ФЕНОМЕНЫ САМОРЕГУЛЯЦИИ - Самосознание личности - Столин В.В.

Самосознание принадлежит целост­ному субъекту и служит ему для организации его соб­ственной деятельности, его взаимоотношений е окру­жающими и его общения с ними. Ниже мы кратко коснемся тех фактов и идей, в которых раскрывается эта активная функция самосознания, его роль в ор­ганизации жизнедеятельности субъекта.

Хотя точка зрения о том,.что самосознание как в его структурном,так и процессуальном аспектах не является эпифеноменом, но выполняет важные функ­ции в деятельности человека, кажется самоочевид­ной, психологические исследования часто начинаются с сомнения в этом тезисе. Действительно, жизненный опыт и художественная литература дают немало при­меров ситуаций, когда человек с высоким мнением о себе оказывается ничтожеством, представляющий се­бя смелым в реальной жизни оказывается трусом, а мучающийся угрызениями совести живет гораздо более нравственно, чем тот, кто не находит повода себя упрекнуть. Самосознание может быть ложным, фальшивым, оно может быть и запоздалой констата­цией того, что уже проявилось в поступках человека, в его делах. Не случайно один из разделов посвящен­ной самосознанию монографии И. С. Кона озаглавлен «Саморегуляция или самообман?» [57]. И. С. Кон, конечно же, доказывает, что саморегуляция — это не миф, не иллюзия. Однако уже опыты, выполненные в русле теории самовосприятия Д. Бэма, на которую мы ссылались выше, показывают, что человек дейст­вительно часто заключает о себе, о том, какой он есть, какие эмоции испытывает, что для него ценно, чему он верит на основе уже совершенных собствен­ных поведенческих актов и ситуаций, в которых они были совершены. Эксперименты, исходящие из теории когнитивного диссонанса Л. Фестингера [167], также показывают, что человек меняет свои установки и мне­ние о себе так, чтобы не противоречить собственному поведению. Отметим, однако, что результаты этих ис­следований скорее свидетельствуют не о эпифеноме-нальности самосознания, а о том, что этот процесс

находится в особом отношении к поступкам человека. Мы еще не раз вернемся к этому выводу.

"Концепция «объективного самосознания» Р. Вик-лунда и С. Дьювеля [236] также является попыткой доказать то, что «не нуждается в доказательстве» —-действенность самосознания. В основе их концепции лежат факты, основанные на использовании очень простой экспериментальной парадигмы. Испытуемых помещают в условия, при которых они могут физиче­ски видеть себя в зеркале. Оказалось, что. наличие зеркала, в котором испытуемый видит свое лицо, делает более эффективным выполнение таких, напри­мер, экспериментальных заданий, как переписывание фраз на иностранном языке [236]. В эксперименте К. Карвера было показано, что присутствие зеркала не только улучшает выполнение какой-то работы, но и делает испытуемых более последовательными в сле­довании своим моральным принципам. В этом экспе­рименте студентов, предварительно разделенных на две группы по их отношению к физическому наказа­нию, ставили затем в ситуацию, в которой они долж­ны были играть/ роль учителей, обучающих своих «учеников» (на самом деле подставных лиц, находя­щихся в сговоре с экспериментатором) философии с помощью электрошока: «неуспевающих» надо было наказывать электроударом. Оказалось, что наиболее последовательными были те студенты, которые могли видеть свое изображение в зеркале [цит. по: 237, 43]. В другом исследовании молодым женщинам, также разделенным на группы по их отношению к порно­графической литературе, предлагали затем просмот­реть журналы с порнографическими изображениями и по специальному опроснику оценить степень «отвра­щения» к ним. Оказалось, что корреляция высказан­ных до опыта убеждений и отвращения к порногра­фии у тех женщин, которые могли видеть себя в зер­кале, равнялась 0,74, а у тех, кто не видел себя в зеркале,—0,20 (Gibbon F., 1978, цит. по: 237, 44). Исследования также показали, что не только при­сутствие зеркала обладает подобным эффектом, но прослушивание собственного голоса, записанного на магнитофон, присутствие в помещении фотокаме­ры^].

Результаты этих экспериментов интерпретируются

следующим образом. Человек не часто прибегает к самосознанию, во-первых, потому, что многие пове­денческие акты регулируются автоматически, во-вто­рых, потому, что человек часто бывает неудовлетво­рен собственной самооценкой. Самосознание «вклю­чается» лишь тогда, когда этого невозможно избе­жать, например, в условиях рассогласования правил, стандартов и поведения, и лишь при условии внима­ния к самому себе. Зеркало, введенное в эксперимен­тальную ситуацию, усиливает внимание к самому себе и тем самым запускает самосознание. Самосознание в целом трактуется как культурный феномен, позво­ляющий сохранять постоянство собственного поведе­ния и испытывать чувство ответственности за соци­альные ценности, усвоенные индивидом.

В рамках концепции «объективного самосознания» последнее рассматривается как сличение совершен­ного поведения или поведения, требуемого ситуацией с представлениями о себе. При этом сами эти пред­ставления берутся не дифференциально, как «Я-об-раз» в целом, вобравший в себя социальные ценности. В рамках этих представлений «Я-образ» выступает в роли, аналогичной роли схемы тела при построении движений. В зависимости от характера человеческой деятельности различные аспекты «Я-концепции» вы­ступают в качестве регулирующего начала. Этот во­прос интересно ставится в философско-этических ис­следованиях, в которых обсуждаются и дифференци­руются понятия долга, ответственности, стыда, чести достоинства, совести [36; 50; 114; 131]. Так, О. Г.Дроб-ницкий выделяет личностные категории морального сознания, подчеркивая их обращенность не к любому человеку (как это происходит, например, примени­тельно к понятиям добра и справедливости), но именно к определенному лицу или более широкому субъекту—классу, нации. «Далее,—пишет О.Г.Дроб-ницкий,— в этих категориях деятельное лицо пред­ставлено не просто как объект оценки и потенциаль­ный исполнитель нравственного долженствования, но и как субъект—автор этого требования к себе, даю­щий ему «внутреннее» основание, самостоятельно мо­тивирующий свои действия, превращающий, скажем, дело справедливости в собственную жизненную цель» [36, 59—60].

'" В категории долга фиксируется превращение мо­ральной нормы «в установку и позицию субъекта — преобразующую формулу «все должны...» в убежде­ние «Я должен...». При этом субъект принимает на себя обязанность конкретизировать представление о долге «применительно к каждый раз особым обстоя­тельствам», сознает необходимость «самому предъ­являть к себе данное требование», и мыслит объект своей нравственной обязанности—«долг перед роди­ной», «долг перед другом» [36, 60—61]. В категории ответственности, «очерчиваются границы морального долга (до каких пределов я отвечаю за содеянное или несовершенное, происшедшее по причине моего дейст­вия или воздержания от него)... в зависимости от ре­альной способности данного человека осуществлять свой долг в наличных обстоятельствах (включая внешние факторы и его- субъективную дееспособ­ность»7) [36, 62J. Сознание собственной ответствен­ности является условием переживания собственной заслуги или вины.

Категория стыда относится к оценке собственного действия индивидом, который вобрал «в себя общест­венное осуждение и одобрение», который способен «предположить, какова будет реакция других», и «представить себе, как вообще могут быть оценены подобные действия» [36, 63—64]. Категория чести фиксирует переход от оценки своих действий к «обоб­щенной оценке своего личного облика, который затем становится для него ориентиром (подобающей мерой и образцом) для выбора единичных поступков» [36, 64]. Категория достоинства также фиксирует момент моральной регуляции поведения; поддержание досто­инства, которое «мыслится как всеобщее достояние», как идеал человека данного общества, не позволяет индивиду «совершать поступки ниже своего достоинства» [36, 66]. Наиболее важна категория совести. Если чувство собственного достоинства повелевает че­ловеку стремиться жить в согласии с собой, стремить­ся к внутренней удовлетворенности, то совесть с точ­ки зрения этики иначе регулирует человеческое пове­дение. «В явлениях внутреннего опыта,— пишет О. Г. Дробпицкий,—которые мы относим к совести, имеет место другое—(1) критическое отношение к себе, не удовлетворяющееся достигнутым, ощущение разлада с собой, противоположное тенденции к внут­реннему согласию; (2) стремление не только утвер­дить себя в собственных глазах, сколько отдать себя безусловно служению какой-то более значимой идее или делу (скажем, гуманности, справедливости, прав­де), т. е. отказ от какого бы то ни было собственного интереса в моральной деятельности; (3) предъявле­ние к себе таких «завышенных» требований, подчас невыполнимых целиком в создавшейся ситуации, ко­торые вызывают драматическое ощущение разлада с внешней действительностью» [36, 67].

Эта краткая «экспозиция» этических категорий нравственного сознания (и самосознания) человека показывает, сколь ди^хреренцнрованными могут быть формы регуляции его деятельности. В психологии, од­нако, эти формы влияния самосознания на человече­скую деятельность рассматриваются нерасчлененно— и это, по-видимому, отчасти есть негативный эффект «эмансипации» психологии от философии, в резуль­тате которого исследователи редко обращаются к фи­лософским аспектам проблемы. В многочисленных исследованиях, как правило, фигурирует «низкая или высокая самооценка» или «низкое или высокое само­уважение» безотносительно к специфической природе тех или иных самооценочных явлений. Если когни­тивный аспект «Я-образа» понимать как восприятие любых своих свойств, качеств, достоинств, одновре­менно с представлением о должных качествах, свой­ствах, а эмоциональный аспект «Я-образа» как само­оценку или интеграцию этих самооценок (самоува­жение), то неудивительно, что почти все в поведении человека оказывается зависимым от этих глобальных параметров. Так, например, лонгитюдные исследова­ния С. Куперсмит, в которых в течение 8 лет просле­живались последствия высокой, средней и низкой самооценок8 у группы мальчиков, начиная от предпод-ро«ткового возраста до вступления во взрослый пе­риод жизни, продемонстрировали крайне широкий спектр таких последствий [1621. Так, мальчики из группы с высокой самооценкой характеризовались как активные, экспрессивные, в целом успешные в учении и социальных отношениях, лидеры в дискус­сиях, они не отступали при несогласии с ними дру­гих, были частично нечувствительными к критике, высокозаинтересованными в общественных делах, ма­ло отягощенными чувством тревоги. Они выглядели как доверяющие собственному восприятию и реакци­ям и верящие, что их усилия приведут к успеху. Они обращались к другим с ожиданием, что те будут с ними дружелюбны. Их оптимизм покоился не на фан­тазиях, а на обоснованной оценке их способностей, навыков и личностных качеств. Они не были погло­щены внутренними проблемами и гораздо реже стра­дали психосоматическими расстройствами, чем их сверстники из группы с низкой самооценкой [162, 98].

Очевидно, что столь широкий спектр характеристик самого разного уровня не может в целом' являться следствием высокой самооценки (самоуважения). Часть этих характеристик может иметь общие детер­минанты из числа тех, которые мы рассматривали в предыдущем разделе. (Действительно, С. Куперсмит обнаружила, что взаимоотношения с родителями и стиль воспитания у мальчиков с высокой самооценкой сильно отличались от отношений в семье и воспи­тания у мальчиков с низкой самооценкой.) Часть этих характеристик,, напротив, могла являться не следст­виями, а причиной поддержания высокого самоува­жения.

В дальнейшем изложении мы еще не раз будем ка­саться вопроса о том, как самосознание влияет на де­ятельность человека, его общение, его развитие. Здесь, , без дальнейшего обсуждения, мы лишь перечислим основные направления этих влияний.

Структуры самосознания могут мотивировать, т. е. побуждать к определенной деятельности. Эти мотивирующие функции самосознания могут иметь различное происхождение. Они могут корениться в

8 В настоящем контексте речь идет о глобальной само­оценке (self-estem) или самоуважении.

представлениях об «идеальном — Я» и быть связанны­ми с нравственными категориями совести, долга, от­ветственности. Они могут являться отражением рас­согласования «настоящего Я» и «будущего Я». Мо­тивирующим эффектом обладает и чувство собствен­ного достоинства и самоуважения, требующее своего поддержания с помощью тех или иных реальных дея-тельностей.

Структуры самосознания и соответствующие про­цессы могут участвовать в целеобразовании, т. е. в подборе таких целей, служащих достижению мотива, которые согласуются с «Я-образом» в целом, с пред­ставлениями о своих возможностях, правах, обязан­ностях, долге.

Структуры самосознания могут воспрещать те или иные поступки, действия или, напротив, бездей­ствие.

Самосознание в его когнитивной и эмоциональной форме может детерминировать отношение к окружаю­щим, а также стиль и характер общения с ними.

Самосознание в форме самопознания и самоотно­шения может влиять на развитие тех или иных черт и, следовательно, развитие личности в целом. Уза­конивая те или иные черты или, напротив, объявляя 'борьбу с самим собой, человек в какой-то мере сам предопределяет, каким он будет.

Самосознание может служить формой самоконт­роля в самых различных деятельностных формах про­явления человека.

Самосознание, наконец, может быть основанием приобщения субъекта к другим людям — к коллек­тиву, к классу, к партии, к народу.