Секащсий Александр Куприянович. Онтология лжи.

Речь вовсе не идет о переписывании документов, разного рода анкет и удостоверений личности, что является вопросом чисто служебным. Кодекс прав и свобод требует опустить планку трансцендентальной снисходительности и отказаться от априорного недоверия к автобиографическому поиску. Любой гражданин имеет право идентифицировать себя с каким-то убеждением (точкой зрения) и назвать его своим. И хотя Б. Гройс, достаточно подробно исследовав механику возникновения точек зрения, показал, что мы явно переоцениваем их «нашесть», всякое «убеждение» считается искренним, пока не доказано обратное. Здесь принцип трансцендентальной снисходительности работает. Применить этот принцип к сфере воспоминаний о себе мешает правило, согласно которому память Другого имеет априорное преимущество в вынесении истинного суждения (принцип объективности Другого). Между тем, поскольку мы убедились, что коллективный Другой может оказаться (и легко оказывается) программистом нашей памяти, то в требовании хотя бы равенства фальсификаций нет ничего необычайного. Поскольку прогресс человеческой мощи (как уже говорилось во 2-й главе) состоит в неуклонном ослаблении зависимости от природно-данного, в похищении первородства согласно завету Яхве — Иакова (лаконично и точно выраженному Н. Федоровым: «заменить даровое на трудовое»), то и в данном случае мы попадаем в самый фарватер настоящего будущего.
Мы видим, что ослабевает связь «Я — мое тело» как один из самых прочных барьеров, сдерживающих экспансию Я.
Правда, вживление искусственных органов, можно сказать, делает лишь первые шаги—эра протезирования только начинается. Но зато пластическая хирургия, фейс-лифтинг, армирование золотыми нитями отчасти уже перешли в разряд рутинных косметических технологий. Клеймо внешности, поставленное прессом на человеческой глине, перестало быть окончательным. Современные пластические хирурги с легкостью исправляют «погрешности» творенья. Они уверенно, твердой рукой стирают знаки, которыми Бог шельму метит, и заново переписывают написанные Богом лица.
Мы очевидным образом подходим к рубежу, за которым начинается свобода выбора внешности, по крайней мере перехват ответственности за окончательный ее дизайн.
Столь же обычной операцией становится сейчас и хирургическая смена пола. Пока эта операция производится в основном в
случаях рассогласования эндокринной и психологической половых идентификаций человека. Но существуют примеры и физиологически не мотивированной смены пола—как осуществления свободного выбора самого себя. Здесь, как и повсюду, где совершается отмена природной однозначности, мы имеем дело с экзистенциальным авангардом, т.е. небольшой группой людей, формирующих острие фальсификации. Эти представители авангарда авангардов суть посланцы, разведчики образа жизни, который рано или поздно будет присвоен и одомашнен, а пока проходит стадию проклятий Савонаролами всех мастей. Следует также отметить, что работа на самом острие фальсификации осуществляется в условиях всегда запаздывающей техники безопасности укрытия лжи, и первые испытания авангардных модусов бытия, как правило, предстают в демоническом образе. Критики, выступающие от лица традиции, не любят задумываться о том, почему Господь возлюбил Иакова и возненавидел Исава...
Во всяком случае, общему вектору эмансипации человека, дистанцирования его от всех лимитирующих факторов, от законодательства природы вполне соответствует и право выбора воспоминаний или, точнее, свободного синтеза воспоминаний. Мы можем даже наметить здесь типичный путь аннексии новых территорий— способ, которым прекращается юрисдикция Природы и осуществляется перехват гарантий. Так, до поры до времени целостность Я успешно гарантировалась естественным ходом вещей. В интересующем нас аспекте калейдоскоп воспоминаний проецировался в единство Я; недостаток же внутренней достоверности компенсировался опорой на Другого. Причем эта опора основывалась вовсе не на Доброй Воле Другого, а на отсутствии прецедента, т. е. систематического повода, для намеренного искажения Другим хранимого — проблематичной длительности человека во времени, возможности его непрерывного парадоксального самоотождествления с собственным именем. Как известно, лучший сторож — тот, кто не ведает, что хранит (если речь идет о человеческом типе разумности). Но как только ему удастся хотя бы векгоризировать тайну хранимого, т.е. перевести ее из фонового состояния стихийного создания версий в некий интенциональный модус, — уже никакие меры не смогут восстановить прежнюю, опирающуюся на невидимость надежность ее гарантии: ни мольба, ни клятвы, ни угроза смерти. Возможность прицельной фальсификации внутрен
ней достоверности человеческого Я начисто отменяет, таким образом, приоритет биографа перед «автобиографом». Человек выбирает себе «подходящие» воспоминания. И лучшим противообман- ным устройством при подделке собственных воспоминаний является руморологическое6 бесстрашие человека, действительная (а не в качестве хорошей мины при плохой игре) готовность следовать принципу «что бы ни говорили, лишь бы говорили...»— раз уж океан болтовни (Gerede) все равно омывает человека со всех сторон, не оставляя ему ни кусочка суши.
Если факты биографии человека, которые ему кто-то напоминает, могут быть, хотя бы в принципе, сконструированы, он вовсе не обязан придавать им форму личных воспоминаний, так сказать, зачислять в состав своей памяти, «реагировать» на них, чтобы потом забывать их с помощью психоаналитика или ценой колоссальных энергетических затрат. А раз человек не обязан «вспоминать» все предъявленное, то он может оставить напомненные ему факты как есть, в виде версии, и даже отстраненно наслаждаться ее саморазмножением, «партеногенезом».
Вспомним пример из знаменитого гегелевского эссе «Кто мыслит абстрактно?», в котором в ответ на обвинение соседки: «Ты разбила мой кувшин» — виновница отвечает: «Во-первых, я не видела Вашего кувшина, а во-вторых, он уже был разбитым»... Любая достаточно длинная фальсификация рано или поздно неизбежно приходит к этой стадии. Отсюда вытекает оправдание ру- морологического бесстрашия: если тебя обвиняют в одном из семи смертных грехов — не бери в голову, дождись, пока обвинят в остальных шести; теперь твое право выбрать и утвердить собственную версию (и вспомнить ее от души) гарантировано куда надежнее, чем в случае опоры на столь хрупкую вещь, как Добрая Воля Другого!
6Термин А.Ронелл руморология (англ. rumourology) обозначает стихию слухов, сплетен, неизбежных искажений, «испорченный телефон», который, как экэистенциал, предшествует «нормальному» телефону (см.: Ronell A. The Telephone Book. Lincoln, 1989).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Понимание вопроса «что есть ложь?» требует по крайней мере не меньших усилий, чем понимание аналогичного вопроса об истине. Отталкиваясь от уровня данности, где ложь есть нечто, входящее под символом «Л» в формулы символической логики (наряду с символом «И», обозначающим истину) как собирательное имя всякого безобидного несоответствия, можно обнаружить подлежащий смысловой уровень, в пределах которого ложь имманентна злу, заблуждению, греху... Это этический уровень, на нем ложь предстает как угроза человеку, как пролом в ноосфере. Но и этическое измерение лжи — всего лишь предпоследнее, несмотря на свою кажущуюся универсальность. Есть еще и дооценочный уровень — онтология лжи. Место лжи — это место, где отсутствует ясное восприятие в субстанциональности сущего, бездна, непреодолимая ни для одной каузальной связи. Ложь—излишек бытия. Ее среда — это невидимое Богу, и в этом смысле со времен Платона ложь понималась как небытие. Ибо она — вне замысла, вне сферы эйдосов. Онтологически ложь — побочное явление Большого Взрыва, слышимость содрогания, испытываемого первомате- рией, когда в творческом акте ее пронизывает Дух. Миражное квазипространство лжи (отзвука и отблеска, рефлексии) может быть изъято из бытия без малейшего ущерба, поскольку оно никак «не взаимодействует» с Бытом, не существует — но лишь до тех пор, пока не появляется устройство, способное считывать это миражное квазипространство, реагировать на отсвет и отзвук, пока не появляется утилизатор миражей — человеческий разум.
Отсюда начинается «обморок бытия» (М. Хайдеггер), «недуг божества» (Ф.Геббель). Способность продуцировать ложь и не- разрушаемость ложью становится родовым определением новой реальности — человеческого разума.
По отношению к «сущему как таковому» новая реальность получает приставку «квази». Ее важнейшие модусы задаются уже здесь, до всякой этической оценки. «Удвоение» — квазибытие всякого сущего вне своего места, в миражном измерении образа. Фальсификация — способность образа замещать объект, переходящая в означивание и символизацию. Наконец, фабрикация (производство)— подделка, вытеснение эйдоса образом (отражением) как воплощения замыслом. Ложь прогрессирует, и пределом этой прогрессии является перепричинение каузальных связей.
Непрочность основанного на лжи определяется самой призрачностью оснований. Но рефлексия способна дистанцироваться не только от природы, но и от собственных продуктов, от собственного «здесь и теперь».
Фальсификация фальсифицированного (видимости) — продолжение того же вектора—коррекция и подчинение природе, согласно замечанию Гегеля, оказывается высшей «хитростью разума».
Но процесс фальсификации не может идти только в одном направлении преобразования природы, ложь распространяется во все стороны, в том числе и внутрь, тем самым расстраивается единство коллективного обманщика. Обитание в квазипространстве лжи требует особой «техники безопасности», в частности создания зон, защищенных от фальсификации, островков доверия.
По сути дела, лишь нарушение топики таких зон, или иерархии модусов, фиксирует ложь как противоположность истине, задает ее оценочное измерение. Ложь, сдвинутая со своего «истинного места», впервые, как это ни парадоксально, получает свое привычное имя, на которое она откликается в стихии языка. Но проклятий недостаточно для избавления от нее, необходимо еще указать точное место и направление ее изгнания.
Человечество подходит к рубежу, когда становится очевидным, что поиск истины придется предварить поиском точного, а не приблизительного места для лжи, что требуется полный отчет о всей ее невидимой иерархии.