Фрейд Зигмунд. Жуткое

Тайное священнодействие. Мои корни, в том числе и тайные, я скрыл глубоко в почве. Мои тайные козни (ср. коварство). Если он не получал это явно и по совести, то мог брать тайком и вопреки совести. Давайте тайком соберем телескоп. С этого времени я не намерен более допускать что-то тайное между нами. Некто открыл, обнаружил, разгадал тайное. Строить козни за моей спиной. В наше время стараются сохранить таинственность. Таинственно шушукаться за спиной. Таинственность отлучения можно сокрушить только силой разума. Скажи, где ты ее скрываешь (таишь)? В каком месте умалчиваемой (потаенной) тайны? Ее пчелы, которые слепили таинственности замок (воск для печати). Проникнуть в дивные тайны (чародейство). Ср. Geheimnis.

Сопоставимое, см.' 1 В), а также противоположное: Unheimlich; сумерки, вызывающие чувство неприятного страха. Тот показался ему жутким, призрачным. Ночь жутких, пугающих часов. На душе у меня давно уже было неприятно, даже жутко. Мне стало жутко. Жуткое и неподвижное, будто каменная статуя. Жуткий туман, который называют сухим. Эти бледные юнцы выглядели жутко, и бог знает, что они натворят. Жутким называется все то, что должно было оставаться тайным, скрытым, но вышло наружу. (Шеллинг.) — и далее: скрывать, окружать божественное некоторой таинственностью. Не употребительно противоположное".

В этой длинной цитате для нас наиболее интересно то, что слово (heimlich) среди многочисленных оттенков своего значения имеет одно, в котором совпадает со своей противоположностью (unheimlich). Тогда heimlich становится unheimlich; сравните с примером Луцкова: "Мы называем это приятным, вы называете это жутким". Надо вообще вспомнить о том, что слово "heimlich" полисемично, относится к двум кругам представлений, которые, не являясь противоположными, все же довольно далеки друг от друга: представление о привычном и приятном и представление о скрытом и тайном. Получается, что жуткое (unheimlich) как бы употребляется в качестве противоположности только к первому значению, но не ко второму. У Зандерса мы ничего не узнаем о том, можем ли мы предположить генетическую связь между этими двумя значениями. Однако необходимо обратить внимание на замечание Шеллинга, который высказал нечто совершенно новое о содержании понятия "жуткое", разумеется, не подстраиваясь под наши ожидания. Жуткое — это все, что должно было оставаться тайным, сокровенным и выдало себя.

Часть вышеупомянутого сомнения объясняется сведениями из "Deutsches Wцrterbuch", Leipzig, 1877 (IV/2. S. 874 и далее) Якоба и Вильгельма Гримм:

"Heimlich; adj. und adv. vernaculus, oecultus; средне-верхненемецкий: heimelich, heimlich.

S. 874: В несколько ином смысле: это мне приятно, пригодно, не пугает меня...

в) heimlich — также место, свободное от призрачного... S. 875: б) привычное, дружественное, вызывающее доверие. Из родного, домашнего далее развивается понятие, скрытое от чужого взгляда, сокровенное, тайное; последнее развивается и в другом отношении...

S. 876: "слева от моря располагался луг, скрытый лесом" (Шиллер).

...Свободно и для современного словоупотребления непривычно... heimlich присоединяется к глаголу "скрывать": он тайком (heimlich) укрыл меня в своей палатке. ...Потаенные (heimliche) места человеческого тела, половые органы... то, что людей не убивает, а тянет к родным (heimlichen) местам.

в) Важные и остающиеся тайными Советы, которые отдают приказы в государственных делах, требующих тайных советов; прилагательное заменяется — согласно современным нормам словоупотребления — "geheim" (тайный): ...(Фараон) называет его (Иосифа) тайным советником.

S. 878: heimlich (скрытое) от познания, мистическое, аллегорическое: скрытое значение, mysticus, divinus, oecultus, figuratus.

S. 878: кроме того, "heimlich", непознанное, неосознанное; также сокрытое, непроницаемое для исследования: "...Ты, видимо, заметил? Они мне не доверяют, они тайно боятся Фридляндца". ("Лагерь Валенштейна").

Значение скрытного, опасного, которое было подчеркнуто в предыдущем пункте, развивается еще дальше, потому heimlich приобретает смысл, который в другом случае принадлежит unheimlich (образованное от heimlich. S.874): это для меня слишком поздно, как для человека, бродящего в ночи и верящего в привидения, за каждым углом ему кажется нечто скрытое и ужасное". Итак, "heimlich" — это слово, разворачивающее свое значение в двойственных направлениях, вплоть до совпадения со своей противоположностью "unheimlich". В некоторых случаях "unheimlich" является разновидностью "heimlich". Сопоставим этот еще не вполне объясненный вывод с определением "жуткого" Шеллингом. Исследование отдельных случаев жуткого сделало это определение понятным для нас.

II

Если сейчас мы перейдем к предварительному разбору конкретных людей и впечатлений, предметов, процессов и ситуаций, способных с чрезвычайной силой и отчетливостью пробудить в нас чувство жуткого, то, пожалуй, настоятельной необходимостью является выбор удачного первого примера. Йенч выделяет в качестве превосходного случая "сомнение в одушевленности кажущегося живым существа, и наоборот: не была ли случайно одушевлена безжизненная вещь" и при этом он отсылает нас к впечатлению от восковых фигур, искусно изготовленных кукол и автоматов. Он говорит и о впечатлении жуткого от эпилептического припадка и проявлений безумия, потому что они вызывают в зрителе догадки о рефлекторных — механических — процессах, вероятно, скрытых за привычным образом одушевленного. Не будучи полностью убежденными данным выводом автора, добавим к нему наше собственное исследование, ведь в дальнейшем оно напомнит нам о том писателе, которому создание жуткого впечатления удавалось лучше, чем любому другому.

"Один из самых надежных способов без особого труда вызвать впечатление жуткого с помощью повествования, — пишет Йенч, — основывается на том, чтобы держать читателя в неведении, является ли определенная фигура человеком или, скажем, автоматом, и- именно так, чтобы данная неуверенность не оказалась непосредственно в центре его внимания и не побуждала его немедленно исследовать и выяснять суть дела, ведь из-за этого, как утверждается, легко исчезает особое эмоциональное воздействие. Э.-Т.-А. Гофман в своих фантастических повестях неоднократно с успехом демонстрировал этот психологический прием".

Это верное замечание имеет в виду прежде всего рассказ "Песочный человек" в "Ночных повестях" (третий том гризебаховского издания Полного собрания сочинений Гофмана), из которого возник весьма удачный образ куклы Олимпии в первом акте оперы Оффенбаха "Сказки Гофмана". Придется, однако, сказать — и надеюсь, большинство читателей этого рассказа согласится со мной,— что мотив кажущейся живой куклы Олимпии совсем не единственный из ответственных за бесподобное впечатление жути от рассказа, более того, это даже не тот мотив, которому следовало бы приписать такое воздействие в первую очередь. Такому воздействию мешает также то, что сам автором воспринимает эпизод с Олимпией с некоторым сатирическим уклоном и использует его в качестве насмешки над влюбленным молодым человеком. В центре рассказа находится иной момент, по которому рассказ и получил свое название и который вновь и вновь обыгрывается в решающих эпизодах, — мотив Песочного человека, который ослепляет детей.

Студент Натанаэль, с детских воспоминаний которого и начинается эта готическая повесть, не может — несмотря на свое теперешнее благополучие — избавиться от воспоминаний, которые у него связаны с ужасной и загадочной смертью любимого отца. Иногда по вечерам мать пораньше отправляла детей спать со следующими словами: "Вот придет Песочный человек...", и действительно, позже мальчик каждый раз слышал тяжелые шаги некоего посетителя, пришедшего однажды вечером к отцу. Правда, на вопрос о Песочнике мать позже говорила, что он не существует, что это всего лишь обычное слово, а няня дала такое объяснение: "Это такой злой человек, который приходит за детьми, когда они упрямятся и не хотят идти спать, кидает им в глаза пригоршню песка, так что глаза заливаются кровью и лезут на лоб, а потом прячет ребят в мешок и относит на Луну, чтобы накормить своих детей, которые сидят там в гнезде, а клювы у них кривые, как у сов, вот ими они и выклевывают глаза непослушным Детям".

Хотя маленький Натанаэль был ребенком достаточно взрослым и смышленым, чтобы не обращать внимание на такие ужасающие подробности, все же в нем укрепился страх перед самим Песочником. Он решил узнать, как выглядит Песочный человек, и однажды вечером он спрятался в кабинете отца. В вечернем посетителе он узнал адвоката Коппелиуса, человека отвратительного, обычно пугавшего детей, когда он иногда приглашался на обед, и с того времени мальчик отождествлял Коппелиуса со вселяющим страх Песочником. В дальнейшем развитии этой сцены поэт находится в сомнении: это первый бред объятого страхом мальчика или повествование, которое следует понимать в качестве чего-то реального. Отец и гость были чем-то заняты над очагом с раскаленными углями. Маленький мальчик услышал возглас Коппелиуса: "Глаза, сюда! Глаза!" — и выдает себя криком. Коппелиус хватает его и хочет бросить ему в глаза горсть пылающих угольков, а потом швырнуть мальчика в очаг. Отец умоляет сохранить ребенку глаза. Страшное приключение заканчивается для мальчика глубоким обмороком и длительной болезнью. Человек, который склонен к рациональному толкованию Песочного человека, признает в такой фантазии ребенка сохранившееся воздействие рассказа няни. В нем место песчинок заняли раскаленные угли, которые должны быть брошены ребенку в глаза в обоих случаях, чтобы те от боли вылезли из орбит. При следующем визите Песочного человека, имевшем место через год, отец погиб в результате взрыва в кабинете, а адвокат Коппелиус бесследно исчез из города.