Страхов Михаил. Почти детективная история желания и требования.

Ловушка требования любви
С первых сеансов Нина рассказывала о своих постоянных проблемах с мужем и, в то же время, с матерью. Эти истории пересекались, соединялись друг с другом, вплоть до того, что периодически приходилось переспрашивать: «Вы сейчас рассказываете о муже или о своей матери?»
Мать Нины в настоящее время сама страдает инвалидностью, у нее старческий маразм, с ней почти невозможно общаться. Каждая встреча с ней заставляет Нину страдать. Почему? Несмотря на то, что мать уже сама в силу своего физического состояния нуждается в помощи, Нина при каждой встрече ждет от нее проявлений любви. И всегда безнадежно. Это повторяется вновь и вновь. Впрочем, так было всегда, и весь первый месяц работы - это рассказ о безответной любви к матери. В этом рассказе мать все время отсутствует, например, отправляет Нину в пионерский лагерь, а потом не навещает, и Нина проводит время, ожидая ее возле забора. Но, в то же самое время, мать вездесуща и проявляет себя во всем. Даже решение о замужестве, - по крайней мере, создается такое впечатление, - было принято только после ее совета, к которому, говоря по правде, примешивалась еще и мысль: «иначе, если я не выйду сейчас замуж, останусь навсегда с ней».
Тем не менее, замужество не решает проблемы, несмотря на то, что мать, на первый взгляд, и уходит немного в тень. Муж просто занял ее место, и теперь Нина обращает свое требование любви к нему, по-прежнему безответное и безнадежное.
Создавалось впечатление, что история не имела никакого выхода: требование любви, обращенное к матери и мужу, обида на них, ощущение замкнутого круга, рыдания во время каждого сеанса... «Неужели можно что-то изменить?» - изумленно и просяще повторяет она вновь и вновь.
«...Сам истерик не знает, что требованием своим он удовлетвориться не может, но очень важно, чтобы это хорошо знали вы», - пишет Лакан (Лакан, 2002, с.423), и это замечание в данном случае является наилучшим советом в поисках стратегии лечения. Оставаясь только на уровне требования любви, которое само по себе не знает удовлетворения, субъект не может найти и место для самого себя, оставаясь подчиненным, буквально рабом того, к кому его требование обращено.
«Больной истерией - это субъект, которому трудно установить с Другим, складывающимся в качестве Большого Другого, носителем выговоренного в речи знака, отношения, которые позволили бы ему место субъекта за собой сохранить» (там же, с.422). Единственный тогда способ пережить потерю этого Другого - идентифицироваться с ним, что, похоже, и делает Нина: теряя мужа, она становится инвалидом как мать.
Удивительно, но она говорит о своей матери как о человеке, лишенном желания: пустое существо, никогда ничем не интересовалась, не делала ничего стоящего, даже книг не читала. А на вопрос: «Где же была мама, когда, например, не приезжала к Вам в пионерский лагерь навещать, может быть, она была с кем-то, или где-то отдыхала?» - Нина затруднялась ответить. Мать не отвечает на требование, и, в то же время, для нее самой словно никого, кроме Нины, не существует. И словно мы, в свою очередь, столкнулись с историей, в которой нам не удается встретить желание субъекта, благодаря чему она, эта история, действительно превращается постепенно в замкнутый круг, за пределы которого невозможно даже бросить взгляд. «Отношения между двумя субъектами, складывающиеся вокруг требования, требуют, таким образом, для себя нового, дополнительного измерения - измерения, в котором субъект уже не выступал бы как субъект зависимый, как субъект, чья зависимость составляет самую его суть. Отныне должно быть учтено и осмыслено то, что, впрочем, подспудно имело место с самого начала: по ту сторону того, что субъект требует, по ту сторону того, что требует у субъекта Другой, обязательно должно существовать измерение, где присутствует то, чего Другой желает» (там же, с.416).
В какой-то момент терапевт произнесет фразу: «Люди могут быть просто не способными любить так, как нам бы того хотелось». Удивительно, но Нина схватилась за эту мысль как за спасательный круг, и вскоре она скажет, что проблемы с мамой ее больше не трогают, как раньше. Это узкое пространство между ней и ее матерью словно обрело просвет. Конечно, дело не только в одной этой фразе. Примерно в то же время возникает первое воспоминание об отце: Нине три года, отец достает из шкафа коробку конфет и дарит ей со словами: «Это тебе мама купила». Вспоминая данную историю теперь, она плачет: «Почему он тогда не признался, что это от него подарок?»