М. С. Пек. НЕПРОТОРЁННАЯ ДОРОГА

Среди всех заблуждений относительно любви самым действенным и распространенным оказывается представление, что влюбленность – это тоже любовь или, по меньшей мере, одно из ее проявлений. Действенным это заблуждение является потому, что влюбленность субъективно переживается так же ярко, как и любовь. Когда человек влюблен, его чувство, конечно же, выражается словами "Я ее (его) люблю". Однако сразу же возникают две проблемы.

Во-первых, влюбленность – это специфическое, сексуально ориентированное, эротическое переживание. Мы не влюбляемся в своих детей, хотя можем очень сильно любить их. Мы не влюбляемся в друзей одного с нами пола – если только мы не гомосексуально ориентированы, – хотя можем преданно заботиться о них. Мы влюбляемся только тогда, когда это сексуально мотивировано, – не имеет значения, осознается это или нет.

Во-вторых, переживание влюбленности всегда непродолжительно. В кого бы мы ни влюбились, раньше или позже это состояние проходит, если отношения продолжаются. Я не хочу сказать, что мы неминуемо перестаем любить человека, в которого влюбились. Но экстатичное, бурное чувство, собственно влюбленность, проходит всегда. Медовый месяц всегда быстротечен. Цветы романтики неминуемо увядают.

Для того чтобы понять природу феномена влюбленности и его неизбежного конца, необходимо исследовать природу того, что психиатры называют границами эго. Из косвенных наблюдений можно сделать вывод, что в первые месяцы жизни новорожденный не делает различия между собой и остальным миром. Когда он двигает руками и ногами, то двигается весь мир. Когда он голоден, то и весь мир голоден. Когда он видит, что его мать передвигается, то это то же самое, что и он передвигается. Когда мама поет, дитя не знает, что поет не оно. Оно не отличает себя от кроватки, комнаты, родителей. Одушевленные и неодушевленные предметы – все одно и то же. Нет различия между "я" и "ты". Нет различия между мной и миром. Нет границ, нет перегородок. Нет личности.

Но приходит опыт, и ребенок начинает ощущать себя как некую сущность, отдельную от остального мира. Когда он голоден, мать не всегда появляется, чтобы покормить его. Когда ему хочется поиграть, матери не обязательно хочется того же. У ребенка появляется полученное посредством опыта знание, что его желания не управляют мамой. Он убеждается, что его воля и мамино поведение раздельны. Начинается развитие чувства "себя". Взаимодействие между ребенком и матерью считается той почвой, из которой начинается рост его ощущения себя личностью. Давно замечено, что если взаимоотношения между ребенком и матерью сильно искажены – например, когда нет матери и нет надлежащей ей замены или когда из-за собственной психической болезни она совершенно не заботится и не интересуется им, – то этот ребенок вырастает с глубоко искаженным чувством личности.

Когда ребенок узнает, что его воля – это воля его, а не всей вселенной, он начинает замечать и другие различия между собой и внешним миром. Когда он хочет двигаться, то двигаются его руки, ноги, – но не кроватка, не потолок. И ребенок постигает, что его рука и его воля связаны между собой, и, значит, его рука – это его рука, а не что-то другое или кто-то другой. Именно таким способом в течение первого года жизни мы узнаем самое главное: кто мы есть и кто мы не есть, что мы есть и что мы не есть. И к концу этого первого года мы уже знаем: это моя рука, моя нога, моя голова, мой язык, мои глаза и даже моя точка зрения, мой голос, мои мысли, моя боль в животике и мои чувства. Мы уже знаем свои размеры и физические границы. Эти границы и есть наши пределы; знание их, утвердившееся в нашем рассудке, составляет сущность границ эго.

Развитие границ эго происходит на протяжении всего детства, отрочества и даже в зрелом возрасте, хотя чем позже устанавливаются границы, тем более психический (а не физический) характер они носят. Например, в возрасте от двух до трех лет ребенок обычно выясняет пределы своей власти. Хотя к этому времени он уже усвоил, что его желание не обязательно управляет матерью, он все равно не забывает, что оно может ею управлять, и чувствует, что оно должно ею управлять. Благодаря этой надежде и этому чувству, двухлетний ребенок часто ведет себя как тиран и автократ, пытаясь командовать родителями, братьями и сестрами, домашними животными, словно это челядь в его личных владениях, и разражаясь царским гневом, когда они не повинуются диктату. Об этом возрасте родители говорят: "Этот ужасный третий год..."

К трем годам ребенок обычно добреет, с ним уже легче договориться; это результат восприятия реальности – своей личной относительной немощи. И все же возможность всемогущества остается такой сладостной мечтой, что полностью отречься от нее нет сил даже после нескольких лет болезненного опыта собственного бессилия. И хотя к трем годам дитя уже приняло реальность границ своей власти, оно еще несколько лет будет убегать при случае в мир фантазии, где всемогущество (в особенности, его личное) по-прежнему существует. Это мир суперменов и капитанов Марвелов. Но постепенно даже супергерои уходят в отставку, и к середине отрочества молодой человек знает, что он – индивид, заключенный в границах своей плоти и в пределах своей власти, сравнительно непрочный и бессильный организм, существующий только благодаря кооперации группы подобных организмов – так называемого общества. Внутри этой группы между индивидами нет особых различий, но все же они изолированы друг от друга в силу личных особенностей и границ.

За этими границами одиноко и тоскливо. Некоторые люди – преимущественно те, кого психиатры называют шизоидами, – из-за тяжелых, травматизирующих переживаний детства воспринимают мир вокруг себя как безнадежно опасный, враждебный, обманчивый и неблагоприятный для развития. Такие люди ощущают свои границы как защиту и комфорт; они обретают чувство безопасности в собственном одиночестве. Но большинство из нас воспринимает одиночество болезненно и стремится выйти за стены своей личности, попасть в такие условия, где легче будет объединиться с окружающим миром.

Опыт влюбленности позволяет нам это – временно. Сущность феномена влюбленности заключается в том, что на некотором участке рушатся границы эго и мы можем слить свою личность с личностью другого человека. Внезапное освобождение себя от себя, взрыв, объединение с любящим существом и – вместе с этим коллапсом границ эго – драматическое прекращение одиночества. Все это большинством людей переживается как экстаз. Я и любимый (любимая) – одно! Одиночества больше нет!

В некоторых отношениях (но, безусловно, не во всех) влюбиться – это шаг назад, регрессия. Переживание единства с любимым человеком является отголоском того времени, когда, еще младенцем, мы были едины с матерью. В процессе слияния мы вновь переживаем чувство всемогущества, от которого нам пришлось отречься в период расставания с детством. Все кажется возможным! Объединяясь с возлюбленным (возлюбленной), мы чувствуем себя способными преодолеть любые препятствия. Мы верим, что могущество нашей любви заставит враждебные силы склониться, уступить, исчезнуть во мраке. Все проблемы будут решены. Будущее представляется исключительно светлым. Нереальность этих чувств – когда мы влюблены – точно той же природы, что и нереальность чувств двухлетнего монарха с неограниченной властью над семьей и всем миром.

И как реальность вторгается в царственные фантазии двухлетнего владыки, точно так же вторгается она и в призрачное единство влюбленной пары. Раньше или позже под натиском ежедневных проблем личность заявит о себе. Он желает секса, она – нет. Она хочет в кино, он его не любит. Он хочет положить деньги в банк, она предпочитает машину для мойки посуды. Она поговорила бы о своей работе, он – о своей. Ей не по душе его друзья, он не терпит ее знакомых. И каждый из них в глубине души начинает с болью постигать, что не он один принадлежит своему возлюбленному существу, что у этого существа есть и впредь будут свои желания, вкусы, предрассудки и привычки, отличные от его собственных. Одна за другой, постепенно или быстро, восстанавливаются границы эго; постепенно или быстро эти двое понимают, что разлюбили друг друга. И снова оказываются двумя отдельными индивидами. И тогда начинается либо уничтожение всех связующих нитей, либо длительный труд настоящей любви.

Употребляя слова "настоящая любовь", я подчеркиваю, что наше чувство любви, когда мы влюблены, является ошибочным, что субъективное ощущение любовного переживания – иллюзорно. Настоящую любовь мы обсудим глубоко и всесторонне несколько позже в этой же главе. Но когда я говорю, что после краха влюбленности может начаться настоящая любовь, я тем самым подчеркиваю также, что корни настоящей любви – не в состоянии влюбленности. Наоборот, настоящая любовь часто возникает как раз при таких обстоятельствах, когда влюбленности нет, когда мы действуем как любящее существо при всем том, что чувства любви не испытываем. Если принять как истинное то определение любви, с которого мы начали, то переживание влюбленности не может считаться настоящей любовью, и это можно подтвердить следующими рассуждениями.

Влюбленность не является результатом волевого акта, сознательного¹ выбора. Независимо от того, насколько мы открыты этому переживанию и насколько жаждем его, оно вполне может миновать нас. И наоборот, мы можем оказаться в этом состоянии как раз в такой момент, когда вовсе не искали его, когда оно нежелательно и некстати. Влюбиться в человека, с которым у нас явно мало общего, столь же вероятно, как и в человека более близкого и соответствующего нашему характеру. Мы можем быть отнюдь не высокого мнения об объекте нашей страсти, а вместе с тем бывает, что не можем влюбиться в человека, которого глубоко уважаем и с которым близкие отношения были бы во всех смыслах предпочтительны. Это не означает, что состояние влюбленности не подвластно дисциплине. Психиатры, например, часто влюбляются в своих пациентов (как и те – в психиатров), но, сознавая свою роль и свой долг перед пациентом, они обычно не допускают разрушения границ и находят в себе силы отречься от пациента как романтического объекта. При этом боль и страдания, обусловленные дисциплиной, бывают страшными. Но дисциплина и воля могут только контролировать ситуацию; они не могут создать ее. Мы можем выбирать, как реагировать на состояние влюбленности, но выбирать само это состояние нам не дано.

Влюбленность – это не расширение наших границ и пределов; это лишь частичное и временное разрушение их. Расширение пределов личности невозможно без усилий – влюбленность усилий не требует. Ленивые и недисциплинированные влюбляются столь же часто, как и энергичные и целеустремленные. После того как минует бесценный миг влюбленности и границы личности восстановятся, эта личность, возможно, избавится от иллюзий, но никакого расширения границ не произойдет. Если же границы расширяются, то, как правило, навсегда. Настоящая любовь – это опыт непрестанного саморасширения. Влюбленность этим свойством не обладает.

У влюбленности мало общего с сознательным, целенаправленным духовным развитием. Если мы и осознаем какую-либо цель, когда влюбляемся, то это разве что стремление покончить со своим одиночеством и, возможно, надежда закрепить эту победу бракосочетанием. Конечно же, у нас и в мыслях нет никакого духовного развития. И в самом деле, после того как мы влюбились – и пока еще не разлюбили, – мы чувствуем, что достигли вершины и нет ни возможности, ни потребности двигаться выше. Мы не ощущаем никакой нужды в развитии, нас вполне устраивает то, что есть. Наш дух почиет в мире. Не видим мы какого-либо стремления к духовному развитию и со стороны нашего возлюбленного (возлюбленной). Наоборот, мы воспринимаем его (ее) как существо совершенное, и если и замечаем отдельные недостатки, то расцениваем их как маленькие причуды и милые эксцентричности, как некий дополнительный шарм, приправу к отношениям.

Если влюбленность – не любовь, то что же она тогда представляет собой, кроме временного частичного разрушения границ эго? Я не знаю. Однако сексуальная специфика явления заставляет предположить, что это генетически определенный инстинктивный компонент брачного поведения. Другими словами, временное падение границ эго, представляющее собой влюбленность, – это стереотипная реакция человеческого существа на некую совокупность внутренних сексуальных побуждений и внешних сексуальных стимулов; эта реакция повышает вероятность сексуального сближения и совокупления, то есть служит выживанию человеческого рода. Или, выражаясь еще прямее, влюбленность – это обман, трюк, который гены проделывают над нашим рассудком (в других случаях более сообразительным), чтобы одурачить нас и заманить в ловушку бракосочетания. Довольно часто трюк не срабатывает – когда сексуальные побуждения и стимулы гомосексуальны или когда внешние факторы, такие, как родительский контроль, душевная болезнь, конфликтующие обязанности или зрелая самодисциплина, вмешиваются и предотвращают связь. Но, с другой стороны, без этого обмана, без этой иллюзорной и неизбежно временной (не будь временной, она потеряла бы свой смысл) регрессии к инфантильному всемогуществу и слиянию с любимым существом, многие из нас, пребывающие сегодня в законном – счастливом или несчастливом – браке, отступили бы в чистосердечном ужасе перед реальностью супружеского обета.