О. Крышталь. Я И МЫ – СЦЕНАРИЙ ОПТИМИЗМА

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

К этому я пришел в предыдущем тексте и, думая, что тут и есть конец моих изысканий, представил себе, будто как в детстве стою перед картой мира. Каждый раз мне радостно вспомнить детство – не оттого, что в детстве было только хорошо, а потому, что в такой момент кажется, будто я рожден, чтобы остаться в Реке Времени навсегда. Я знаю, что это представление ни на чем не основано, но "кажется" вдруг встает выше всяких оснований: мне кажется, что Одинокому Робинзону позволено вечно сомневаться, не сон ли это, его жизнь.

Хотелось превратить "кажется" в "очевидно".

Хотелось написать текст под заглавием "Счастье", а получился "Глаз акулы". Я верил, что мои переживания так же важны для других, как и для меня. И вот сейчас, когда уже произошли первые контакты текста с другими личностями, когда я уже успел получить гораздо больше холодного дождя непонимания, чем сочувствия или похвал, я по-прежнему верю

*   *   *

– и пропущенная строка – это больше, чем пропущенная строка, вполне возможно, что это не строка, а пропасть.

Чем был мой текст как не молитвой "от противного"?

Я надеялся, что мука безнадежности родит что-то большее, чем надежду.

Я надеялся, что сомнения приведут к Вере.

Надежды не оправдались.

– Провокатор, – шутит мой приятель, и мне кажется, что он не шутит.

– Самопровокатор, – говорю вслед за ним и с легкостью вонзаю себе булавку для бабочек в область грудной клетки – чтобы мое тело хорошо на ней держалось, когда будет помещено в коробку коллекции насекомых.

Крышка закроется, и вопрос о Вечности переместится в прикладную область сохранения экспонатов.

*   *   *

Я как экспонат буду олицетворять один из дефектов импринтинга, когда Вера вовремя не внедрилась, и вот, ее нет, и уже никогда не будет.

Много ли может сказать евнух о том, чего ему не хватает?

Нельзя ответить на этот вопрос, не задав дополнительных. Они будут касаться предыстории: родился ли евнух евнухом – а если нет, что успел испытать, прежде чем им стал?

Не задавая никаких вопросов, можно просто примерить варианты воображаемой судьбы к себе.

Как род одежды.

Вера позволяет относиться к судьбе как к одежде, потому что судьба это не все, с ней не все кончается, потому что у верующего есть душа – или карма – или что-то там еще, что у человека есть, но он так устроен, что ЭТИМ не владеет.

Ища объяснение такому положению вещей, обращаешься за советом к другим, радуясь при этом, что на свете есть не только ты. Однако обмен опытом не дает решения проблемы: оказывается, весь твой муравейник живет в подозрении, что на свете есть не только МЫ. Нас себе не хватает, и одно из самых массовых томлений – ожидание если не Мессии, то пришельцев.

*   *   *

Все эти простые соображения, связанные с сознанием, которому с собой страшно, а в себе – тесно, все эти соображения, будучи высказаны, оставят верующего собеседника равнодушным.

В лучшем для меня случае верующий меня пожалеет, а типично – просто пройдется по мне взглядом как по бедному родственнику, чтобы не показаться заинтересованным моими подробностями. Или понимающе скажет обо мне

– Неверный, – еще раз оценив все преимущества своего положения.

– Неверный, – говорю себе и я.