не очень грозит, ибо вкус твой выработался на лучших классических образцах — на греческих и латинских писателях периода расцвета, — а те никогда не пускаются на подобные ребячества. Мне думается, я могу с полным основанием сказать, что настоящее остроумие, хороший вкус и здравый смысл сейчас составляют достояние только Франции и Англии. Боюсь, что твоим старым знакомым — немцам не хватает того и другого, новые же твои знакомые — итальянцы, напротив, заходят чересчур далеко. Первые, должно быть, привыкли ползать, вторые же, воспарив к небу, попросту скрываются из глаз.

Я очень давно уже советовал тебе прочесть "La manière de bien penser dans les ouvrages d esprit" k отца Буура, и ты, верно, тогда еще прочел эту книгу; сейчас тебе неплохо было бы ее перечесть, ты сможешь оценить ее лучше. Я не знаю другой книги, которая так помогла бы выработать настоящий вкус; к тому же в ней ты найдешь самые знаменитые отрывки как древних, так и современных авторов; книга эта освежит в твоей памяти все, что ты прежде читал у каждого из них в отдельности. У нее есть продолжение, почти того же объема и написанное тем же автором, — это "Suite des pensées ingénieuses".l

Надо отдать должное лучшим английским и французским писателям, они не поддались этому вкусу ко лжи: они не позволяют себе утверждать мысли неверные, те, в основе которых не лежит истина. Век Людовика XIV очень походил на век Августа: Буало, Лафонтен, Расин и т. п. утвердили хороший вкус и доказали несообразность дурного. В царствование Карла II (ни в каком другом отношении не примечательное) дурной вкус был изгнан из Англии, а всякого рода игра слов, каламбуры, акростихи и т. п. были запрещены. С тех пор мнимое остроумие возобновило свои набеги и пыталось вернуть потерянные владения, как в Англии, так и во Франции, но безуспешно, хотя все же надо сказать, что во Франции с большим успехом, нежели в Англии, Аддисон, Поп и Свифт рьяно защищали права здравого смысла, чего нельзя сказать об их современниках во Франции, у которых последнее время преобладает стремление к le faux brillant, le raffinement, et I'entortillement.m И слова лорда Роскоммона: 11

Свой золотой английский растяните -

Французской выйдут проволоки нити. -

с бóльшим правом можно было бы отнести к нашему времени, чем к прежнему.

Умоляю тебя, дорогой мой, не теряй времени и поскорее выработай в себе вкус, манеры, сформируй свой ум и вообще все свое; у тебя на это остается только два года, ибо если ты в той или иной степени сделаешься кем-то к двадцати годам, ты останешься более или менее тем же и всю свою жизнь. Да будет она у тебя долгой и счастливой! Прощай.