5 Развитие личности

Но за утверждением обратного со стороны Хиллмана стоит модель развития, которая отличается от линейной модели (стадии и т.д.) с одной стороны, а, с другой стороны, — от понятия развития как спирали. Идея спирали предполагает, что одни и те же элементы личности находят повторяемое выражение, но в разные моменты и в разном соотношении с эго и самостью на спирали. Поэтому суть состоит в идее роста, а Хиллман хочет без этого обойтись, предпочитая свою кругообразную модель (см. выше, с. 18 . Кругообразность означает, что каждый элемент личности рассматривается как всегда присутствующий, и развитие понимается как развитие чего-то в самом себе, в природе, которая всегда существовала. Мне хотелось бы бросить здесь вызов и сказать, что кругообразный подход, выдвинутый в рамках Архетипической Школы Хиллманом, можно обобщить, используя слово "разворачивание", которое обычно связано со Школой Развития (например, Lambert, 1981a, с. 193). Содержание самости разворачивается со временем и "сплетается" с окружающей средой. Хиллман утверждал в статье "Senex and puer" (1979b), что senex, старый мудрец, архетип смысла, существует с самого начала, "как и все архетипические доминанты" (с. 21). Поэтому Хиллман приближается к идее первичной самости (которая, как мы видели, не обязательно приводит к стабильным и организованным состояниям). Хиллман рассматривает senex как потенциал, который готов воплотиться, когда дается подходящий стимул развития; это не обязательно происходит в старости, поскольку есть соответствующие возрасту формы старого мудреца в маленьком ребенке. Можно вспомнить любопытство ребенка, уважение к знанию и способность учиться на опыте как свидетельство этого, и даже детской "мудрости". Сходство между моделью развития Хиллмана и моделью Школы Развития связано с пониманием того, что развитие генерируется в большей степени чем-то, что уже есть в ребенке. Это можно сравнить с акцентом Юнга на перспективе, целевой точке зрения и синтетическом подходе. Строго говоря, нет несовместимости между этими двумя точками зрения (кругообразной, циклической и направленной в будущее перспективной). Цели человека сами по себе остаются теми же. Но есть разница в акцентах. Опять-таки, как и с вариантами стилей эго, и при демократизации и релятивизации самости и индиви-дуации, мы видим, что два крыла постъюнгианского мира объединяют свои усилия для атаки на центр, Классическую Школу. Я не собираюсь возражать против изложенной Хиллманом общей концепции, которая явно противоречит теории развития, но скорее мне хотелось бы указать на сходства. Возможно, он считает, что основывает свои идеи на идеях Юнга, особенно когда Юнг говорит о "древнем сыне матери" (Jung, 1963, с. 153) и возвращается к теме двухмиллионолетнего человека, который есть в младенце (Jung, 1978, с. 99). Теперь мы обратимся к другой точке зрения относительно значения развития личности. ЗНАЧЕНИЕ РАЗВИТИЯ Гигерих и Хиллман выразили свою Архетипическую точку зрения, что психология развития есть фантазия. Как и можно было ожидать, Школа Развития не может согласиться с этим. Фордхам полагал, чтр весь смысл анализа состоит в разбивании сложных структур на простые формы и системы, чтобы исследовать основополагающие модели поведения и ментальное функционирование пациента. Фордхам утверждал, что "при инфантильных стадиях ума мы видим ядро более поздней структуры (1978а, с. 39). Помимо аналитического значения, Фордхам также считал, что терапевтическим эффектом обладает само по себе обсуждение и исследование младенчества и детства. Нет оснований отвергать анализ личной истории в сочетании с социальным и культурным контекстом человека. Далее Фордхам говорит о том, насколько "историчен" процесс анализа. Он стремится к наиболее полной реконструкции развития пациента. Но он также признает, что это совершенно невозможно. Реконструктивная работа имеет преимущество в том, что она дает аналитику и пациенту перспективу, и все же Фордхам делает акцент на том, что со временем такая реконструкция может быть пересмотрена или отвергнута. Например, пациент может изменить свое мнение о родителях. Один из моих пациентов считал своего отца "непутевым", полнейшим неудачником, и при этом грубияном и тираном. Когда отец умер, пациенту пришлось сообщать о его смерти дядьям, теткам и двоюродным братьям. Он никогда не знал никого из этих людей раньше, хотя и знал, что из-за того, в какой момент умер дед, а также из-за разницы в семнадцать лет между его отцом, младшим в семье, и его братьями и сестрами, отец оказался в очень невыгодном положении в семейном и материальном плане. Отец прожил жизнь рабочего; другие дети жили жизнью представителей преуспевающих буржуа, имели специальность. Когда ему пришлось говорить с этими людьми, мой пациент начал переоценивать какие-то моменты жизненного опыта отца и видеть собственное детство как нечто, в меньшей степени подверженное пыткам и преследованиям, и в большей степени как часть более широкого контекста трагедии. И как-то в этом процессе он простил отца. Фордхам рассматривает вопрос, поднятый Юнгом и упомянутый ранее, о том, деструктивен ли анализ по отношению к бессознательному: "сведение поведения человека к ряду примитивных единиц — это не конец человека с непредсказуемой способностью к творчеству...[Это] иллюзия, которая точно также относится к тем, кто придает чрезмерное значение типам ... или архетипам" (1978а, с. 60). Ламберт (1981а, с. 106) сделал парадоксальное, но важное замечание о том, что следует рассмотреть цель, состоящую в освобождении пациента от чрезмерной связи с прошлым, и кроме того, которая достигается проверкой и, где это возможно, реконструкцией прошлого. Он говорит о таких клинических явлениях, как о тенденции к тому, чтобы реагировать неподобающим образом на текущую ситуацию. Пациент может функционировать с нетерпением и нервностью ребенка, а возможно, и с глобальным стилем функционирования ребенка. Или же пациент может представлять собой очень одностороннюю личность, которая зафиксирована на какой-то более ранней точке, которая мешает взрослому функционированию -возможно, чрезмерной зависимости или ревности. По отношению к культурному измерению, Ламберт полагает, что такие аспекты, как социальная система в момент взросления пациента, модные течения в воспитании детей, религиозные взгляды родителей, можно также принять во внимание. Но Ламберт также утверждает, что аналитик — как историк отличается от обычного историка, поскольку прошлое, с которым имеет дело аналитик, еще живо. В своей работе "Значение генетического аспекта для аналитической психологии" (1959) Нойманн высказал мысль о том, что аналитическая психология должна попытаться сочетать личное и межличностное, "временное генетическое" с вневременным и безличным. После того, как эта работа была написана, именно этому вопросу уделялось много внимания. Вклад самого Ной-манна выражен его термином "личное переживание архетипа". Взяв в качестве примера зависимость ребенка от матери, Нойманн указал, что это зависимость и от матери, и от архетипиче-ского образа матери. Межличностный временной архетип не может быть приведен в действие ничем иным, кроме личного столкновения с другим человеком. И все же из-за того, что переживание архетипа имеет место на личном уровне, есть возможность нарушения и патологии. Нойманн надеялся, что нашел положение посередине между ориентацией на развитие и архетипической ориентацией. В этой надежде он имел нечто общее со Школой Развития, с которой, будучи Классическим аналитическим психологом, он так часто конфликтовал, во многом вследствие того, что у него другая концепция развития. Заключение Нойманна: "Ни копание в личном материале в ходе анамнеза, ни амплификация только лишь архетипического материала без рассмотрения детства не могут считаться удовлетворительными' (там же, с. 129). Редферн в работе "Можем ли мы измениться? " (1974) указал, что для большинства людей даже вполне значительные изменения не мешают ощущению "динамической непрерывности". То есть события и переживания, которые, казалось бы, изменяют жизнь человека, не меняют основы человека. Что касается нашего исследования развития, это предполагает срединную позицию. Динамическая непрерывность предполагает, что материал можно рассматривать редуктивно или синтетически, или здесь и теперь, или через сочетание этих перспектив в зависимости от того, какая точка зрения кажется более полезной для имеющегося материала или в данное время.