Атавизмы и иллюминаты
Семейная басня, которую все, включая порой и самого Карла Юнга (младшего), с удивленной улыбкой пропускают мимо ушей, живет в традиции всех мифов об эротическом союзе смертных женщин с богами. Многие люди, как из семьи Юнга, так и со стороны, могут при некоторых обстоятельствах украдкой рассказать эту историю, наслаждаясь своим участием в жизни знаменитости посредством распространения слухов о том, что якобы мать профессора, доктора Карла Юнга имела, как говорят немцы, "залет на стороне",то есть внебрачную связь с Гете, приведшую к рождению Карла, и т.д. Правда это или нет, но Карл Юнг (младший) любил рассказывать этот анекдот в течение всей своей жизни. Происхождение этой басни неизвестно, но есть все основания подозревать, что она существовала еще при жизни Карла Юнга (старшего). Его внук говорил, что впервые услышал эту историю от посторонних еще будучи школьником, что должно быть только усилило в его глазах вероятность того, что это нечто большее, нежели легковесная семейная басня.
Карла Юнга (младшего) изумляло сходство между его дедом и Гете. Оба были витальными, энергичными, продуктивными личностями, доминировавшими над другими людьми и интеллектуально и психологически. Оба были как учеными, так и поэтами, находившимися в юности под влиянием пиетизма и разочаровавшимися в нем в зрелые годы. Оба были немцами и масонами-иллюминатами, и, что самое главное, до конца остались подлинными романтиками. Оба казались большими, чем жизнь, более похожими на силы природы, чем на людей.
Карл Юнг (младший) знал, что он унаследовал многие особенности темперамента своего деда (и, соответственно, Гете). Согласно его собственному признанию, будучи юношей, он постоянно соразмерял себя с легендой своего деда, а отнюдь не с живым примером своего отца.
На семинаре, который он проводил в 1925 г. в Цюрихе, Карл Юнг выразил уверенность в существовании "одержимости предками", т.е. в том, что при известных обстоятельствах в жизни определенного человека могут активизироваться некоторые наследственные структуры, позволяющие духу его предка, "управлять" действиями этого человека. Юнг привел в качестве примера случай "гипотетического нормального человека", внешне никогда, не проявлявшего способности к лидерству, но в котором, после того, как он оказался у власти, пробудилась "наследственная структура" лидера из семейного прошлого(31). Эти наследственные структуры были созвучны с находившимися к тому времени уже на грани вымирания биологическими теориями девятнадцатого века и не имели ничего общего с генетикой. Юнг также использовал это понятие в спиритуалистическом смысле. Не очень сложно представить его фантазирующим о своем деде, а возможно и о Гете, в подобных терминах. В течение первых шестидесяти лет юнговской жизни биология и спиритуализм были у него смешаны так, что нам это даже трудно (и даже неприятно) себе представить. Таким образом Юнг-ученый несомненно нашел опору в выживших в рамках немецкой биологии ламаркиан-ских тенденциях, сохранявших открытой возможность того, что унаследованные им личностные черты его прадеда — эти сверкающие лучи гетевского гения — струились и от его собственной личности.
Но Юнгу-ученому суждено было навеки остаться всего лишь своей "личностью номер один", своим дневным аспектом, своим компромиссом со скептическим миром, настаивающим на устранении из жизни магии, т.е. требовавшем подвига, столь же неосуществимого для ночного аспекта юнговской личности, как и желание убрать звезды с вечернего неба. Его вера в реинкарнацию — один из проигрышей мелодии вечного возвращения, звучавшей повсюду в его внутренней и внешней жизни.
Юнг почувствовал особое родство с Гете в пятнадцатилетнем возрасте, после первого из своих многих прочтений "Фауста". "Он полился в мою душу как чудодейственный бальзам", — рассказывал он (32). Фауст — ученый специалист, получивший множество докторских степеней, но "не ставший более мудрым, чем прежде" — это искатель истины, жертвующий интеллектуальным миром, чтобы заняться магическим вызыванием духов для достижения оккультной мудрости. Юнг считал, что гетевский "Фауст" является новым заветом, плодом откровения, вкладом в мировой религиозный опыт и новым священным текстом. В 1932 г. он написал в письме, что "Фауст" — это самая недавняя опора в перекинутом через топи мировой истории духовном мосту, начинающемся с эпоса о Гильгамеше, "И Цзин", Упанишад, "Дао-де-Цзин", фрагментов Гераклита и продолжающемся в Евангелии от Иоанна, посланиях апостола Павла, сочинениях Мейстера Экхарта и Данте"33. В его глазах Гете стал "пророком", особенно по части подтверждения автономной реальности "зла" и "мистической роли, играемой последним в избавлении человека от тьмы и страдания"34.
Публичное выражение позиции Юнга по вопросу о реинкарнации, которое можно найти в MDR в главе "Жизнь после смерти", состоит в том, что "он сохраняет свой разум свободным и открытым" и не "собирается принимать какую-то определенную точку зрения", но в то же время некоторые таинственные страницы посвящены "намекам" на его прежние жизни. И правда, в одном месте Юнг говорит: "Однако в последнее время у меня были сны, которые, как мне кажется, описывали процесс реинкарнации одного моего покойного приятеля". После замечания о том, что ему "никогда не приходилось слышать о каких-нибудь похожих снах у других" и что у него "нет возможности сравнивать", Юнг отказывается углубляться в данную проблему. Однако он признается: "после этих снов я стал иначе относиться к проблеме реинкарнации"35. Но из архивных материалов нам известна его приватная точка зрения, согласно которой его сны подтверждали, что в своей предущей инкарнации он был Гете36.
"У меня нет ответа на вопрос о том, является ли карма, по которой я живу, результатом моих прошлых жизней, или скорее саккумулированным во мне наследием моих предков", — признается Юнг в MDR. "Являюсь ли я комбинацией жизней этих предков и воплощаю ли я эти жизни вновь? Жил ли я в прошлом как отдельная личность и достиг ли я в той жизни достаточного прогресса для того, чтобы пытаться найти решение. Я не знаю"37.
Но ведь реинкарнация подразумевает множественность существований, и в своих метафизических поисках основ Юнг не остановился на Гете. Отвечая на вопросы о своих прошлых жизнях, Юнг иногда заявлял, что он был Мейстером Экхартом38, родившимся в Эрфурте в 1260 г. и считающемся одним из наиболее философичных и оригинальных христианских мистиков. Экхарт (как и Юнг) пользовался средствами поэтической выразительности и парадоксами при изложении смысла своих представлений о Боге, которые можно смело истолковывать как пантеизм. В 1329 г. Папа Иоанн XXII запретил часть его сочинений, признав их еретическими.
От того, что рядом с Гете оказывается Экхарт, еще более актуальной становится проблема юнговской внутренней Отчизны. Тот факт, что Юнг верил в бессмертие души, в жизнь после смерти или даже в реинкарнацию, для его читателей или для тех, кто читал написанное в MDR между строк, откровением не является. Как настаивал сам Юнг, вера в подобные вещи всегда глубоко субъективна и чрезвычайно личностна, и потому-то его спекуляции по поводу собственных прежних жизней будут оставаться столь разоблачительными и трудными для восприятия до тех пор, пока мы не поймем те миры, в которых он жил, т.е. его внутреннюю и внешнюю отчизны.
Наибольшую важность представляет этнический паттерн его инкарнаций. Это его собственные логические рефлексии, идущие от его культуры и потому весьма прочные, не подлежащие обсуждению и расистские: Юнг является совершеннейшим результатом эволюции его предков, чье наследие сфокусировалось в нем. И это всегда германский Гений, гений его народа (Volk).
1 Относительно истоков Филемона в гностическом и митраическом символизме см.: Richard Noll, "Jung the Leontocephalus", Spring 53 (1993): 38-39.