Фрейд Зигмунд. Влечения и их судьба.

Противоположность Я — не Я (внешнее) {субъект — объект), как мы уже упоминали, рано навязывается каждому живому существу благодаря сделанному наблюдению, что оно может успокоить внешние раздражения при помощи мускульных действий, а против раздражения влечений оно совершенно беспомощно. Особенно в своей интеллектуальной деятельности оно остается самодержавным, и этим создается основание для развития способности к исследованию внешнего мира, которое никакими стараниями не может быть изменено. Полярность наслаждение — неудовольствие (Lust — Unlust) связана с целым рядом ощущений, решающее влияние которых на наши поступки (волю) уже подчеркивалось. Противоположность активный — пассивный нельзя смешивать с противоположностью Я-субъект — внешнее-объект. Я относится пассивно к внешнему миру, поскольку получает от него раздражения; активно — когда реагирует на эти импульсы раздражения. Но к особенной активности по отношению к внешнему миру его вынуждают влечения, так что, подчеркивая самое существенное, можно сказать: Я-субъект относится пассивно к внешним раздражениям и активно — благодаря собственным влечениям. Противоположность активный — пассивный сливается позже с противоположностью мужской — женский, которая до этого момента слияния не имеет никакого психологического значения. Спайка активности с мужественностью, пассивности с женственностью выступает перед нами как биологический факт; но она никоим образом не проявляется так исключительно и так сильно, как мы склонны полагать.

Эти три психические полярности вступают между собой в объединения, имеющие очень большое значение. В одной первичной психической ситуации сталкиваются два из них. Сперва, в самом начале душевной жизни, Я находится во власти влечений и отчасти способно удовлетворять самим собою свои влечения. Это состояние мы называем нарциссизмом, а возможность удовлетворения — аутоэротической3. Внешний мир в этот период жизни не привлекает к себе (вообще говоря) интереса и безразличен для удовлетворения влечений. В то время Я-субъект совпадает, таким образом, с тем, что дает наслаждение, внешний мир — с безразличным (иногда и неприятным как источником раздражения). Если мы охарактеризуем любовь пока как отношение Я к источникам своего наслаждения, то ситуация, в которой Я любит только самого себя и равнодушно к окружающему миру, выясняет первую из противоположностей, которую мы нашли по отношению к «любить».

Я не нуждается во внешнем мире, поскольку оно аутоэро-тично, но оно получает из этого мира объекты вследствие переживаний влечений к самосохранению и не может избежать того, чтобы не воспринимать в течение некоторого времени внутренние раздражения влечений как неприятные. Находясь во власти принципа удовольствия, Я проделывает дальнейшее развитие. Оно воспринимает в себя предлагаемые объекты, поскольку они являются источниками удовольствия, интроеци-рует их в себя (по выражению Ференца), а с другой стороны, отталкивает от себя все, что внутри него становится поводом к переживанию неудовольствия, неприятного (см. ниже механизм проекции).

Таким образом оно из первоначального реального Я, различавшего внутреннее и внешнее на основании хорошего объективного признака, превращается в чистейшее «наслаждающееся Я» (Lust-Ich), для которого признак наслаждения выше всего. Внешний мир распадается для него надвое: на часть, доставляющую наслаждение, которую оно воспринимает в себя, и на остаток, чуждый ему. Из собственного Я оно отделило часть, которую отбрасывает во внешний мир и ощущает его как враждебный. После такой перегруппировки снова восстанавливаются обе полярности:

Я-субъект — с наслаждением;

внешний мир — с неудовольствием (с прежним безразличием).

Вместе с проникновением объекта в ступень развития первичного нарциссизма достигает своего развития и вторая противоположность любви — ненависть.

Как мы слышали, объект преподносится Я из внешнего мира влечениями к самосохранению, и нельзя не согласиться с тем, что и первоначальный смысл ненависти выражает отношение к чужому, доставляющему раздражения внешнему миру. Индифферентность подчиняется ненависти, неблагосклонности как специальная форма ее, после того, как она появлялась сначала как предшественница. Внешнее, объект, ненавистное были сначала идентичными. Если позже объект превращается в источник наслаждения, то он становится любимым, но в то же время сливается с Я, так что для чистого «Я-наслаждение» объект опять-таки совпадает с чужим ненавистным.

Но теперь мы начинаем замечать, что, подобно тому, как противоположная пара любовь — индифферентность отражает полярность Я — внешний мир, так вторая противоположность любовь — ненависть воспроизводит связанную с первой полярность удовольствие — неудовольствие. После того как чисто нарциссическая ступень становится ступенью объекта, удовольствие — неудовольствие показывает отношение Я к объекту. Если объект становится источником ощущения наслаждения, то выявляется такая ситуация, которая притягивает объект к Я, сливает его с Я, мы говорим тогда также о «притяжении», которое оказывает дающий наслаждение объект, и говорим, что любим этот объект. Наоборот, когда объект делается источником неприятных ощущений, неудовольствия, то возникает потребность увеличить расстояние между ним и Я, повторить на нем первоначальную попытку бегства от посылающего раздражения внешнего мира. Мы ощущаем «отталкивание» объекта и ненавидим его; эта ненависть может впоследствии усилиться до склонности к агрессивным действиям против объекта, до намерения уничтожить его.

Можно было бы в крайнем случае сказать про какое-нибудь влечение, что оно «любит» объект, к которому стремится для своего удовлетворения. Но странно звучит для нас выражение, что влечение «ненавидит» объект, и это обращает наше внимание на то, что отношение любви и ненависти неприменимы к отношениям влечений к своим объектам, а только к отношениям всего Я к объектам. Но наблюдения над безусловно глубокими по своему смыслу оборотами нашей речи указывают нам на дальнейшие ограничения значения любви и ненависти. Относительно предметов, служащих целям самосохранения, не говорят, что их любят, а подчеркивают, что нуждаются в них и выражают еще другого рода отношения, употребляя слова, обозначающие очень ослабленную степень любви, как, например, охотно то-то делаю, нахожу приятным, мне нравится.

Слово «любить» все больше приближается к сфере чистых отношений наслаждения Я к объекту и в конце концов фиксируется на объектах, в тесном смысле сексуальных, и на таких объектах, которые удовлетворяют потребности сублимированных сексуальных влечений. Отделение влечений Я от сексуальных, которое мы навязали нашей психологии, оказывается таким образом в полном согласии с духом нашего языка. Если у нас нет привычки говорить, что отдельное сексуальное влечение любит свой объект, но мы находим самое большое соответствие в употреблении слова «любить» для обозначения отношений Я к своему сексуальному объекту, то наблюдение показывает нам, что применение этого слова для обозначения этих отношений начинается только с момента синтеза всех частичных влечений сексуальности под приматом гениталий и в целях продолжения рода.

Замечательно, что в употреблении слова «ненавидеть» не проявляется такая близкая связь с сексуальным наслаждением и с сексуальной функцией, а решающее значение, по-видимому, имеет только отношение неприятного, неудовольствия. Я ненавидит, испытывает отвращение, преследует с целью разрушения все объекты, которые становятся для него источником неприятного, независимо от того, лишают ли они его сексуального удовлетворения или удовлетворения потребности самосохранения. Можно даже утверждать, что настоящие прообразы отношений ненависти исходят не из сексуальной жизни, а из борьбы Я за самосохранение и самоутверждение.

Любовь и ненависть, представляющиеся нам полными материальными противоположностями, находятся друг к другу все же не в простых взаимоотношениях. Они произошли не из расщепления чего-то, первоначально общего, а имеют различное происхождение и прошли — каждое чувство в отдельности — особый путь развития до того, как сформировались в противоположности под влиянием отношений наслаждения — неудовольствия. Здесь перед нами возникает задача дать цельное и полное описание того, что нам известно о происхождении любви и ненависти.

Любовь берет свое происхождение из способности Я удовлетворить часть своих влечений аутоэротически, испытывая наслаждение от функции органов. Первоначально она нарциссична, затем переходит на объекты, которые сливаются с расширенным Я, и выражает в виде источника наслаждения моторное стремление Я к этим объектам. Она тесно соединяется с проявлениями позднейших сексуальных влечений, и, после того как их синтез закончен,— с сексуальным стремлением в полном его объеме. Предварительные ступени любви, оказывается, совпадают с временными переходными сексуальными целями в тот период, когда сексуальные влечения проделывают свой сложный путь развития. Как первую из этих предварительных ступеней любви мы отмечаем стремление поглотить — вид любви, соединяющийся с прекращением реального существования объекта и поэтому заслуживающий название амбивалентного. На более высокой ступени сексуальной садистско-анальной организации отношение к объекту проявляется в форме стремления, которому безразлично, будет ли при этом подавлен или уничтожен объект. Эту форму предварительной ступени любви по ее отношению к объекту вряд ли можно отличить от ненависти. Только по формировании генитальной организации любовь становится противоположностью ненависти.

Как проявление отношения к объекту ненависть старше любви, она соответствует самому первоначальному отстранению нарциссическим Я внешнего мира, доставляющего раздражение. Как выражение вызванной объектами реакции неудовольствия ненависть сохраняет тесную связь с влечениями самосохранения, так что между влечениями Я и сексуальными влечениями легко могут образоваться отношения противоположности, повторяющей такое же отношение между ненавистью и любовью. Если влечения господствуют над сексуальными влечениями, как, например, на ступени садистско-анальной организации, то они придают и цели влечения характер ненависти.

История развития и отношений любви объясняет факт, что она так часто проявляется амбивалентно, т. е. сопровождается ненавистью по отношению к тому же объекту. Примесь ненависти в любви отчасти происходит от не вполне преодоленной предварительной ступени любви, отчасти она вытекает из реакций отклонения этого чувства со стороны влечений Я, которые могут оправдываться реальными актуальными мотивами при столь частых конфликтах между интересами Я и любви. В обоих случаях, следовательно, примесь ненависти исходит из источника влечений к самосохранению. Если любовные отношения к какому-нибудь объекту обрываются, то нередко вместо них появляется ненависть, отчего у нас получается впечатление превращения любви в ненависть. Но более широкий, чем описанный, взгляд обнаруживает, что мотивированная реальными причинами ненависть усиливается еще вследствие регрессии любви на предварительную садистскую ступень, так что ненависть приобретает эротический характер и создается, таким образом, ненаруши-мость любовных отношений.

Третья противоположность любви, превращение «любить» в «быть любимым» соответствует действию полярности активности и пассивности, и ее следует рассматривать так же, как случаи страсти к разглядыванию и садизма. Обобщая, мы можем особенно подчеркнуть, что участь влечений состоит в сущности в том, что влечения подвергаются влиянию трех больших полярностей, господствующих в душевной жизни. Из этих трех полярностей активность — пассивность можно было бы назвать биологической, Я — внешний мир назвать реальной и, наконец, наслаждение (Lust) — неудовольствие, неприятное (Unlust) — экономической полярностью.

Судьба влечения вытеснения составит предмет следующего исследования.