АСИММЕТРИЯ В ЗНАКОВЫХ СИСТЕМАХ - Чет и нечет, асимметримозга и знаковых систем - Иванов В. В.

В ранних философских учениях, например древнекитайской теории противоположных мировых начал ян и инь, еще отчетливо видны мифопоэтические истоки этих построений, хотя и очевидно нравственно-философское их переосмысление в таких утверждениях, как: «Солнце ведает (началом) ян; луна ведает (началом) инь... Ян— это нравственность, инь— это наказание» [106, т. 2, с 47]. Едва ли не наиболее интересное развитие теория двух противоположных начал ян и инь получила в своих конкретных приложениях к явлениям языка и искусства. Не только в Китае, чо и в Японии теория т;вх противоположностей, в частности, выражаемых в противоположении чета и нечета, была использована позднее в эстетических сочинениях, в которых можно видеть непосредственное предвосхищение структурного описания произведений искусства в терминах двоичных противопоставлений, достаточно распространившегося в наше время.

Неслучайно С. М Эйзенштейн непосредственно использовал принцип эстетического описания в терминах инь и ян в своих сочинениях (подобно тому, как другой теоретик искусства тою же времени Иттен заимствовал сходный принцип из древнеиранской традиции) В частности, в статье «Э1 О чистоте киноязыка» [107] в терминах нескольких основных двоичных противоположностей, таких, как чет — нечет, Эйзенштейн разбирает кадры из эпизода с яликами, плывущими к кораблю, в своем фильме «Броненосец Потемкин».

В замечательном этюде «Чет и нечет» [108] Эйзенштейн сходные принципы, почерпнутые им отчасти из арсенала старой

китайской и японской эстетики, применяет к исследованию триптиха японского художника Утамаро, а затем переносит этот же метод на исследование «Троицы» Рублева (рис. 34). Он полагает, «что необычайное усиление пластической лирики» тихого перезвона, которым проникнут образ «живоначаль-

Рис 34 Схема «Троицы» Рублева (по Эйзенштейну)

ной Троицы» Рублева (1408 г.) во многом зависит от того, что и здесь в фигурах трех ангелов применен тот же принцип сочетания четных элементов с нечетными.

Тут совершенно также одинаковые по поведению элементы размещены по разным группам и тем гармонически их объединяют, а разные элементы оживляют внутреннюю жизнь одинаковых групп.

Три фигуры ангелов распадаются на: одну (числом нечетную) в четном месте ряда, и две — т. е. четные числом, размещенные в нечетных полях (I и III).

Принадлежащие к одной группе (нечетных) — два ангела зеркально... противоположны друг другу по положению тела и меха. В то же время сами элементы их (меха и тело) повернуты в одну и ту же сторону.

Связь с центральной фигурой группы строится на том, что, принадлежа к разным группам по числовой принадлежности, I и II противоположны по положению ликов, но одинаковы по повороту фигур, а II и III, одинаковые по положению ликов, противоположны по положению фигур.

Это дает неустанное противостояние одного (нечетного) — двум (четному):

два тела слева своим поворотом противостоят одному спра-ва(1,П-Ш),

два лика справа своим положением противостоят одному справа (I, II — III),

И (I, II —III) противостоит (I —II, III).

Нечетное число фигур (одна) в четном поле (вторая по счету) темная, а противопоставленное ей четное количество (два) в нечетных полях (I и III) противостоят ей и по цвету — они светлые».

В приведенном замечательном образце предельно простого и убедительного эстетического разбора гениального произведения Рублева особое внимание привлекает анализ соотношения левых и правых частей композиции. Эта же проблема занимала и многих других искусствоведов [109, с. 45], а также математиков [99, с. 54].

Вывод, к которому пришел один из крупнейших искусствоведов XX века Вёльфлин, состоит в глубоких корнях неодинаковости восприятия правого и левого в искусстве. В последнее время этот вывод искусствоведов получает подтверждение в исследованиях по функциональной асимметрии мозга [ПО]. С этой асимметрией связаны склонности к преимущественному движению глаз в правую сторону (у правшей с доминантным левым полушарием) [24, 32] и соответственно выделение правого зрительного поля.

Над этой проблемой задумываются не только искусствоведы, но и крупнейшие люди искусства. Герой одного из последних романов Набокова «Полюбуйся на скоморохов!» болен психическим расстройством, которое делает для него левую и правую стороны необратимыми (абсолютными, а не относительными) понятиями. В его восприятии пространству присущи левая и правая стороны, которые не могут поменяться местами.

Эта проблема представляет собой по существу часть гораздо более общего вопроса. Предстоит выяснить, в какой степени асимметричное строение знаковых систем человека

обусловлено асимметрией функций мозга. Положительный ответ на этот вопрос можно дать не только по отношению к асимметрическому восприятию пространства, но и применительно к таким соотношениям, как противопоставление высокого и низкого тона. Это последнее, с одной стороны, связано с различием функций полушарий головного мозга, с другой стороны, играет существенную роль в системах таких двоичных оппозиций, как древнекитайская и некоторые африканские.

Но поставленный вопрос имеет и значительно более общий характер. Основной особенностью всех тех ранних систем двоичных противопоставлений, к которым имеют тенденцию возвращаться и системы более поздние, является четкое различение по эмоциональной окраске: положительности — отрицательности. Но последние исследования в области функциональной асимметрии полушарий ведут к выводу, согласно которому выключение (инактивация) «доминантного» полушария приводит к резко выраженным отрицательным эмоциям, и обратно: выключение правого полушария ведет к положительным эмоциям [25]. Поэтому можно представить себе, что двухполюсная система оппозиций, окрашенных эмоционально, «встроена» в самую организацию головного мозга.

Последний и наиболее сложный вопрос, возникающий при рассмотрении асимметрии знаковых систем человека в свете асимметрии полушарий, связан со структурой научных представлений о мире. Такие преднаучные концепции, как пифагорейская, относительно легко связываются с той именно основной структурой знаковых систем, которая бесспорно обусловлена асимметрией мозга. Но вместе с тем авторы новейших работ по общей теории симметрии оправданно видят в пифагорейских учениях много черт, созвучных и современной науке [111, с. 13—22].

В гораздо более общем плане взаимосвязь асимметрии мозга (и обусловленной ею асимметрии языка и других систем знаков) можно было бы видеть в духе принципа Кюри, предполагающего, что «асимметрия творит явления». Кажутся небезынтересными те сходства, которые можно выяснить при сравнении проблем современной биологии, вслед за Пастером ищущей фундаментальные отличия живой природы в асимметрии молекул, физики микромира, все больше сосредоточивающей внимание на проблеме симметрии [1, 112, 113], и наук о человеке, ищущих связь асимметрии мозга с асимметрией систем знаков.

Некоторые современные ученые, идут достаточно далеко по пути таких сопоставлений. Одни из них полагают, что выделение левого полушария, как и вообще значимость левой стороны

организма у позвоночных, в конечном счете можно связать с асимметрией живого вещества на молекулярном уровне [24, с. 182] Другие сравнивают новейшие открытия в области асимметрии мозга с выводами физики микромира, установившей наличие комбинированной четности [32, с. 190—197].

Одним из предшественников современной науки и здесь (как и во многих других областях знания) оказывается Гете. Гете пришел к мысли о «первоначальной полярности» всех явлений природы в конце XVIII — начале XIX в. под влиянием естественнонаучных открытий в области электричества и магнетизма. Он видел в двух полюсах магнита «первичный феномен», т. е. модель всех других подобных противоположностей (в том числе, в теории цвета и теории звука, которыми он специально занимался). По мнению Гете, Аристотель, зная роль противоположностей для научного исследования, тем не менее не был знаком с явлением раздвоения единства. А именно такое разделение единицы на двойственность Гете считал важнейшим для понимания полярности в науке нового времени [2, с. 40, 139, 142, 145, 146, 272]. Из слов Гете, поставленных эпиграфом к первой главе этой книги, видно, как он подходил вплотную и к распространению этого принципа на психику человека в ее соотношении с правой и левой половинами тела (а следовательно, и мозга).

Мысль, по которой морфология (т. е. общая структура) мозга сказывается в морфологии знаковых систем, близка к расширенному пониманию морфологии и у самого Гете, и у его последователей в науке новейшего времени. Современные морфологические модели не только в биологии, но и в науках о человеке [42] могут считаться непосредственным развитием основных идей Гете. Это же можно сказать и о бинарном («полярном», как сказал бы Гете) подходе к строению мозга и знаковых систем. Спор о «плане» (или «типе» по Гете) строения организмов во французской Академии между Сент-Илером (поборником морфологии Гете) и Кювье, который Гете считал важнейшим событием 1830 г. [2, с. 307—309, 483, 484], остается острым и для современной науки о морфогенезе [42, с. 17]. Многие идеи морфологии Гете только сейчас начинают обретать научную реальность.

Кажется возможным видеть конкретизацию мысли Гете о «раздвоении» в роли понятия двойственности в современной математике. Но связь этих проблем (как и принципа дополнительности Бора в широком его понимании) с рассматриваемыми в настоящей книге требует еще специального обоснования.