10 - СОЦИО-ЛОГОС - Неизвестен - Философия как наука

Шестов написал статью о Джемсе и опубликовал ее в своей кни­ге «Великие кануны» (1912). Статья называется «Логика религиоз­ного творчества». О Шестове говорили, что он всех авторов, о кото­рых пишет, стилизует на свой манер, «шестовизирует». Но надо сказать, что именно в случае Уильяма Джемса такая «шестовиза-ция» наиболее оправдана. Вот как передает Шестов основную мысль философии Джемса:

«Вероятно, если бы его спросили, в чем основной грех всех фи­лософских и теологических построений, он ответил бы: в постоян­ном стремлении подчинить вселенскую жизнь одной идее».

Шестов ясно видел необходимость плюралистического понима­ния прагматизма — то, чего не видел дилетант Горький и почему-то не заметил высокий профессионал Рассел. Джемс — автор «Плюра­листической Вселенной», а книга его о религии называется «Много­образие религиозного опыта». Именно при допущении плюралис­тической установки прагматический активизм теряет все свои яды. Но и «сумасшествие», и «отравление властью» неизбежны, когда прагматическая позиция сочетается с монизмом: случай Горького, а лучше сказать — Маркса.

Что же касается «сумасшествия», то, как известно, Джемс ис­следовал его возможности в религиозном творчестве. Шестов вполне оправдывает эти попытки, находя их «верификацию» в словах апостола: «Мудрость мира сего — безумие перед Богом».

То, что Шестова не устраивает в Джемсе, — это все-таки стара-ние последнего подчинить «безумие» некоему критерию, в данном случае — прагматически-утилитарному; здесь прагматизм Джем­са, говорит Шестов, возвращается вспять — к рационализму.

Еще одно высказывание Шестова:

«Рыцарь свободного творчества, Джемс, в конце концов, потре­бовал для своего безумия санкции, общественного признания, ины­ми словами, он, не давая себе в том отчета, с самого начала исходил из мысли, что его рассуждения все же сложатся в стройную теорию познания, которая найдет способ подчинить себе общественное мнение, станет общепризнанной, общеобязательной. Он стал делить «безумие» на категории и разряды и отбирал только такого рода безумия, которые могут оказаться общественно полезными. И эти отобранные, полезные безумия он возвел в высокий сан истины...»

Тестов распространяет на Джемса свой любимый тезис (не лишенный, кстати, некоего иронического прагматизма): что «исти­на» признается таковой, когда она дает не теоретическое постиже­ние мирового порядка, а реальную власть над людьми, «власть клю­чей», potestas clavium, — когда она социально организует массу, «стадо». То, что Джемс признает такое толкование истины уже не иронично, а всерьез, — это и есть, по Шестову, его грехопадение.

В толковании Джемса Шестов сделал одну ошибку: он не заме­тил, что в джемсовском прагматизме нет понятия «стада». Джемсу некого и незачем организовывать. В его плюралистической вселен­ной столько же центров организации, сколько самосознающих воль.

Джемс писал в книге «Воля к вере» — слова, которые не заме­тил у него «монист» Горький:

«...вспомните Зенона и Эпикура, Кальвина и Пэли, Канта и Шо­пенгауэра, Герберта Спенсера и Дж. Г. Ньюмэна и представьте се­бе, что они — не просто поборники односторонних идеалов, но учи­теля, предписывающие нормы мышления всему человечеству, — может ли быть более подходящая тема для пера сатирика?.. Мало того, представьте себе, что такие индивидуалисты в морали будут не просто учителями, но первосвященниками, облеченными времен­ною властью и имеющими право решать в каждом конкретном слу­чае, какое благо должно быть принесено в жертву и какое может остаться в живых, — это представление может прямо привести в ужас».

В философии Джемса, другими словами, достигнут тот же ре­зультат, что и в романах Достоевского, с той только разницей, что если, как полагает М. М. Бахтин, модель мира по Достоевскому — Церковь, то у Джемса такой моделью будет демократия. Его плюра­лизм, в социальном соотнесении, есть не что иное, как философс­кая формулировка опыта гражданина демократического общест­ва. Транскрипция установок русского сознания в терминах амери­канского опыта делает религиозную заданность социальной дан­ностью. Демократия сама в себе приобретает тот религиозный смысл, который американские партизаны религии хотят отыскать в каких-то внеположных ей (демократии) инстанциях.

Короче говоря, американский плюрализм имеет глубокий рели­гиозный смысл. «Скептическая общественная онтология», как наз­вал Бердяев демократию, становится аналогом апофатического бо­гословия — единственным методом религиозного гнозиса. Агности­цизм оборачивается путем богопознания; такова религиозная пара-доксия, явленная у Шестова философски, а у Джемса (коли мы го­ворим о глубинных истоках его философии) — в практически-со­циальном действии, которое называется демократией. Плюралисти­ческий прагматизм предстает у Джемса единством религиозной ин­туиции, философского познания и политической идеологии. В Рос­сии же, при ее склонности к «синтетическому мировоззрению», к целостной истине, не было понимания этой парадоксальной приро­ды высших начал знания и бытия, — понимания их многообразия, несводимости их к единому принципу. Опыт России показывает опасность монистического мировоззрения прежде всего. Опасна сама структура монистически ориентированного духа, — а не со­держательные его наполнения. В Америке индустриальное общест­во справляет куда большие триумфы, чем в Советском Союзе, но оно не перерастает в тоталитаризм, потому что не ограничивает истину единством «технологии как идеологии», — потому что во­обще здесь не ищут последней и всеразрешающей формулы бытия.

Еще одно небольшое замечание о шестовской статье, посвящен­ной Джемсу: Шестов заметил, что первый немецкий перевод «Мно­гообразия религиозного опыта» вышел без главы, в которой Джемс сделал попытку обоснования политеизма. Политеизм — это, види­мо, все-таки то, что американцы называют too much. Достаточно того, что в Америке есть 240 миллионов свободных граждан. При­ходилось читать в американской газете, что иностранцы никак не могут решить, что же такое Америка: нация или Церковь?