ФЕНОМЕНЫ САМОПОЗНАНИЯ И СТРУКТУРАЦИИ ФЕНОМЕНАЛЬНОГО «Я» - Самосознание личности - Столин В.В.

Описанная выше группа феноменов характеризовала процесс самопознания как процесс уподобления и субъективной дифференциации, как процесс наполнения самосознания содержанием, свя­зывающим человека с другими людьми, с культурой и обществом в целом, процесс, происходящий внутри реального общения и благодаря ему, в рамках жизнедеятельности субъекта и его специфических дея-тельностей.

Если рассматривать феномены самопознания и структурации феноменального «Я» в их, так сказать, натуральной форме, т. е. объективно, так как они су­ществуют в эмпирической действительности, то их трудно отличить от уже описанных феноменов — они также проявляются внутри и благодаря процессам общения, процессам коллективной и индивидуальной деятельности. Тем не менее они составляют, хотя и не независимый, все же более или менее самостоя­тельный предмет исследования. «Феномены уподоб­ления» касаются того, как происходит усвоение и присвоение того или иного содержания представлений о себе. Феномены самопознания касаются вопроса о том, как происходит самопознание, .в том числе и то­го, что уже усвоено или присвоено, превращено в «Я» субъекта и в его личность, и какие формы при­обретают результаты этого процесса в самосозна­нии.

В современной психологической литературе есть несколько подходов к этой проблеме. Один из них опирается на анализ тех итоговых продуктов само­познания, которые выражаются в строении представ­лений о самом себе, «Я-образе», или «Я-концепции». Этот вопрос конкретизируется прежде всего либо как поиск видов и классификаций образов «Я», либо как поиск «измерений» (т. е. содержательных парамет­ров) этого образа.

Наиболее известным различением образов «Я» .яв­ляется различение «Я-реального» и «Я-идеального», которое так или иначе присутствует уже в работах У; Джемса, 3. Фрейда, К. Левина, К. Роджерса и многих других, а также предложенное У. Джемсом различение «материального Я» и «социального Я» [34]. Более дробная классификация образов предло­жена Розенбергом: «настоящее Я», «динамическое Я», «фактическое Я», «вероятное Я», «идеализированное Я» [цит. по 57]. Ш. Самюэль выделяет четыре «из­мерения» «Я-концепции»:.образ тела, «социальное Я», «когнитивное Я», и самооценку [223]. Отметим, что практически любой из «образов-Я» имеет сложное, неоднозначное по своему происхождению строение. Так, например, В. Шонфельд определяет констелля­цию психологических компонентов, детерминирующих структуру образа тела (не путать со схемой тела в вышеуказанном смысле) на сознательном и бессоз­нательном уровнях следующим образом: «I) актуаль­ное субъективное восприятие тела, как внешности, так и способности к функционированию; 2) интернализо-ванные психологические факторы, являющиеся ре­зультатом собственного эмоционального опыта инди­вида, так же как и искажения концепции тела, про­являющиеся в соматических иллюзиях; 3) социоло­гические факторы, связанные с тем, как родители и общество реагируют на индивида; 4) идеальный образ тела, заключающийся в установках по отноше­нию к телу, в свою очередь, связанных с ощущения­ми, восприятиями, сравнениями и идентификациями собственного тела с телами других людей» [229, 846].

Отметим, однако, что очень часто виды образов или их измерения выявляются умозрительно. Каждое из понятий—«образ тела», «Я-реальное», «Я глаза­ми других», «Я, каким я скорее всего стану»—пред­ставляется вполне содержательным в том смысле, что человек может ответить на вопрос о том, каким он представляет себя в будущем, или каким он себя ви­дит в прошлом'или настоящем, или каким его видят окружающие. Но означает ли это, что имеющаяся у него «Я-концепция» структурирована именно так? Или, быть может, человек порождает эти «Я-образы» тут же в лаборатории по заказу экспериментатора, и эти образы не отражают какой-то стабильной структуры его самосознания, а есть не более чем актуаль­ные и вызванные задачей представления — продукты фантазии и воображения. Человек ведь может опи­сать себя, даже если его попросить представить себя существом другого пола или животным — из этого не следует, что оба этих образа включены в его «Я-концепцию». Ответить на эти вопросы можно лишь сочетая теоретический анализ самих «инструкций» и соответствующих им измерений с конкретными эм­пирическими исследованиями.

Одна из возможностей такого эмпирического ис­следования базируется на психосемантическом под­ходе к анализу индивидуального сознания5. Экспе­риментальная процедура, как правило, предполагает, что испытуемый оценивает с помощью набора лек­сических единиц ряд объектов, которыми могут быть языковые значения, понятия, представления, образы, изображения. Полученное эмпирическое множество оценок анализируется далее с помощью математиче­ских процедур (прежде всего, факторного анализа) с целью выявления общих параметров, или «измере­ний» (факторов), которые интерпретируются как «ка­тегориальная сетка» обыденного сознания [94]. К ра­ботам этого направления принадлежат, прежде всего, исследования Ч. Осгуда и его последователей. Перво­начально Осгудом и соавторами использовались коп-нотативные, эмоционально-оценочные прилагательные (хороший—плохой, сильный—слабый), на базе ко­торых было построено субъективное семантическое пространство с осями «Оценка», «Сила», «Актив­ность» [211]. Как показали специальные исследова­ния, данное пространство является универсальным и отражает наиболее общие эмоциональные параметры восприятия [212]. При применении методики семан­тического дифференциала к конкретным лексическим наборам либо наборам особых понятий или представ­лений в качестве объектов шкалирования и при до­бавлении более предметно определенных шкал число выделяемых факторов увеличивается, а общеконно-тативные факторы приобретают предметную, денота­тивную семантическую окраску—это было показано

как Осгудом и соавторами, так и в ряде работ совет­ских исследователей [94; 97].

Ч. Осгудом был построен «личностный семанти­ческий дифференциал», в котором в качестве шкал использовались/прилагательные, описывающие черты (грубый — деликатный, рациональный — иррациональ­ный и т. д.), а в качестве объектов шкалирования вы­ступали знакомые испытуемых, киногерои, а также такие понятия, как «Я-сам». Были выделены такие факторы, как «моральность», «возбудимость», «твер­дость», «социабельность», «уникальность», «реализм», «рациональность», «урбаннстичность» [цит. по: 97]. Аналогичные наборы факторов были выделены и в некоторых других исследованиях [97].

В исследовании В, Ф. Петренко и А. Г. Шмелева [97] также было построено личностное семантическое пространство, при этом использовались два независи­мых метода: метод, совмещающий в себе черты се­мантического дифференциала Осгуда и «репертуарных решеток» Дж. Келли [188], и метод, основанный на шкалировании изображений [96]. В первом экспери­менте использовался список из 140 прилагательных, описывающих личностные черты, а в качестве объек­тов шкалирования испытуемые должны были пред­ставить хорошо знакомых им людей, различающихся по заданному принципу—по полу, возрасту и отно­шению к ним испытуемого. В результате было выде­лено восемь факторов, отражающих когнитивную структуру восприятия хорошо знакомого другого че­ловека: 1) сознательная моральность и положитель­ная оценка; 2) деловитость и личностная сила; 3) жиз­нерадостная экстравероия и активность; 4) тонкость и культура общения (коммуникабельность); 5) про­стодушный альтруизм; 6) самовлюбленность и уп­рямство (эгоцентризм); 7) отчаянная смелость (рис-ковость); 8) эмоциональная устойчивость. Авторы под­разделяют полученные измерения на три группы: эмо­ционально-оценочные факторы, объективные харак­терологические свойства, аксиологические категории обыденного сознания.

Важно подчеркнуть, как это делают авторы цити­рованного исследования, что наиболее продуктивное применение методики личностного дифференциала ле­жит не в выявлении приписываемого объекту перцепции содержания (будь то другой человек или сам субъект описания), а в выявлении того, как субъект это-делает, т. е. в специфической связи между дескрип­торами-прилагательными и в различиях описаний раз­ных людей. Описывая себя или другого, человек рас­крывает себя самого, но не столько тем,- какие ка­чества он воспринимает, сколько тем, какие «изме­рения» он использует. Число и независимость изме­рений являются показателем его «когнитивной слож­ности» [97].

Число и содержание выделенных измерений ока­зываются, однако, сильно зависимыми от того, какие объекты шкалируются, что выступает в качестве шкал и как производится обработка результатов. Приме­ром может служить исследование, проведенное О. Тзенгом, в котором уже непосредственно анализи­ровались размерность и содержание представлений о самом себе [233].

В этом исследовании «Я-концепция» в своем ког­нитивном аспекте выступила как система независи­мых и как бы вложенных друг в друга субъективных семантических пространств. Система представлений о себе включает разные варианты «идеальных Я», «про­шлое Я» и «настоящее Я». Каждый из этих «Я-обра-зов», в свою очередь, расположен в двух других субъ­ективных пространствах—аффективном (включаю­щем оси: оценка, сила, активность) и денотативном (включающем оси: моральность, идеализм—реализм, зрелость). Отметим, что такое представление о «Я-концепции», действительно отражая некоторые важные черты ее строения, является лишь моделью реально существующих когнитивных структур. Уже иной состав шкал и шкалируемых понятий может дать существенно отличающиеся результаты.

Исследование также показывает, что эмпирически выделяемые оси, или измерения, могут не совпадать с априорно постулируемыми. Так, постулированное ав­тором измерение «суперэго—ид» не выделилось в экс­перименте, зато выделились сразу три разных «иде­альных Я»: «социальное», «семейное», «собственное». «Прошлое», «настоящее», «будущее Я», как выясни­лось, не лежат на одной оси, а составляют три не­зависимых измерения, т. е. в самосознании, по данным Тзенга, настоящее не выводимо из прошлого, а будущее не есть экстраполяция настоящего. Эти данные показывает, что какими бы сами собой разумеющи­мися не казались априорно постулируемые измере­ния «Я-концепции» или виды «Я-образов», это еще не означает, что именно так структурировано само­сознание человека.

Наконец, данный эксперимент показывает, что эмо­циональные и оценочные компоненты органически вплетены в «Я-концепцию». Однако только осгудов-ские «оценка», «сила», «активность», так же как де­нотативное измерение «моральность», не исчерпыва­ют, конечно, строения эмоционально-ценностного от­ношения к себе (в другой терминологии — самоува­жение).

Задача выявления строения «Я-концепции» оказы­вается еще более сложной, если учесть, что конечные результаты зависят не только от того, что и с помощью чего шкалируется, но и от не лежащей на поверхно­сти модели самопознания, предполагаемой самой экс­периментальной процедурой. Поясним эту мысль. Экспериментальная парадигма большинства исследо­ваний такова: субъект выносит некоторые суждения о других людях или о себе самом, и по тому, как он это делает (но не потому, что он конкретно припи­сывает другим или себе), восстанавливается лежащая в основе этих суждений категориальная структура представлений о других людях или о самом себе. Од­нако то, что выявляется, существенно зависит от того, какие условия вынесения суждений моделируются. Так, если экспериментальная процедура основана на описании каких-то лиц из окружения испытуемого или самого себя с помощью заданного списка дескрипто­ров-прилагательных, фиксирующих те или иные чело­веческие черты, качества, особенности, то фактически моделируются следующие особенности самопозна­ния.

1. Субъект выносит категорические, абсолютные суждения о другом человеке (или о самом себе), так сказать а-бстрагированные от ситуации проявления той или иной черты. Конечно, в экспериментальной ситуации человек способен на такие суждения. Од­нако действительно ли так происходит в реальной жизни человека, в его реальных процессах познания и самопознания? Уже наблюдения над испытуемыми

показывают, что они порой испытывают сильные за­труднения при отнесении тех или иных прилагатель­ных к объекту оценки. Как, например, можно утвер­ждать, что человек грубый безотносительно к ситуа­ции проявления грубости? Так, человек может быть груб с врагами и нежен с друзьями. Или, как сказать про человека—робкий, если он робок лишь в отно­шениях с девушками, но смел в постановке профес­сиональных задач и их разрешении?

2. Субъект выносит свои суждения «ни для чего», «просто так», т. е. не имеет специальной мотивации для своего познания или самопознания. Соответствен­но снимается и вопрос о мотивированное™ выбора того или иного термина для описания или самоопи­сания.

Известно, однако, насколько разнится восприятие другого человека от профессиональных задач или ха­рактера отношений с ним [20]. Добавим также, что в реальной жизни объект описания (в том числе и сам субъект) мог и не проявиться в таких качествах, например, как «надежность», «вкрадчивость», «изя­щество». Однако субъект может в эксперименталь­ной ситуации оценивать свой объект и по этим пара­метрам, в результате может возникнуть фантомная сложность или, наоборот, простота самоописания и описания, которым не будет аналогов в сознании и самосознании.

3. Субъект выносит свои суждения о человеке во­обще, на основании общего впечатления о нем (или о себе). Конечно, и на основе первого общего впечат­ления можно составить суждения о человеке [20], однако во множестве других ситуаций в основе суж­дений уже лежат поступки человека, предполагающие определенные мотивы.

Иная модель познания и самопознания, в некото­рых отношениях преодолевающая ограничения выше­изложенной, положена в основу экспериментальной процедуры, разработанной Дж. Келли, теория и ме­тод которого подробно проанализированы в отечест­венной литературе [53, 141]. Предложенный им ре­пертуарный тест содержит ряд существенных отли­чий от метода личностного дифференциала. Во-пер­вых, он предполагает не ситуацию оценки, а ситуа­цию сравнения, в которой, конечно же, могут использеваться оценочные Категорий, ни это полностью за­висит от испытуемого и действительно может его ха­рактеризовать. Во-вторых, свободный выбор катего­рий при операции сравнения известных ему людей делает эту процедуру гораздо более моделирующей реальное познание человеком других людей и себя, а также делает мотивированным и не случайным на­бор тех или иных различающих категорий.

Эти особенности репертуарного теста Келли пол­ностью соответствуют характеру его теории. В осно­ве этой теории лежит представление о человеке, ко­торый является, прежде всего, субъектом мышления, а не субъектом деятельности или общения. Личность отождествляется с субъектом мышления, последнее рассматривается в своем структурном аспекте. Кон­структ—центральная категория теории—представ­ляет собой различающую дихотомию. Личностные процессы .направляются по руслам конструктов, по­следние также служат основой для различения лич­ностей.

Сильным моментом этой теории является имен­но идея дихотомической организации сознания и мышления, подробная разработка представлений о свойствах конструктов и влиянии системы конструк­тов на интерпретацию внешних событий и собствен­ное поведение. Однако развитие сознания, мышления и самосознания, представляемое в теории Келли как развитие, системы конструктов, оказывается замкну­тым на самое себя. Реальный действующий субъект выпадает из системы анализа.

Другое направление исследований, к которому от­части принадлежит Дж. Келли, исходит не из анали­за структур сознания и самосознания, организующих представления человека о другом человеке или самом себе, а из анализа самого процесса познания. Один из возможных теоретических ходов в этом анализе— это распространить представление о процессах или механизмах социальной перцепции (познания друго­го человека) на самопознание. Так, Г. Я. Розен вы­сказывает гипотезу, что такие механизмы социальной перцепции, как стереотипизация и категоризация (приклеивание ярлыков), логическое умозаключение на основе отдельных фактов поведения, вчувствова-ние, опора на интуицию, проекция, эффект «ореола»,

влияние имплицитной теории личности, инертность представлений, стремление к внутренней непротиво­речивости, . характеризуют также и самопознание [103, 56—57].

Идея о том, что человек познает себя так же, как других людей, нашла свое прямое воплощение в кон­цепции самовосприятия Д. Бэма [152].

В основе этой концепции лежит идея о том, что че­ловек познает самого себя, свои внутренние состояния, эмоции, установки путем сознания своего собственно­го поведения и условий, в которых оно осуществляет­ся. В этом смысле наблюдение собственного поведения и познание себя принципиально не отличаются от наблюдения поведения другого человека и познания другого6.

В. П. Трусов,   подробно   проанализировавший как теорию Д. Бэма, так и релевантные ей экс­периментальные данные, подчеркивает, что введенные Д. Бэмом и его последователями в психологический обиход данные ставят под сомнение однонаправлен­ность привычной связи: установка — поведение. «По­ступок часто не просто отражает и проявляет вовне наше внутреннее состояние, — пишет В. П. Трусов, — а выполняет иную функцию: проверка своей оценки этого состояния» [132, 85]. К обсуждению роли по'-ступка в формировании самосознания мы еще вер­немся в следующей главе.

В качестве общего вывода из этого раздела отме­тим следующее. Структура феноменального «Я» за­висит от характера тех процессов самопознания, результатом которых она является. В свою очередь, процессы самопознания включены в более объемлю­щие процессы: в процессы общения человека с дру­гими людьми, в процессы деятельности субъекта. От того, как будут поняты эти процессы и каким, сле­довательно, предстанет 'в исследовании сам субъект, носитель самосознания, зависят и результаты анализа строения его представлений о себе, его «Я-образов», его отношения к самому себе.

6 Это положение явно перекликается с известной теорией эмоций В. Джемса, согласно которой человек не потому плачет, что ему грустно, а потому и грустит, что плачет [34].