IV. САМОСТЬ

     Главным образом, они ощущаются как нечто зачаровывающее, нуминозное. Зачастую их окружает атмосфера чувствительности, обидчивой сдержанности, скрытности, болезненно тесной связи и при этом - абсолютной властности. В этих качествах выражает себя относительная автономность фигур анимы и анимуса. По своему аффективному рангу они соотносятся с тенью примерно так же, как тень с эго-сознанием. Представляется, что основной аффективный акцент приходится на долю последнего; во всяком случае оно способно - со значительными затратами энергии - хотя бы временно подавить тень. Но если по какой-либо причине бессознательное берет верх, тогда весомость тени и других его фигур возрастает в такой пропорции, что шкала ценностей приобретает обратный характер. То, что залегало дальше всего от бодрствующего сознания и казалось целиком бессознательным, обретает угрожающие формы, и аффективная ценность растет по мере продвижения вверх на следующей шкале: эго-сознание, тень, анима, самость. Подобная инверсия сознательного состояния бодрствования регулярно происходит при переходе от бодрствования ко сну, и тогда ярче всего проступают именно те образы, которые оставались бессознательными при свете дня. Относительную инверсию ценностей вызывает также любое abaissement du niveau mental ( Понижение плато интеллекта, понижение сознания (фр.) -Прим. пер. )

     Здесь я говорю о субъективной эмоциональной ценности, подверженной вышеописанным более или менее периодическим изменениям. Но есть еще и объективные ценности, основанные на consensus omnium ( Всеобщее согласие (лат.) -  Прим. пер.) - например, моральные, эстетические и религиозные ценности; это - признаваемые всеми идеалы или окрашенные чувством коллективные представления (" representations collectives " Леви - Брюля) ⁶ . Субъективные чувственные тона или "ценностные кванты" легко распознаются на основании числа и типа порождаемых ими констелляций, или симптомов беспокойства ⁷ . Коллективные идеалы часто лишены субъективного эмоционального тона, но тем не менее сохраняют чувственную ценность. Эту их ценность, следовательно, нельзя продемонстрировать с помощью субъективных симптомов; однако, можно доказать ее наличие на основании их характерного символизма и связанных с этими коллективными идеями атрибутов, - не говоря уже об их суггестивном воздействии.

С пой поры, как поднят я из праха,
Как ее лобзания познал,
Чист мой взор, не знает сердце страха,
Страстью к ней мой разум воспылал.
Речь ее ловлю я чутким слухом,
Как богине поклоняюсь ей.
Слушайте! Вещает добрым духам
Мудрый глас владычицы моей:..."

     (Перевод Л.Гинзбурга. - Цит. по: Гельдерин. Сочинения. - М.: Худ.лит., 1969, - с.51. -Прим. пер. )

     Нетрудно увидеть, что идея свободы здесь трансформирована в свой исходный драматический образ - в сияющую фигуру анимы, освобожденной от тяжести земли и тирании чувств, в психопомпа, показывающего путь к полям Элизиума.

     Первый из упомянутых нами случаев, когда коллективная идея представлена в сновидении в сниженном аспекте, несомненно встречается чаще: "богиня" появляется в виде черной кошки, а божество - в виде lapis exilis (камня, лишенного ценности). Тогда для интерпретации необходимы определенные познания не столько в зоологии и минералогии, сколько в том, что относится к существованию исторического consensus omnium no поводу рассматриваемого объекта. "Мифологические" аспекты присутствуют всегда, даже если они бессознательны в том или ином конкретном случае. Например, выбирая, в какой цвет - зеленый или белый - покрасить садовую калитку, человек может и не помнить, что зеленый - цвет жизни и надежды; тем не менее, символический аспект "зеленого" присутствует в качестве бессознательного svus - entendu ( Подразумеваемое (фр.) - Прим. пер.) Так мы обнаруживаем, что нечто, в высшей степени значительное для жизни бессознательного, занимает самую нижнюю ступеньку на шкале ценностей сознания, и наоборот. Фигура тени сама по себе уже принадлежит царству бестелесных призраков - не говоря об аниме и анимусе, вообще проявляющихся не иначе как в виде проекций на других людей. Что касается самости, она находится целиком вне личностной сферы, если и являет себя нам, то лишь в виде религиозной мифологемы, а ее символы варьируют в диапазоне от высочайшего до наинижайшего. Всякий, кто самоидентифицируется с дневной половиной своей психической жизни, на основании только что сказанного объявит ночные сновидения пустопорожними, - хотя ночь не менее длинна, чем день, а всякое сознание очевидным образом опирается на бессознательное, коренится в нем и растворяется в нем каждой ночью. Более того, психиатрии довольно хорошо известно, что может сделать бессознательное с сознанием, и по этой причине она уделяет бессознательному внимание, зачастую кажущееся непостижимо большим с точки зрения непрофессионала. Мы знаем, например, что все, днем незначительное, разрастается по ночам, и наоборот; таким образом, мы знаем, что рядом со всем, что днем мало, маячит то, что ночью велико, пусть даже оно и невидимо.

     Знание такого рода является необходимым предварительным условием любой интеграции: то есть психическое содержание может быть интегрировано лишь если осознан его двойственный аспект, и если оно не только постигнуто интеллектом, но и понято в соответствии с его чувственной ценностью. Однако интеллект и чувство трудно запрячь в одну упряжку - они вступают в конфликт по определению. Каждый, кто идентифицирует себя с интеллектуальной точкой зрения, изредка обнаруживает, что его чувства противостоят ему, как враг в облике анимы; со своей стороны, интеллектуальный анимус способен ожесточенно атаковать позиции чувств. Так что всякий, кто пожелает совершить трудный подвиг осознания чего-либо не только интеллектуальным образом, но и в соответствии с его чувственной ценностью, обязательно должен будет столкнуться с проблемой анимы/анимуса, решение которой откроет ему путь к высшему единству - conjunctio oppositorum ( Соединение противоположностей (лат.) - Прим. пер.)