Говорят, что стенания и жалобы потерпевших от Любви, наконец, настолько досадили Небу, что оно решило устроить суд над злосчастной. Были приглашены главные свидетели. Жертвы заранее заполнили огромный старинный амфитеатр. Судью было и не разглядеть, его ложа-облако находилась на самом верху и лишь угадывалась в темноте, которая тоже спустилась поглазеть на невиданное действо. Звёзды отсутствовали. То ли они не одобряли предстоящее разбирательство, то ли до поры не хотели показываться по каким-то своим высшим соображениям.
Невесть откуда падавший свет позволял видеть подсудимую. В скромном закрытом платье до щиколоток, как ей и было предписано, с распущенными по плечам волосами, высокая и, казалось, грустная, Любовь стояла на арене под осуждающими взглядами и молчала. Лёгкий гул наполнял амфитеатр.
Голос из ложи произнёс:
— Тишина!
И всё словно укутала мягкая вата. Никто не дышал и не шевелился.
— Первый свидетель!
На арену вышел некто в плаще с накинутым капюшоном. Маска-череп скрывала его лицо. Поклонившись, он представился:
— Беда.
Все заметили, как Любовь вздрогнула. Одна из лож осветилась. В ней приподнялся Шекспир и слегка склонил голову. Зрители, глядя на него, зааплодировали. Потом их взоры снова обратились на арену.
— Да, — грустно отвечала Любовь, — я бываю и такой.
Беда зашагала к выходу. Сидевшие у прохода люди невольно подались в сторону.
— Второй свидетель!
Все зажмурились от такой вспышки света, что подумалось: «Не Солнце ли решило заглянуть, чтобы посмотреть на тех, кто собрался осудить Любовь?» На рядах щурились, закрывали руками глаза… Раздались панические крики:
— Погасите! Мы слепнем!
И Солнце вышло из зала. Когда потрясённые люди понемногу пришли в себя, они, ещё боясь и прикрываясь ладонями, обратили свои взгляды на арену в самый центр свечения, где и стояла Любовь, только что чуть было не лишившая их зрения, а теперь словно поникшая и потерянная от совершённого.
— Да, — ещё ниже склонила она голову, — я могу ослепить.
— Третий свидетель!
Зрители напряглись, не зная кого и чего ожидать на этот раз. Но как будто ничего не происходило, лишь незнакомый волшебный аромат неземных цветов плыл по рядам. Он кружил и дурманил головы, наполняя всё существо такой лёгкостью, что люди словно парили, приподнимаясь над бренным. Их влекло друг к другу, хотелось говорить одни приятные слова… Забылось всё, что было до того, осталось только желание — длить эти восхитительные мгновения… Они видели прекрасные сны наяву, беспричинно хохотали, не в силах остановиться… И все ощутили опустошение, огорчившись, когда то, что порождало их безумие, исчезло.
А Любовь, стоявшая в центре арены, опять опустила голову, соглашаясь:
— Да, я свожу с ума.
— Готовы ли вы выслушать четвёртого и последнего свидетеля? – послышался знакомый голос Судьи.
— Да, — выдохнул амфитеатр.
И вбежало нечто маленькое и несуразное — пёстро одетое не по росту, звонко смеясь и улыбаясь так, что каждый мог бы поклясться, что эта улыбка адресована только ему! У всех помолодели души, посвежел и увлажнился взгляд, расправились плечи. Сами собой расцвели улыбки, став дурацкими — до ушей, и люди поняли, что это то, ради чего стоит жить и так жить, чтобы это испытывать.
Не пойми что подбежало к Любви и они обнялись.
И тогда зал заплакал счастливыми слезами, понимая, что это — и есть приговор, приговор — единственно справедливый.