Франке-Грикш Марианна. «Ты с нами!»: Системные взгляды и решения для учителей, учеников и родителей.

Ребенок, стоящий за родителями, — такого мы еще не видели. Заместительница Евиной сестры замахала руками, она хотела, чтобы отец и мать стояли вместе. Затем она кивнула заместительнице Евы, той следовало встать рядом с ней. Она явно взяла руководство на себя. Когда я мимоходом обратила на это внимание, Ева сказала: «Да, дома она тоже всегда всем говорит, кому что делать». Заместительнице Евы было очень хорошо рядом с дедушкой. Тогда я взяла девочку
54

55

58
У Звезданы и других детей беженцев я придавала особое значение рассказам о родине и обо всем, что они потеряли. Так дети могли напрямую коснуться своей печали, перестать горевать и во многих случаях снова почувствовать радость жизни.
О смерти
Я бы хотела,когда я умру, чтобы я еще раз смогла увидеть людещкоторые меня знают и любят.
Я хочу еще раз полететь в Косово и чтобы увидеть там моих друзей и мою семью.
Эбру
Понять Эбру мне было непросто. Это была девочка из иранской семьи, третья из пятерых детей. Когда мы играли в семью, ее всегда выбирали на роли, где жена или ребенок были несчастны. Другие дети обратили на это внимание. Я не знала, имеет ли это какое-то значение, и посоветовала детям не задумываться об этом. Вокруг Эбру всегда было много ссор, ябедничества и обвинений. Лишь прочитав сочинение Эбру, я смогла понять ее немножко лучше. Меня очень тронуло, что она нарисовала свою собственную могилу. Будучи мусульманкой, девочка была крайне сдержана в том, что касалось рассказов о доме. Ее сочинение показало, под каким моральным давлением находился ребенок. При всем старании она явно не могла угодить родителям. Отец Эбру уже говорил со мной и просил, чтобы я была с ней построже. Ему было важно, чтобы девочка пошла в гимназию. Однако словарный запас Эбру был ограничен, всю вторую половину дня она была вынуждена сидеть дома, где говорила только на родном языке. Субботу и воскресенье она проводила в школе по изучению Корана. У нее практически не было возможности повысить свой языковой уровень для поступления в гимназию. Мне не удалось спокойно разъяс-
59

60
нить это ее отцу. Я очень сопереживала Эбру с ее мыслями о смерти. Но мне оставалось только уважать ее судьбу такой, как она была, помочь ей я ничем не могла.
О смерти
Я хочу, чтобы я поскорее умерла. Но до этого я хочу быть очень милой и отзывчивой девочкой и принести нескольким людям счастье. До своей смерти я хотела бы сделать несколько прекрасных вещей. Я хотела бы сказать моей умершей бабушке: «Я тебя очень люблю и помню о тебе». Иногда я думаю, что, когда я умру}я буду сильно наказана. Я сделала много плохих вещей и за это не виновата и хочу стать новым человеком. Больше всего я хочу пойти в гимназию. Этим я доставлю радость себе и моей маме и всей семье. Моя мама говорит: «Прежде чем я умру,я должна пойти в гимназию». Это для нее и для меня большая радость. После этого я хочу поскорее умереть, потому что я хочу знать, как там, на небесах.
26.11.1996
Бурхан
Строки, написанные Бурханом, были словно чудо. Как и Эбру, он тоже нарисовал собственную могилу.
В середине октября с Бурханом произошел случай, который я хотела бы описать подробно.
С самого начала учебного года мальчик вел себя вызывающе. Он мешал на уроках, портил всем настроение и не желал сотрудничать. Своим постоянным криком, швырянием стульев и нападениями на одноклассников он создал вокруг себя такую атмосферу, которая многих детей настроила против него, некоторые его даже боялись. По прошествии восьми недель мне стало ясно, что дальше такое поведение в классе терпеть нельзя.
Судя по многим брошенным на уроках высказываниям, интеллект у мальчика был незаурядный, но, несмотря на обширный запас немецких слов, способность ясно мыслить
61
и самостоятельно судить, его успеваемость была очень низкой. Кроме того, я совершенно не могла понять, как возникали эти похожие на приступы состояния, когда он вдруг заметно бледнел и становился гиперактивным — просто без тормозов. Вихор волос надо лбом стоял прямо-таки дыбом, а после своих «выступлений» мальчик совершенно обессиливал, обхватывал голову руками и жаловался на ужасное напряжение. Я пригласила к себе на прием его отца. Такое поведение сына не было для него новостью, он сам очень из-за этого переживал. Ему было жаль Бурхана, но в то же время он прекрасно понимал, что я не могла больше держать мальчика в классе. Мы поговорили о вспомогательном классе для социально неадаптированных учеников, но я чувствовала, что и такой класс мальчику не подойдет. «Чего-то ваш сын еще не знает, может быть, сначала ему нужно это узнать», — произнесла я и сама удивилась тому, что сказала.
Отец сказал, что в браке у них все в порядке, и я заверила его, что это его приватная территория, которая меня не касается. «И все же, — сказала я, — меня интересует, когда и почему вы переехали в Германию». Мужчина рассказал, что женился он еще в Турции, где у них родились двое детей. Через пять лет после свадьбы в один год умерли его брат и сестра: брат в 23 года во время эпилептического припадка, а сестра — в 18 лет от аневризмы мозга. «С тех пор 15 лет прошло, после этого мы и уехали в Германию», — сказал он. Он уверял меня, что больше не горюет, но при этом у него покраснели веки. Бурхан, родившийся четыре года спустя уже в Германии, ничего об этом не знал, он даже не знал, что у него были дядя и тетя, которые умерли молодыми.
И снова между нами установилась та тишина, которая возникает всегда, когда проявляется глубинная реальность души. Я воспринимаю это как проблеск света. Я сказала отцу, что теперь все в порядке, все ясно. Ему нужно на пару часов отпроситься с работы, пойти погулять после школы с сыном и в спокойной обстановке рассказать ему о своих умерших брате и сестре. Потом ему следовало разыскать их фотогра-
62
фии, отдать их в фотоателье, чтобы увеличить, вставить в рамку и повесить дома.
Отца Бурхана был очень удивлен, он пока не видел тут никакого решения проблем своего сына. Я не стала ничего ему объяснять, но и не оставила места для сомнений, попросив его забрать Бурхана из класса (мальчик ждал, что его, как было обещано, привлекут к разговору). Отцу нужно было сказать ему, что мы нашли решение, что теперь все хорошо и он может остаться в классе. Отец так и поступил. Хотя я ничего ему не объяснила, когда они спускались с Бурханом по лестнице, он просто сиял. На следующий день Бурхана в школе не было и через день тоже, это была пятница. Родители просили передать, что у мальчика поднялась температура — выше 40 градусов. В следующий понедельник он снова был в классе. Немного бледный, он стоял у моего стола и говорил, что отец все ему рассказал — и о тете, и о дяде, у которого была эпилепсия, и что они оба умерли, и что отец, когда ему об этом рассказывал, плакал, и что они вместе отыскали фотографии.
«Ну, — сказала я, — тогда все хорошо». Бурхан еще немного потоптался около меня и сел за свою парту, чего раньше без приказа никогда не делал. С этого момента паренек стал меняться. Через три недели пришел первый отзыв из класса. Один мальчик сказал: «Бурхан правда изменился. Лучше, чтобы он не сидел больше один». До этого никто рядом с ним сидеть не хотел, да и сам он хотел сидеть один. На следующей неделе этот ученик по собственной инициативе пересел к Бурхану, мальчики подружились и большую часть времени проводили вместе. На самом деле изменилось не только поведение мальчика, он стал лучше учиться и, в конце концов, сделался одним из лучших учеников в классе.
Когда через несколько месяцев у Бурхана снова произошел сильный срыв, я позвала его к себе. Я спросила его, может быть, старые состояния все-таки нравятся ему больше? И предложила просто рассказать про этот срыв дяде и тете и спросить, что они на это скажут.
63

64
Тут его лицо просветлело и он сказал: «Мы с папой еще не закончили. Нам еще нужно повесить фотографии, я этим займусь».
С тех пор я с Бурханом об этом не разговаривала. К концу года он был четвертым по успеваемости, и в классе его любили.
О смерти
Я думаю, что могу задать Богу вопрос: Я бы его спросил: как ты возник? Путь на небеса, наверное, почти самое прекрасное. Наверное, можно пожелать себе свой мир.
Когда мой папа рассказывал мне о своих умерших брате и сестре, он был очень грустный.
Азиза
Азиза вместе с матерью и сестрой бежали из Афганистана.
Девочка говорила по-афгански и на узбекском диалекте отца, который погиб, будучи участником движения Сопротивления. Казалось, пережитое отцом отражалось в ее снах и фантазиях. Она нарисовала себя спящей, а рядом свой сон, где в руке у нее пистолет. Азиза быстро осваивала немецкий язык. Но подруг у нее не было. Мальчики считали ее очень воинственной.
О смерти
Я хочу умереть с моей мамой и с моими братьями и сестрами: так же как мой дедушка, дядя и моя тетя. Иногда я думаю об этом когда хочу спать, я боюсь и немножко плачу. Когда я умру, или что кто-то в моих снах хочет меня убить.
Разумеется, обращаться с написанным в сочинениях нужно было очень тактично. Я сказала детям, что меня очень порадовали их работы. Затем мы поговорили о том, у кого в семье по-прежнему царит траур по членам семьи, которые
65

66
умерли молодыми (из-за болезни, на войне или в результате несчастного случая), и как семья с этим обходится. Я сказала, что, когда война или несчастный случай неожиданно вырывают человека из жизни, мертвые оставляют после себя в семьях большие пустоты. И добавила: «Иногда эту пустоту стремится заполнить другой член семьи, и тогда он чувствует себя так же, как тот человек». Детям было трудно себе это представить, но один из них кивнул, это был Ясин. Мы говорили о том, что у траура есть несколько фаз и что с последней фазой некоторые взрослые не справляются. В этой фазе они могут закончить горевать, оставить умершего покоиться с миром и снова позволить себе смеяться и жить своей жизнью.
Дети рассказывали о своих родителях, о том, как они говорят о мертвых, как несут их в своем сердце или же предпочитают о них не говорить и какое настроение царит тогда в семье. Один мальчик рассказал о своем погибшем дяде. Я подговорила его как-нибудь просто упомянуть за столом: «Сегодня я рассказал в школе о дяде Кенане». На следующий день мальчик доложил, что так и поступил. Это подействовало на всех как шок, а мама заплакала. Но потом все стало легче. Мама захотела узнать, что он рассказал в школе о ее брате, и через несколько дней сама пришла ко мне, чтобы поговорить. Она почти не говорила по-немецки. Она вынула из сумки фотографию брата с черной полосой. Фотография была размером не меньше чем 15 х 25 см. Я спросила ее, можно ли нам повесить ее до обеда в классе, потому что теперь все дети знают о ее погибшем брате. Кем перевел ей вопрос, и она кивнула. Мы повесили фотографию погибшего дяди Кема на стену, и в этот день все дети вели себя немножко тише.
Вальтер
Отец Вальтера погиб в результате несчастного случая, когда мальчику было четыре года. В пятом классе он был скорее спокойным, но к концу шестого оживился, стал дерзким и часто перечил. У него начался переходный возраст.
67
Я пригласила к себе его мать. Она тоже видела, как меняется Вальтер, и очень из-за этого переживала. Она сказала, что мальчику не хватает отца.
Я сказала, что высоко ценю ее усилия, поскольку знаю, что такое растить сына одной.
«И все-таки, — сказала я, — ваш умерший муж продолжает жить в вашем сыне, с этой точки зрения он всегда с вами». Это заставило ее задуматься, и она призналась, что мало говорила с Вальтером об отце, что таким образом она хотела облегчить для него утрату. Она считала, что ему нужно забыть отца, они даже перестали ходить к нему на могилу. Заговорив о муже, она сама вдруг заметила, что ей стало легче. Чувствовалось, что она по-прежнему очень тоскует. Ее очень огорчало поведение Вальтера. Такой заботливый раньше, теперь он усвоил по отношению к ней хозяйски-приказной тон. Она чувствовала себя совершенно беспомощной.
Я посоветовала ей снова включить в их жизнь папу Вальтера. Ей следовало вместе с сыном пойти на кладбище и у могилы, как бы перед лицом его отца, сказать, что она и его папа всегда им гордились, что он — их общий сын, даже если отца уже нет в живых.
Кроме того, я рекомендовала ей впредь иногда позволять мальчику то, что разрешить ему мог бы только отец. Глаза у нее загорелись, она сказала, что знает, что бы это могло быть. (Позже она сказала, что отец наверняка разрешил бы ему по выходным подольше задерживаться в футбольном клубе, а еще он купил бы ему компьютер, чего она пока не сделала.) Я сказала ей, что для мальчика будет хорошо, если в повседневной жизни она будет почаще вслух включать в свои рассуждения мнение отца. Например: «Он наверняка был бы рад твоим футбольным успехам» или «Ему бы не понравился тон, которым ты со мной разговариваешь». Так она сознательно снова создала бы между собой и умершим мужем поле, в котором мальчик рос бы защищенным и знал свое место.
Поначалу мама Вальтера отнеслась к моим словам с недоверием. Но однажды Вальтер сам подошел ко мне и рас-
68
сказал, что мама взяла его с собой на кладбище и в первый раз много рассказывала ему об отце. А еще она сказала ему, что с тех пор, как у него поменялся голос, он все больше становится похож на отца. В течение следующих месяцев у мальчика заметно спало напряжение. На самом деле, по детям было видно, воспринималась ли смерть отца или матери только как их отсутствие или же оставшемуся родителю удавалось в обычной жизни сознательно включать умершего в свою волю.
Однажды Вальтер даже подошел ко мне и сказал, что впервые почувствовал, что горюет об отце, раньше он думал, что когда я говорю о скорби, то «несу чушь».
Трин
Трин был вторым из четверых детей во вьетнамской семье. Это был спокойный, прилежный мальчик, который вскоре уже очень хорошо говорил по-немецки.
Однажды он подошел ко мне и сказал, что его 24-летний брат, который тоже жил в Германии, разбился на мотоцикле. Трин словно окаменел, мне казалось, что он был просто в шоке. Через несколько недель поведение мальчика резко изменилось. Он начал дерзить, мешать на уроках, стал плохо выполнять домашние задания и отказывался участвовать в общей работе в классе.
Я спросила его, что случилось. Трин пожал плечами — он и сам не знал, что сказать.