М. С. Пек. НЕПРОТОРЁННАЯ ДОРОГА

Действие любви, то есть расширение собственного Я, как я уже говорил, требует либо работы (движения против инерции лени), либо мужества (преодоления страха). Мы перейдем теперь от работы любви к мужеству любви. Когда мы расширяем свое Я, то оно, можно сказать, вступает на новую, незнакомую территорию. Наше Я становится новым и иным. Мы делаем то, чего не привыкли делать. Мы изменяемся. Ощущение перемен, непривычная деятельность, незнакомая страна, где все не так, – это пугает. Так было всегда, и так всегда будет. Люди по-разному справляются со своим страхом перемен, но этот страх неизбежен, если они действительно этих перемен хотят. Мужество – это не отсутствие страха; это действие вопреки страху, преодоление сопротивления, порождаемого страхом неизвестного, страхом будущего. На некотором этапе духовный рост, а следовательно, и любовь требуют мужества и неминуемого риска. Именно риск любви мы теперь и рассмотрим.

Если вы регулярно ходите в церковь, то, наверное, замечали женщину лет сорока-пятидесяти, которая каждое воскресенье, точно за пять минут до начала службы незаметно проскальзывает к своему обычному месту на боковой скамейке в самом дальнем углу храма. Как только служба заканчивается, она бесшумно, но быстро направляется к дверям и исчезает прежде, чем кто-либо из прихожан выйдет из церкви. Если бы вы пошли с ней рядом (хотя вряд ли это возможно) и пригласили вместе выпить кофе, который подают после воскресной службы, то она вежливо поблагодарила бы вас, беспокойно поглядывая в сторону, и, сославшись на неотложное дело, бросилась бы прочь.

Если бы вы могли последовать за ней, чтобы узнать, что же это за неотложное дело, то увидели бы, что она возвращается прямиком домой, в свою крохотную квартиру, где окна всегда зашторены, отпирает дверь и, войдя, тут же снова запирает ее на ключ и в это воскресенье уже не выходит. Если бы вы могли и дальше наблюдать за ней, то узнали бы, что она выполняет работу машинистки низкой категории в большом офисе, где молча получает свою стопку листов рукописи, печатает ее без ошибок и так же молча возвращает потом выполненную работу. Она съедает свой завтрак за рабочим столом, и у нее нет друзей. По дороге домой она заходит всегда в один и тот же безликий супермаркет и покупает там немного продуктов, после чего исчезает за дверью своей квартиры до начала следующего рабочего дня. В субботу перед вечером она сама идет в ближайший кинотеатр, где фильмы меняются раз в неделю. У нее есть телевизор, но нет телефона. Ее почтовый ящик почти всегда пуст. Если бы вам удалось вступить с ней в разговор и сказать, что ее жизнь кажется такой одинокой, то она ответила бы, что одиночество ей приятно. А были ли у нее когда-нибудь хотя бы домашние животные? Да, у нее была собака, которую она очень любила, но собака погибла восемь лет назад, и теперь никакая другая не сможет заменить ее.

Кто эта женщина? Мы не знаем ее душевных секретов. Мы знаем только, что вся ее жизнь сводится к тому, чтобы избегать всякого риска, и в этом стремлении она не только не расширяет свое Я, но сузила и уменьшила его почти до не-существования. У нее нет катексиса ни к единому живому существу. А ведь мы говорили, что простой катексис – это не любовь: любовь превосходит катексис. Да, это так, но любовь требует катексиса для начала. Мы можем любить только то, что так или иначе важно для нас. Но катексис – это уже неизбежный риск потери или отказа.

Если вы устремляетесь к другому человеческому существу, то всегда есть риск, что это существо устремится прочь, оставляя вас в еще более мучительном одиночестве, чем раньше. Вы полюбите какое-нибудь живое существо – животное, растение, – а оно умирает. Вы доверяетесь кому-то – и можете жестоко пострадать. Вы зависите от кого-то – и он может предать вас. Цена катексиса – боль, страдание. Если некто решил не подвергать себя риску страдания, то ему придется обойтись без многих вещей – не вступать в брак, не заводить детей, лишить себя амбиций, дружбы, восторгов секса – всего того, что делает жизнь живой, полной смысла и значения. Двигаться или расти в любом измерении можно только ценой страдания и радости. Полная жизнь обязательно будет полна страданием. Но альтернативой может быть только – не жить полной жизнью или не жить вообще.

Сущность жизни есть изменение, карнавал развития и разложения. Выбирая жизнь и развитие, мы выбираем перемены и неизбежную смерть. Вероятной причиной изолированной, ограниченной жизни той женщины было переживание или ряд переживаний, связанных со смертью; для нее оно оказалось настолько болезненным, что она предпочла никогда больше не встречаться со смертью, даже если откупиться придется жизнью. Избегая переживаний смерти, она должна была избегать заодно развития и перемен.

Я говорил раньше, что попытка избежать законного страдания лежит в основе всех эмоциональных болезней. Не удивительно, что у большинства пациентов психиатрических клиник (и, вероятно, у большинства непациентов, поскольку невроз – скорее норма, чем болезнь) возникают проблемы, независимо от возраста, когда им приходится встречаться с реальностью смерти лицом к лицу. Удивительно другое: в психиатрической литературе только-только начинается осмысливание значимости этого феномена. Если мы можем жить, зная, что смерть – наш постоянный спутник, следующий за нашим "левым плечом", тогда, выражаясь словами дона Хуана, она становится нашим "союзником": он ужасен, но всегда готов дать нам хороший совет.* Имея своим советником смерть – постоянное осознание пределов времени, отведенного нам на жизнь и любовь, – мы всегда можем найти наилучшее употребление нашему времени и прожить нашу жизнь наиболее полно. Но если мы не хотим открыто взглянуть в лицо ужасному союзнику – смерти за левым плечом, – то мы лишаем себя ее совета и, видимо, не сможем жить и любить ясно. Если мы уклоняемся от смерти, от вечно изменчивой природы вещей, то неминуемо уклоняемся и от жизни.

* См. книги Карлоса Кастанеды "Учение дона Хуана", "Отдельная реальность", "Путешествие в Икстлан", "Сказки о силе". В некотором высоком смысле это книги о психотерапевтическом процессе. – Прим. автора.