Страница 8 - Феноменологическая социология знания - Е. Д. Руткевич - Философия как наука

      Понятие “развитие” Бергер считает оценочным: оно включает в себя не только целерациональную деятельность в экономической, политической и со­циальной сферах, его сущность составляет ожида­ние спасения. “В наиболее важном смысле развитие — это религиозная категория... Развитие связано не только с улучшением материальных условий... Это также мечта о спасительной трансформации. Если не попять этого, многое из того, что имеет сегодня место в "третьем мире", останется непостижимым”. И если рациональные ожидания лучшей жизни чаще всего кончаются разочарованиями и фрустрациями, то мистика и магическое ожидание чуда оказываются гораздо более живучими, чем ра­циональные проекты. Согласно Бергеру, даже само понятие “третий мир” несет в себе оттенок мифа, напоминая средневековую эсхатологию Иоахима Флорского, делившего всемирную историю на три эпохи, соответствующие трем лицам христианской Троицы — Отцу, Сыну и св. Духу. Лишь в третью эпоху св. Духа исчезнут насилие, классовые разли­чия, восторжествует любовь, духовная свобода и все люди станут братьями.

     Поскольку страны “третьего мира” по-прежнему живут мифами, то их развитие, по мнению Бергера, обусловлено влиянием той или иной мифологии, будь то социалистический миф или капиталисти­ческий миф. Социалистический миф Бергер пони­мает не как ту или иную версию марксизма или социалистическое учение вообще. Корни этого ми­фа уходят в иудео-христианские традиции западной культуры, и связаны они с идеалами равенства, справедливости и спасительной общности. Социа­листический миф представляет собой синтез тем модернизации и контрмодернизации. Он обещает как блага модернизации — этос рационального кон­троля, планирования, производство материальных благ, стремление воплотить идею “прогресса”, цен­ности свободы, равенства и братства, — так и спасе­ние от разочарований современности: отчуждения, разобщенности, крайнего индивидуализма и тд. Поэтому неудивительно, что этот миф находит от­клик у многих людей как на Западе, так и в странах “третьего мира”, поскольку “обещаны и плоды со­временности (включая и материальные), и возвра­щение утерянных сокровищ досовременного образа жизни”. Капиталистический “миф роста” также обещает “прогресс” — здесь на первом вместе стоят технологический контроль, производитель­ность труда, возрастание власти над природой бла­годаря развитию науки и техники. Этот миф, явля­ющийся следствием секуляризации библейской эсхатологии, проходит сквозь всю западную историю и выступает важным компонентом мировоззрения людей в индустриально развитых обществах. В “тре­тий мир” эта мифология проникла сравнительно недавно вместе с его “вестернизацией” и “евангелизацией”.

      Эти два мифа переплетаются с автохтонными мифами стран “третьего мира”, сложное сочетание которых с идеологиями этих стран дает три главные реакции на современность: 1) одобрение и легити­мацию; 2) оппозицию и сопротивление; 3) конт­роль, сдерживание и противопоставление модерни­зации независимой от нее системы ценностей. Модернизация может восприниматься как два крайних полюса — спасение или проклятие. Характерным примером ожидания спасения явля­ются так называемые карго-культы, распростра­нившиеся в первые десятилетия нашего века в раз­личных частях Меланезии. Суть их состоит в проро­честве, будто из страны мертвых приедут предки и привезут своим родственникам все необходимое для жизни. Спасительные ожидания здесь возлага­ются на дары современности, обладание которыми сделает людей счастливыми. Бергер считает все идеологии, легитимирующие модернизацию, свое­го рода карго-культами. На уровне более сложной теории к ним относится также “девелопментализм” — одна из идеологий развивающихся стран, ото­ждествляющая развитие с экономическим ростом и рассматривающая модернизацию как благо.

      На противоположном уровне находятся различ­ные теории контрмодернизации (“нативизм”, или “традиционализм”), для которых характерно стрем­ление сохранить традиционное общество с его “сим­волическим универсумом”. На уровне дотеоретического сознания контрмодернизация часто прини­мает вид абсолютной оппозиции по отношению к современности. Такой крайний традиционализм, однако, редко встречается на уровне систематичес­кой идеологии. Наиболее общими для стран “треть­его мира” являются поиски контроля над силами модернизации с целью сохранить традиционные ценности, символы. Таков промежуточный средний вариант, для которого характерны попытки синте­зировать и в теории, и на практике импульсы мо­дернизации и контрмодернизации.

     Наиболее сильной реакцией на модернизацию в “третьем мире” Бергер считает национализм. В этом есть своя ирония, поскольку сама идея нации, наци­онального государства по определению — западная конструкция, ставшая антизападной идеологией в странах “третьего мира”. Национализм, будучи про­дуктом того самого буржуазного класса, создавшего капитализм и современную демократию, по край­ней мере со времен Наполеона выступает на поли­тической арене как сила, призванная представлять прогресс и современность. Однако в “третьем мире” национализм сочетается с импульсами контрмо­дернизации. Нация определяется в качестве всеох­ватывающей общности, способной преодолеть не­гативные последствия модернизации, гарантиро­вать новую коллективную, а отчасти и индивидуаль­ную идентичность.

       Социализм в странах “третьего мира” также свя­зан со стремлением к коммунальной общности и солидарности. Бергер признает, что социализм яв­ляется более универсальной идеей, поскольку обра­щен ко всему человечеству. Кроме того, он обращен не только к традиционным подразделениям общес­тва (племя, каста, религия и т.д.), но и к тем слоям, что возникли в результате процесса модернизации. Несмотря на постоянные разочарования в социа­лизме, связанные с той или ной версией реального социализма, социалистический миф не умирает. Его живучесть Бергер (вслед за М. Хальбваксом) объясняет метаэмпирической природой истинного мифа — верой в лучшее будущее. И хотя “география земли обетованной” (т.е. истинного социализма) постоянно меняется — от СССР к Китаю, от Китая к Кубе и тд., — всегда сохраняется надежда, что где-нибудь и когда-нибудь, пусть не в этот раз, но вос­торжествует истинный социализм.

     Возможно соединение социализма с национа­лизмом (например, “индийский”, “арабский”, “аф­риканский” социализм). При этом, считает Бергер, происходит сочетание национального духа с идеей развития, прогресса всего человечества. Иначе гово­ря, коллективная солидарность должна соединиться с модернизацией и при сохранении преимуществ традиционного и современного общества должны быть преодолены отрицательные последствия мо­дернизации.

     Бергер рассматривает популярные среди “левых католиков” идеи И. Илича, П. Фрейре в сфере обра­зования, “теологию освобождения”, соединяющую христианство с революционными чаяниями, и ряд других идеологических образований подобного ро­да. Все эти попытки контролировать процессы мо­дернизации, с его точки зрения, парадоксальны хо­тя бы потому, что стремление к контролю предпо­лагает выбор и манипулирование, которые сами по себе суть следствие модернизации, ибо нет ничего более современного, чем идея о том, что человек может совершить выбор того или иного пути соци­ального развития.

      В книге “Пирамиды жертв” (1974) Бергер пыта­ется совместить научный анализ развития стран “третьего мира” с этической оценкой происходящих событий. Свою задачу он видит в разоблачении как “мифа роста”, так и “мифа революции”, реализацию которых он рассматривает на примере Бразилии и Китая как наиболее показательных экспериментах, осуществленных бразильскими генералами и пред­седателем Мао. Обе модели потребовали колоссаль­ных жертв по крайней мере одного поколения ради иллюзорных целей. В обоих случаях жертвы оправ­дываются теориями. Одна из них “мирится с голо­дом сегодня, обещая избавление от него завтра... другая допускает террор сегодня, обещая гуман­ность завтра”. Бергер считает необходи­мым оценивать политику, исходя не из теории, а из количества жертв, которых она требует в качестве платы, и попробовать найти недогматические под­ходы к проблемам развития “третьего мира”.

     В “Пирамидах жертв” Бергер критично оценива­ет капиталистическую модель развития. Рост капи­талистической экономики сопровождается расту­щей бедностью и нищетой. “Универсальная проек­ция” американской мечты, каковую Бергер находит в работах типа “Стадий роста” У. Ростоу, не оправда­ла возлагавшихся на нее надежд. Капиталистичес­кая теория и практика развития оказались под ог­нем критики “слева”, причем “левый” взгляд стал преобладать не только среди марксистов, но и среди леволиберальных и леворадикальных теоретиков так называемого зависимого развития. В Латинс­кой Америке теория зависимого развития получила наибольшее распространение в период кризиса десарольизма (от исп. desarolio — развитие, аналог англ. development). Десарольизм служил обоснованием превращения традиционных слаборазвитых обществ в развитые капиталистические, был теоре­тическим фундаментом “Союза ради прогресса” в Латинской Америке. Несостоятельность этой моде­ли обнаружилась уже к концу 60-х годов: увеличи­лась зависимость от развитых капиталистических стран, обострились внутренние социально-классо­вые противоречия. В это время леворадикальные экономисты — П. Гонсалес Касанова, Ф.Э. Кардозо, С. Фуртадо и др. — выступили с теорией “зависимого развития”, центральный тезис которой гласит: про­никновение капитала в развивающиеся страны пре­пятствует их развитию, ведет к ущербу националь­ной экономики. Зависимость от международного капитала, транснациональных корпораций означа­ет, что экономические решения принимаются в чуждых развивающимся странам интересах, мест­ная индустрия ухудшается. Подобно тому как “метрополия” эксплуатирует “колонию”, предста­вители первой (“компрадорский класс”) эксплуати­руют остальное население страны. Минимальной целью эти теоретики считают достижение нацио­нальной независимости, а максимальной — разрыв связей с мировой капиталистической системой.

     В “Пирамидах жертв” Бергер, хотя и ведет поле­мику с марксизмом, не отрицает негативных пос­ледствий капиталистической модернизации. При­мер Бразилии, где армия, свергнув правительство Гуларта, создала максимально благоприятные ус­ловия для иностранного капитала, весьма показате­лен. Ценой быстрого экономического развития ока­залась резкая поляризация общества, падение уров­ня жизни большей части населения ~ не только в сравнении с привилегированными слоями, но и в абсолютном выражении. “Бразильское чудо” означало улучшение положения 10-15 млн. человек и нищету 85 млн. Миллионы были обречены на недо­едание и голодную смерть, лишены элементарной медицинской помощи. Средняя продолжитель­ность жизни для этих 85 млн. составляла 30 лет, 1/3 всех детей северных районов Бразилии умирали от голода в те самые годы, когда “экономическое чудо” давало ежегодно 10 % прироста ВНП. Военный ре­жим имел откровенно террористический характер, любое сопротивление жестоко подавлялось. Тюрь­мы, пытки, цензура, физическое уничтожение по­литических противников стали повседневностью. Так что плата за “чудо” оказалась слишком высока. Идеология, утверждающая, что “цель оправдывает средства”, что страдания и жертвы одного поколе­ния должны восприниматься как плата за счастье в будущем, отвергается Бергером как этически не­приемлемая.

     Если “бразильское чудо” выдавалось за модель развития стран капиталистической ориентации, то Китай стал моделью для стран социалистической ориентации. Но и здесь платой оказываются “пира­миды жертв”: одна волна террора следовала за дру­гой, земельная реформа, “Большой скачок”, “куль­турная революция” и другие кампании привели к гибели десятков миллионов. Но и оставшиеся в живых страдают физически и морально. “Если раньше улицы китайских городов жили шумной веселой жизнью, то теперь нет ни шума, ни веселья - все тихо и упорядоченно”, что, впрочем, и неуди­вительно, учитывая пережитое этим народом, отме­чает Бергер. Если жертвы физического насилия и голода измеряются миллионами, то психологичес­кие страдания: страх, унижения, горе — вообще не­измеримы. Что же получили люди, заплатив такую цену? Каковы достижения Китая? Несмотря на от­сутствие достоверной статистики, можно считать, что режим преуспел в развитии некоторых отраслей тяжелой промышленности и наконец справился с голодом. Но является ли это достижением маоистс­кого режима? “Логично было бы считать, — отвечает социолог, — что экономические цели достигнуты благодаря безмерным страданиям и труду народа, вопреки сюрреалистической иррациональности маоистских экономических программ”. Потери Китая, по мнению Бергера, несоизмеримы с его достижениями. Для того чтобы китайцы стали жить несколько лучше материально, не было нужды уничтожать миллионы людей и превращать страну в казарму. Сравнимая с Китаем по размерам Индия добилась примерно тех же целей (ликвидация голо­да, развитие национальной промышленности) без такого рода жертвоприношений.

     Итак, Бергер считал в 1974 г. обе модели этичес­ки неприемлемыми. Известные надежды он возла­гал на эксперимент Веласко Альворадо в Перу, ко­торый, впрочем, оказался безрезультатным. Бергер в то время был склонен к поискам “третьего пути”, соединяющего отдельные моменты капиталисти­ческой и социалистической модели. В целом его позицию можно было бы назвать гуманизмом в классическом смысле слова. Гуманизм в политике, согласно Бергеру, означает уважение индивидуаль­ных смыслов и ценностей, отсутствие насилия над людьми, причем не только физического “Люди имеют право жить в осмысленном мире. Уважение этого права является моральным императивом по­литики”. В частности, он был против “до­ктринерства”, навязывающего людям развиваю­щихся стран ценности и смыслы, которые разруша­ют их символические универсумы. Бергер говорит о необходимости “когнитивного уважения” к жиз­ненному миру людей, живущих за пределами ин­дустриальных обществ, основанного на постулате равенства всех миров сознания и уважения к опре­делениям реальности других людей.

      По мнению Бергера, при всем многообразии форм политика развития в “третьем мире” должна руководствоваться тем, чтобы избегать эксплуата­ции и голода, тоталитаризма и террора, аномии и бессмысленного разрушения смысловых универсу­мов. Всему этому сообща независимо от идеологи­ческих установок люди должны сказать “нет” и на­йти новые подходы к решению этих проблем, кото­рые были бы морально приемлемы и эффективны Гуманистическая направленность социологии Бер­гера вызывает уважение, можно согласиться и с тем, что жизненные миры всех людей должны прини­маться в расчет. Конечно, мир крестьянина или жи­теля бразильской сельвы может быть ничуть не бед­нее, а даже и богаче работающего на конвейере жи­теля Детройта. Однако социальное развитие пред­полагает модернизацию и современное сознание. А так как, согласно Бергеру, человеческие возможнос­ти по вмещению различных смысловых систем ог­раничены, то неизбежен выбор. Очевидно, что в раз­вивающемся обществе преобладать будет современ­ное, а не традиционное сознание Так что постулирование Бергером равенства всех смысловых универсумов остается благим пожеланием на уровне теории, вряд ли достижимым в реальности. Кроме того, несмотря на отдельные негативные последст­вия, процесс модернизации для современных и тра­диционных обществ несомненно прогрессивен, так как связан с развитием науки и техники, освоением природы, развитием социальных отношений, улуч­шением материальных жизненных стандартов и т.д. Это трудно отрицать, и поэтому Бергер в ряде работ начала 70-х годов говорит о прогрессивности капи­тализма по сравнению с досовременными общест­вами. В дальнейшем же всякие сомнения относи­тельно того, являются ли благом для развития стран “третьего мира” капитализм и модернизация, отпа­дают и социолог становится активным их защитни­ком, выдвигая тезис, что “включение страны "треть­его мира" в рамки интернациональной капиталис­тической системы благоприятствует ее развитию”.