(с) Знание и идеология - Археология знания - Мишель Фуко - Философия как наука

Однажды возникнув, наука более не осуществляет (вновь соблю­дая все присущие ей внутренние связи) всего того, что организовало дискурсивную практику, в которой она появилась,— она не рассеи­вает окружающее ее знание, чтобы приговорить его к предыстории за­блуждения, предрассудков и воображения. Патологоанатомия не свела к формам научности позитивность клинической медицины. Зна­ние — это не эпистомологическое строительство, исчезающее в нау­ке, которая его выполняет. Наука (или то, что считается наукой) ло­кализуется в поле знания и играет в нем определенную роль — роль, которая изменяется в соответствии с различными дискурсивными фор­мациями и преобразуется вместе с ними. То, что в классическую эпо­ху считалось медицинским познанием душевных болезней, заняло незначительное место в знании безумия: оно образовало не многим более, чем одну среди многих других поверхность контакта (среди дру­гих — юриспруденция, казуистика, полицейские распоряжения и т. д.). Однако психопатологический анализ XIX в., который также считал­ся научным познанием душевных болезней, сыграл совсем иную и на­много более важную роль в познания безумия (роль модели и ин­станции решения). Подобным образом научный дискурс (или пред­посылки к нему) не выполняет одной и той же функции в экономи­ческом знании XVII и XVIII вв. В любой дискурсивной формации мы обнаруживаем частное отношение между наукой и знанием; вместо того, чтобы установить между ними отношения исключения или изъ­ятия, археологический анализ, который пытается отыскать то, что укрывается в знании и  еще сопротивляется науке, что все еще оста­ется для науки компромиссом, благодаря близости и влиянию зна­ния,— этот археологический анализ должен будет позитивно про­демонстрировать, каким образом наука может функционировать в элементе знания.

Вероятно, именно здесь, в этом пространстве взаимодействий, ус­танавливаются и специфицируются взаимоотношения археологии и наук. Приоритет идеологии перед научным дискурсом и идеологи­ческое функционирование наук не связаны друг с другом ни на уров­не идеальной структуры (даже если они могут выражаться более или менее наглядным образом), ни на уровне их технического использо­вания в обществе (хотя оно и может получить от них результаты), ни на уровне сознания субъектов, которые его строят. Они связыва­ются там, где наука выделяется из знания. Если вопрос идеологии может быть задан науке, то лишь постольку, поскольку последняя, не отождествляясь со знанием, но и не стирая и не исключая его, локализуется в нем, структурирует некоторые его объекты, систе­матизирует некоторые акты высказывания, формализует те или иные концепты и стратегии; лишь постольку, поскольку эта разработка устанавливает знание, изменяет и перераспределяет его с одной сто­роны, утверждает и позволяет оценивать,— с другой; лишь постоль­ку, поскольку наука находит свое место в дискурсивной закономер­ности и поскольку тем самым она разворачивается и функционирует или не разворачивается и не функционирует на всем поле дискурсив­ных практик. Одним словом, заданный науке вопрос идеологии — это не вопрос ситуаций или практик, которые она отражает более или менее сознательным образом, это не вопрос возможного исполь­зования или не-использования, но вопрос ее существования как дис­курсивной практики и функционирования среди других дискурсив­ных практик.

В общем и целом, можно сказать, оставив в стороне все второс­тепенные проблемы и частные вопросы, что политическая экономия играет важную роль в капиталистическом обществе и служит инте­ресам класса буржуазии, что она создана им и для него, что она несет следы своего происхождения в концептах и логической структуре. Но любое, сколько-нибудь более подробное описание отношений между эпистемологической структурой экономики и ее идеологичес­кой функцией, должно учитывать анализ дискурсивных формаций, который образовал его, и совокупности объектов, концептов, тео­ретических предпочтений и проч., которые она должна была выра­ботать и систематизировать.

В таком случае, мы должны показать, как дискурсивная практи­ка, давшая место подобной позитивности, функционировала среди других практик, возможно дискурсивного порядка, но может быть и политического или экономического.

Это позволяет нам высказать несколько предположений:

1. Идеология не исключает научности. Немногие дискурсы зани­мали в археологии такое же место, как клиническая медицина или политическая экономия: это недостаточная причина для того, чтобы толковать целостность их высказываний как отмеченную заблужде­ниями, противоречиями и отсутствием объективности.

2. Теоретические противоречия, лакуны, погрешности могут ука­зывать на идеологическое функционирование науки (или дискурса с задатками научности). С их помощью можно определить, в какой точке системы выполняется функционирование. Но анализ такого рода функционирования должен быть осуществлен на уровне пози­тивности и отношений между правилами образования и структурами научности.

3. Исправляя собственные ошибки, выявляя заблуждения и уточ­няя формулировки, дискурс не разрывает своих отношений с идео­логией. Роль последней не уменьшается по мере того, как возрастает точность и рассеивается ложность.

4. Изучать идеологическое функционирование науки для того, чтобы выявить его и изменить — это не означает вводить в обиход предполагаемые философии, которые могут ее населять, это не оз­начает и возвращаться к основаниям, которые делают возможным и законным ее существование. Но это означает поставить науку как дискурсивную формацию под сомнение, это означает напась не на формальные противоречия объектов или типов актов высказываний, концептов, теоретических предпочтений, но рассматривать ее как прак­тику среди других практик.