Солмс М. Сознательное Ид

Комментарий: Данная статья написана на основе доклада М. Солмса «Заключительные комментарии», представленном на 12-м Международном конгрессе по нейропсихоанализу 26 июня 2011 года, доклада М. Солмса «Сознательное Ид», представленном в Нью-Йоркском психоаналитическом институте 5 ноября 2011 года, а также работы М. Солмса и Я. Панксеппа, «Ид знает больше, чем признает эго» (2012).

Аннотация

В головном мозге представлены два аспекта тела и представлены они по-разному. Наиболее важное отличие заключается в том, что соответствующие двум аспектам тела области мозга связаны с разными аспектами сознания. В общих чертах, связанные с автономным телом механизмы ствола головного мозга ассоциируются с аффективным сознанием, а связанные с сенсорно-двигательным телом корковые механизмы ассоциируются с когнитивным сознанием. Кроме того, верхняя часть ствола головного мозга является неотъемлемо сознательной, в то время как к коре это не относится — она получает сознание от ствола. Эти факты имеют немаловажные последствия для психоаналитической метапсихологии, потому что верхняя часть ствола (и связанные с ней лимбические структуры) выполняют те функции, которые Фрейд приписывал ид, в то время как кора (и связанные с ней структуры переднего мозга) выполняет функции, которые он приписывал эго. Это означает, что ид представляет собой источник сознания, а эго является бессознательным по своей природе. В данной статье представлено предварительное обсуждение оснований для этих заключений, а также их следствий.

Ключевые слова: аффект, когнитивное функционирование, сознание, эго, ид, бессознательное.

1. Нейроанатомические репрезентации тела

12-й Международный конгресс по нейропсихоанализу «Тело в психике» (Берлин) позволил по-новому посмотреть на темы, которые являются предметом основного интереса нашей дисциплины. Бад Крейг, Антонио Дамасио, Витторио Галлезе, Яак Панксепп и Манос Цакирис в числе прочих кратко подытожили современное состояние знаний о телесной воплощенности (embodiment) в нейропсихологии человека (т.е., каким образом тело представлено в головном мозге). В заключительном выступлении перед участниками конгресса я обратил внимание на то, что авторы докладов часто обращались к двум разным аспектам тела, но не всегда обозначали различия между ними. Это может привести к путанице.

Первый аспект тела нейроанатомически представлен в соматотопических картах на поверхности коры головного мозга — они представляют собой проекции сенсорных рецепторов на поверхности тела, которые передаются посредством специфических для каждой модальности таламических и краниальных нервных путей. Этот аспект репрезентации тела обычно приравнивается к кортикальному гомункулусу (небольшая карта тела в перевернутом виде, которая составляет первичную соматосенсорную зону коры).¹ Однако он не эквивалентен одной лишь соматосенсорной коре, он включает в себя зоны проекций всех сенсорных модальностей, которые состоят из аналогичных карт остальных органов чувств (темно-синяя область на Рисунке 1).

«Образ тела» возникает не в, а, скорее, из этих унимодальных кортикальных карт. Следовательно, этот первый аспект телесной репрезентации необходимо также приравнивать к перерабатывающим нейронным сетям, которые простираются за пределы проективных зон и сливаются в гетеромодальной ассоциативной коре (светло-голубые области на Рисунке 1).² Сокращенно мы можем назвать этот аспект телесной репрезентации внешним телом.

Важно отметить, что кортикоталамические механизмы, которые создают репрезентации внешнего тела, также создают репрезентации и других внешних объектов — посредством тех же самых перцептивных модальностей, в той же самой форме. Внешнее тело получает репрезентацию как объект. Когда человек смотрит вовне — например, в зеркало, он воспринимает свою форму. («Этот предмет — я, это мое тело»). Другие предметы получают репрезентации схожим образом.

Рисунок 1. Мозг человека сбоку и в разрезе. (Темно-синий = сенсорные проекционные зоны коры; голубой = сенсорная ассоциативная кора; зеленый = моторные проекционные зоны коры; желтый = моторная ассоциативная кора; красный = автономные ядра; фиолетовый = ядра возбуждения; белый = схемы базовых эмоций)

Необходимо помнить, что и моторные карты вносят свой вклад в образ внешнего тела.³ Трехмерный образ тела формируется не только под воздействием гетеромодальной сенсорной конвергенции, но и под воздействием движения. Движение производит ощущение. Тесные отношения между движением и (кинестетическим) ощущением отражены в анатомической близости соответствующих проекционных зон: соматосенсорный и моторный гомункулусы (зеленая область на Рисунке 1) образуют интегрированную функциональную единицу.

Второй аспект тела — это его внутренняя среда, автономное тело. Этот аспект тела крайне мало представлен в наружном кортексе. Он представлен в более глубоких и нижерасположенных отделах мозга. Структуры, в которых представлен этот аспект тела, сосредоточены вокруг гипоталамуса, однако, также включают в себя циркумвентрикулярные органы, парабрахиальные ядра, самое заднее поле, ядро одиночного пути и тому подобное (красные области на Рисунке 1, обзор см. Damasio, 2010).  По аналогии с тем, что я утверждал выше про связи между моторной корой и экстероцепцией, эти интероцептивные структуры похожим образом не только отслеживают, но и регулируют состояние тела (гомеостаз). Для краткости мы можем называть этот аспект телесной репрезентации внутренним телом.

Даже на уровне ствола головного мозга нейронные структуры репрезентации внутреннего тела окружены структурами внешнего тела точно так же, как само сенсомоторное тело со всех сторон окружает внутренние органы.

Внутреннее тело функционирует главным образом автоматически, однако, оно также возбуждает внешнее тело удовлетворять свои жизненно важные потребности в окружающем мире. Это достигается посредством совокупности структур «возбуждения» — диэнцефальных, а также находящихся в в верхней части ствола и базальном переднем мозге (фиолетовые области на Рисунке 1), которые традиционно — пусть это и несколько вводит в заблуждение — называют расширенной ретикуло-таламической системой активации (РРСА). Эта система возбуждения включает в себя большое количество подсистем длинных аксонов, которые выделяют единичные нейротрансмиттеры — ацетилхолин, норадреналин, дофамин, серотонин и гистамин, а также разнообразные нейропептиды (обзоры см. Panksepp, 1998, Pfaff, 2006).

Важно отметить, что между этими двумя аспектами репрезентации тела существуют иерархические отношения. Несмотря на то, что поток информации (и, следовательно, контроль) идет как «снизу вверх», так и «сверху вниз», функциональная целостность коры (внешнее тело) зависит от активации ствола (внутреннее тело). Эти иерархические отношения касаются и сознания. Связанная с внутренним телом система возбуждения порождает иной — отличный от связанного с внешним восприятием — аспект сознания и, более того, внутренний аспект необходим как предварительное условие для внешнего аспекта. После утраты эндогенного сознания утрачивается и экстероцептивное, однако, обратного сказать нельзя.⁴

Внутренний тип сознания образуют состояния, а не объекты сознания (см. Mesulam, 2000). Внутреннее тело, пока оно не экстернализуется и не окажется представленным классическим органам чувств, является не объектом, а субъектом восприятия. Оно представляет собой фоновое состояние пребывания в сознании. Это чрезвычайно важный момент. Мы можем представить себе этот аспект сознания в виде страницы, куда записываются внешние восприятия. Отношения между этими двумя аспектами сознания — объектами и субъектами восприятия — также являются тем, что что связывает компоненты восприятия воедино: объекты всегда воспринимаются переживающим субъектом (см. «проблема связывания»).

Недавно было установлено, что состояние тела-как-субъекта подразумевает не только переменные уровни сознания (т.е., сон/бодрствование), но также и разнообразные виды его качества (Damasio, 2010, Panksepp, 1998). Внутренний аспект сознания «переживается» как что-то на чувственном уровне. Воспринимаемые состояния тела-как-субъекта переживаются главным образом на аффективном уровне. Аффекты не являются продуктом внешних сенсорных модальностей. Они представляют собой состояния субъекта. Считается, что эти состояния отображают биологическое значение меняющихся внутренних условий (напр., голод, сексуальное возбуждение). Когда внутренние условия поддерживают выживание и репродуктивный успех, они вызывают «хорошее» чувство, а, когда нет, то «плохое». Очевидно, что именно для этого и предназначены состояния сознания. Сознательные переживания информируют субъекта относительно того, насколько хорошо он живет. Следовательно, на этом уровне мозга сознание тесно связано с гомеостазом.

Следовательно, аффекты можно определить как интероцептивную сенсорную модальность — однако, они представляют собой не только это. Аффект — это неотъемлемое свойство мозга. Это свойство находит свое выражение в эмоциях, а эмоции в первую очередь представляют собой окончательную форму моторной разрядки. Это отражает тот факт, что вышеупомянутые меняющиеся внутренние условия тесно связаны с меняющимися внешними условиями. Это обусловлено в первую очередь тем, что жизненно важные потребности (которые представляют собой отклонения от точки гомеостатического равновесия) удовлетворяются лишь посредством взаимодействия с внешним миром. Во-вторых, некоторые изменения внешних условий влекут за собой предсказуемые последствия для выживания и репродуктивного успеха. Следовательно, несмотря на свою неотъемлемо субъективную природу, аффекты обычно направлены на объекты: «Я чувствую что-то к чему-то» (см. философский концепт интенциональности).

Основной принцип функционирования аффективного сознания опирается на серийное переживание удовольствия-неудовольствия, моторным выражением которого является поведение приближения-отстранения. Чувства удовольствия-неудовольствия — и связанные с ними окончательные действия — легко вызываются стимуляцией такого участка РРСА как центральное серое вещество покрышки (ЦСВ). Эта древняя структура обнаруживается у всех позвоночных животных. Однако прогрессирующая энцефализация вызывает к жизни все более сложные подвиды аффекта и аффективной мотивации — предположительно под воздействием избирательного давления предсказуемых условий большой биологической ценности. Таким образом, различные инстинктивные мотивационные схемы, которые подготавливают организм млекопитающего к ситуациям фиксированной биологической ценности (изображены белым на Рисунке 1), восходят от ЦСВ к лимбическому переднему мозгу. Они также известны в качестве нейронных схем «базовых эмоций». Они также представляют собой неотъемлемую часть головного мозга и обладают врожденной организацией, что с легкостью демонстрирует стимуляция необходимой схемы (у всех млекопитающих, включая человека).

Существует несколько классификаций базовых эмоций. Наиболее известной является таксономия Яака Панксеппа (1998), который выделяет: (1) движимое аппетитом кормодобывание, (2) консумматорное вознаграждение, (3) оцепенение и бегство, (4) гневную атаку, (5) питающую заботу, (6) сепарационный дистресс и (7) грубую игру. Названия систем базовых эмоций пишутся заглавными буквами — ПОИСК, ПОХОТЬ, СТРАХ, ЯРОСТЬ, ЗАБОТА, ГОРЕ, ИГРА — чтобы отличать их от используемых в разговорной речи понятий. Важно отметить, что каждая из этих схем порождает не только стереотипные действия, но также и специфические чувства, и мотивации — например, любопытство, чувственность, беспокойство, гнев, нежность, печаль и радость. Структуры базовых эмоций обнаруживаются в головном мозге всех млекопитающих и отличаются значительной химической специфичностью.

Для ясности: вышеперечисленные базовые эмоции не представляют собой исчерпывающий перечень человеческой аффективности. Их отличает инстинктивная природа. Существуют целые классы более простых аффектов — например, гомеостатических аффектов — которые служат выражением вегетативных побуждений (напр., голода и жажды), а также сенсорных аффектов, которые представляют собой автоматический отклик на некоторые стимулы (напр., удивление и отвращение), не говоря уже о бесконечном множестве гибридных форм, рождающихся в результате переплетения любого из этих аффектов с когнитивным функционированием (см. Panksepp, 1998).

2. Метапсихологические репрезентации тела

После ознакомления с двумя способами репрезентации тела в головном мозге будет несложно идентифицировать нейробиологические эквиваленты двух основных психических систем, которые выделял в своей метапсихологии Зигмунд Фрейд. Внешнее тело соответствует «эго», а внутреннее тело соответствует «ид» (см. Рисунок 2; см. Рисунок 1).

Такое веское заявление сделал сам Фрейд. Относительно телесных начал «эго» он писал следующее:

Эго — это в первую очередь телесное эго, оно выступает не только как поверхностное образование, но и как проекция некой поверхности. Если мы пожелаем найти этому анатомическую аналогию, мы можем лучше всего соотнести его с анатомическим «кортикальным гомункулусом», который стоит на голове в коре головного мозга, ноги его направлены вверх, лицо — назад, а его область, отвечающая за речь, как нам известно, располагается с левой стороны. (Freud 1923, р. 26)

Далее он конкретизирует:

В конечном итоге эго является производным от телесных ощущений, главным образом от тех, которые берут начало на поверхности тела. Следовательно, кроме того, что, как мы видели выше, оно является репрезентацией поверхностей психического аппарата, его можно также считать психической проекцией поверхности тела.

(Подписи на рисунке слева: восприятие, память, память, бессознательное, предсознание, психика. Подписи на рисунке справа снизу вверх: ид, бессознательное, вытесненное, эго, супер-эго, предсознание, восприятие-сознание).

Рисунок 2. Классические модели психики, предложенные Фрейдом. Закрашенные цветом области иллюстрируют метапсихологические корреляты анатомических областей, изображенных на Рисунке 1. 

Вся ткань эго берет начало в этом телесном эго — то есть, в следах памяти внешнего восприятия (Рисунок 2), ассоциативная активация которых дает начало всему когнитивному функционированию (см. Разделы 6-9).

Касательно телесного происхождения «ид» Фрейд писал следующее:

Отрезанное от внешнего мира ид обладает своим собственным миром восприятия. Оно с поразительной остротой отмечает некоторые изменения в своем внутреннем пространстве — особенно колебания напряжения инстинктуальных потребностей — и эти изменения становятся сознательными в виде чувств в последовательности переживания удовольствия-неудовольствия. Сложно наверняка сказать, посредством чего и при помощи каких сенсорных органных терминалей возникают эти восприятия. Однако то, что синестезические чувства и чувства удовольствия-неудовольствия с деспотической силой направляют ход событий в ид, представляет собой установленный факт. Ид подчиняется неумолимому принципу удовольствия. (Freud 1940, р. 198)

Слово «инстинктуальный» здесь представляет собой неправильный перевод немецкого слова Triebe. Tried — это «влечение». Фрейд ясно обозначил, что он имеет в виду под этим термином:

«Инстинкт» [Trieb] представляется нам концептом, который располагается на границе между психическим и соматическим, он представляет собой психическую репрезентацию стимулов, которые берут начало внутри организма и достигают психики, а также меру требования к психике осуществить работу вследствие ее связи с телом. (Freud 1915a, рp. 121-122)

Таким образом, очевидно, что Фрейд сам с готовностью определял местоположение телесных начал эго и ид. Его концепция психического аппарата от начала до конца оставалась психически воплощенной — то есть, она была связана с телом в его перцептивном/моторном и «инстинктивном» аспектах (Рисунок 2). Я лишь добавил к этому анатомические подробности. Я также прояснил, что инстинкты представляют собой нечто большее, чем интероцептивное восприятие, они представляют собой врожденные эмоциональные стереотипы. Но и сам Фрейд признавал инстинктивную природу того, что в наши дни называется базовыми эмоциями:

И что такое аффект в динамическом смысле? В любом случае, это довольно сложное образование. Аффект включает в себя в первую очередь определенные моторные иннервации или разрядки и, во-вторых, определенные чувства, причем, последние представлены в двух видах — восприятия произошедших моторных действий, а также непосредственные переживания удовольствия и неудовольствия, которые, как мы уже сказали, придают аффекту его основной тон. Но я не думаю, что это перечисление позволило нам подойти к сущности аффекта. Похоже, мы можем глубже заглянуть в природу некоторых из них и увидеть, что ядро, которое удерживает вместе описанную нами комбинацию, представляет собой повторение определенного особо значимого опыта. Это опыт может быть лишь очень ранним впечатлением очень общей природы, которое размещается в предыстории не индивида, но вида. (Freud, 1916-17, р. 395)

Несмотря на склонность Фрейда описывать филогенетические ассоциации так, словно о них есть буквальные воспоминания, он — как позже и Панксепп (1998) — признавал, что базовые эмоции представляют собой врожденные психические организации. (Это контрастирует с теорией Джеймса-Ланге: James, 1890; Lange, 1885).

Вкратце: легко распознать функциональную эквивалентность между, с одной стороны, мозговыми механизмами внешнего тела и телесным эго Фрейда и, с другой стороны, между механизмами внутреннего тела и тем, что Фрейд называл инстинктами ид. Это в равной степени относится к иерархическим отношениям взаимозависимости между ними: кортикальное сознание невозможно без сознания, исходящего от мозгового ствола, эго невозможно без ид.

3. Заблуждение кортикоцентризма

Эта тесная параллель обнаруживает резкое противоречие между современными концептами аффективной нейронауки и таковыми Фрейда.

Чтобы полностью описать это противоречие, я должен отметить, что Фрейд никогда не ставил под сомнение классическое допущение нейроанатомов девятнадцатого века — а именно, что сознание представляет собой функцию коры:

В сознании в итоге оказывается возбуждение, воспринятое из источников во внешнем мире, а также переживания удовольствия и неудовольствия, которые могут возникнуть лишь внутри психического аппарата, следовательно, мы можем приписать системе «восприятие-сознание» определенную пространственную локализацию. Она должна располагаться на границе между внешним и внутренним, она должна быть повернута во внешний мир и охватывать другие психические системы. Далее будет видно, что в этих допущениях нет ничего отважно нового, мы лишь переняли представления о локализации, принятые в церебральной анатомии, которая определяет местонахождение сознания в коре головного мозга — в наиболее внешнем слое главного органа, который полностью его охватывает. В церебральной анатомии нет необходимости рассматривать, почему, говоря анатомическим языком, сознание необходимо разместить на поверхности мозга вместо того, чтобы определять его местоположение как надежно укрытое в недрах. (Freud, 1920, р. 24; курсив добавлен)

Необходимо отметить, что Фрейд признавал, что сознание также включало в себя «переживания удовольствия и неудовольствия, которые могут возникать лишь изнутри психического аппарата» (1920). Он даже предполагал, что этот аспект определяет биологическую цель сознания (Freud, 1911, стр. 220). Именно это побудило Антонио Дамасио сказать, что «инсайты Фрейда относительно природы аффекта созвучны наиболее современным представлениям нейронаук» (Damasio 1999, р. 38). Однако из предыдущей цитаты очевидно, что для Фрейда даже внутренний аспект сознания «необходимо разместить на поверхности мозга». Ниже он обозначает эту точку зрения еще более отчетливо:

Процесс привнесения чего-то в сознание связан прежде всего с ощущениями, которые наши органы чувств получают из внешнего мира. Следовательно, с топографической точки зрения, это явление происходит в наружном кортексе эго. Справедливо и то, что мы также воспринимаем сознательную информацию, которая поступает изнутри нашего тела — на самом деле эти ощущения оказывают даже более императивное воздействие на нашу психическую жизнь, чем внешние воздействия, более того, в некоторых обстоятельствах сами органы чувств осуществляют передачу чувств или болевых ощущений помимо связанных с ними специфичных ощущений. Однако, так как эти ощущения (как мы их называем в противоположность сознательным восприятиям) также поступают из органных терминалей, и так как мы расцениваем их как продолжения или ответвления кортикального слоя, мы по-прежнему сохраняем выдвинутое выше [в начале параграфа] утверждение с единственным различием, что для окончаний рецепторов ощущений и чувств место внешнего мира занимает само тело. (Freud, 1940, р. 161-162; курсив добавлен)⁵

Выдвигая это допущение, Фрейд следовал давней традиции, которая сохраняется и по сей день даже в среде некоторых выдающихся представителей когнитивной и поведенческой нейробиологии. Например, обратите внимание на следующий комментарий авторства Джозефа Леду:

При электрической стимуляции амигдалы человек испытывает чувство страха (см. Gloor, 1992) не потому, что амигдала «чувствует» страх, но потому что она активирует разнообразные цепи, которые в итоге поставляют в рабочую память сигналы, которые маркированы как страх. Это согласуется с представлениями Фрейда, что сознательная эмоция представляет собой осознавание чего-то, что в своей основе является бессознательным. (LeDoux, 1999, р. 46; курсив добавлен)

Такие «кортикоцентристские» теоретики просто предполагают, что все сознание является кортикальным, а это подразумевает, что генерируемые в более глубоких слоях мозга аффективные состояния могут стать сознательными лишь тогда, когда считываются (или «маркируются») на более высоких уровнях рабочей памяти. Далее мы увидим, что все доступные на сегодняшний день научные свидетельства вступают в резкое противоречие с этим представлением. Последним влиятельным представителем кортикоцентристской традиции является Бад Крэйг (2009). Крэйг даже полагает, что в коре существует проекционная зона внутреннего тела, которая находится в задней части островковой доли. Он приравнивает эту область коры к телу-как-субъекту, первичному чувствующему «я» — именно эту функцию я на основании иной исследовательской традиции приписываю верхней части мозгового ствола и лимбической системе.

4. Сознание без коры

Недавние исследования недвусмысленно демонстрируют ошибочность кортикоцентристстких представлений о сознании как средоточии чувствующего я. Рассмотрите представленное Дамасио на нашем берлинском конгрессе интервью (далее оно было опубликовано в Damasio, Damasio & Tranel, 2012) с пациентом, чья островковая доля была полностью уничтожена с двух сторон герпетическим энцефалитом. В соответствии с представлениями Крэйга у этого пациента должно полностью отсутствовать феноменологическое наполнение собственного я, ведь у него отсутствует сама страница, на которую записывается опыт. Однако дело обстоит иначе:

В: «Есть ли у вас ощущение собственного я?»

О: «Да, есть».

В: «Что, если бы я сказал вам, что вас сейчас здесь нет?»

О: «Я бы вам ответил, что, похоже, вы ослепли и оглохли».

В: «Не думаете ли вы, что другие люди могут контролировать ваши мысли?»

О: «Нет».

В: «И почему вы думаете, что это невозможно?»

О: «Будем надеяться, что человек сам контролирует свой разум».

В: «А что, если бы я сказал вам, что ваш разум — это чей-то чужой разум?»

О: «Я что-то пропустил, когда была операция по пересадке мозга»

В: «А что, если бы я сказал вам, что знаю вас лучше, чем вы сами?»

О: «Я бы подумал, что вы ошибаетесь».

В: «А если бы я сказал вам, что вы осознаете, что я тоже осознаю?»

О: «Я бы сказал, что вы правы».

В: «Вы осознаете, что я тоже осознаю?»

О: «Я осознаю, что вы осознаете, что я осознаю».

Данный случай не опровергает всю кортикоцентристскую теорию сознания, он опровергает лишь (островковую) версию Крэйга. Однако, что насчет оставшейся части коры?

При помощи моделирования на животных было давно продемонстрировано, что удаление коры не оказывает никакого воздействия на поведенческие проявления сознания вроде сна/бодрствования и инстинктивно-эмоциональных действий. В действительности, вознаграждающее и наказывающее воздействие стимуляции подкорковых областей мозга у лишенных коры животных не только наблюдаемо сохраняется, но и усиливается — предположительно в связи с устранением коркового торможения эмоционального сознания «снизу вверх» (Huston & Borbely, 1974).

Наиболее поразительное свидетельство, которое было получено в ходе исследований на людях в последние годы и имеет отношение к этому более широкому вопросу, связано с состоянием под названием гидранэнцефалия, при котором кора головного мозга разрушается в ходе внутриутробного развития (обычно из-за инфаркта передней мозговой артерии). Кора замещается цереброспинальной жидкостью (Рисунок 3). Вскрытие показывает, что, несмотря на то, что фрагменты коры в таких случаях могут сохраняться, их связи с таламусом разрываются из-за разрушения соединительного белого вещества. Сохранившиеся фрагменты коры также совершенно не функциональны из-за глиоза. Это подтверждается клиническими наблюдениями, что, несмотря на то, что некоторые визуальные участки коры могут сохраняться, такие пациенты остаются незрячими (Merker, 2007).

Рисунок 3. Типичный гидранэнцефальный мозг. (Воспроизводится с разрешения Американского колледжа рентгенологии. Запрещается повторно воспроизводить этот материал в любом виде без письменного разрешения Американского колледжа рентгенологии).

Они остаются незрячими (и т.д.)⁶, но не бессознательными. Эти дети демонстрируют нормальные циклы сна и бодрствования. Они также страдают от абсансов, во время которых родители без проблем распознают момент отключения сознания и «возвращение» ребенка обратно. Это является веским свидетельством в пользу того, что эти дети обладают сознанием. Подробные клинические описания Шьюмона, Холмса и Бирна (Shewmon, Holmse & Byrne 1999) предоставляют дальнейшие свидетельства того, что такие дети не только пребывают в ясном сознании в соответствии с критериями Шкалы комы Глазго, но и демонстрируют яркие эмоциональные реакции (например, см. Рисунок 4, который иллюстрирует реакцию девочки с гидранэнцефалией, когда ей дают подержать младшего брата):

Рисунок 4. Выражение эмоций удовольствия у маленькой девочки с гидранэнцефалией. (Воспроизводится с разрешения матери ребенка, с благодарностью Бьорну Меркеру).

Они выражают удовольствие через улыбку и смех, а отвращение через возбужденное состояние, выгибание спины и плач (множественные градации), их лицо оживляется при выражении этих эмоциональных состояний. Знакомый ребенку взрослый может опираться на эту откликаемость и выстраивать игровую последовательность, которая предсказуемым образом прогрессирует от улыбки к хихиканью, смеху и затем сильному радостному возбуждению у ребенка. (Merker, 2007, р. 79)

Они также демонстрируют ассоциативное эмоциональное научение:

 [Они] демонстрируют поведенческие инициативы в рамках своих серьезно ограниченных моторных возможностей — в форме инструментального поведения, например, они бьют кулаком по безделушкам, которые подвешены в специально сконструированной раме («маленькая комната») или активируют любимые игрушки при помощи выключателя, что, предположительно, опирается на ассоциативное научение и усвоение связей между действиями и их последствиями. Такое поведение сопровождается ситуативно уместным выражением ребенком удовольствия и возбуждения (Merker, 2007, р. 79).

Вкратце: несмотря на то, что у этих детей наблюдается значительная деградация тех типов сознания, которые в норме ассоциировались с репрезентационным восприятием и существующим на его основе когнитивным функционированием, нет никаких сомнений, что они — как с количественной, так и с качественной точки зрения — обладают сознанием. Они не просто пребывают в состоянии бодрствования и бдительности, но переживают весь спектр инстинктивных эмоций. Не вдаваясь в подробности, у них наличествует первичное (аффективное) я. Факт отсутствия у них коры головного мозга доказывает, что аффективное сознание как порождается, так и переживается на подкорковых уровнях. Это противоречит процитированным выше теоретическим допущениям Леду и Крэйга, а также Фрейда.

Достойно сожаления, что в этом отношении Фрейд, похоже, подготовил почву для смешения сознания с кортикальным мониторингом, посредством чего преждевременно поместил неотслеживаемые инстинктивные процессы в категорию «бессознательных». Теперь очевидно, что инстинктивные процессы являются сознательными по своей природе.

5. Все сознание эндогенно

Cостояние сознания в целом генерируется в верхней части мозгового ствола. Это известно нам на протяжении уже многих лет. Каких-то десять лет спустя после смерти Фрейда Моруцци и Магун (Moruzzi & Magound, 1949) впервые продемонстрировали, что сознание в виде демонстрируемой на ЭЭГ активации генерируется той частью верхнего участка мозгового ствола, которая на тот момент называлась «ретикулярной системой активации». Полное разрушение экстероцептивных структур не оказывало никакого воздействия на порождающие сознание свойства системы мозгового ствола (напр., сон/бодрствование). Заключения Моруцци и Магуна (на кошках) в последствии были быстро подтверждены (на людях) Пенфилдом и Джаспером (Penfield & Jasper, 1954), которые распознали в (вышеупомянутых) абсансах «уникальную возможность исследовать нейрональный субстрат сознания» (р. 480). Обширные исследования привели их к заключению, что надежно вызвать пароксизмальную потерю сознания можно лишь посредством стимуляции верхней части ствола (которую они назвали «центрэнцефалической системой»). Их также очень впечатлил тот факт, что удаление у человека больших участков коры головного мозга под местной анестезией и даже полная гемисферэктомия оказывает лишь незначительное воздействие на сознание. Удаление коры не обрывает присутствие чувствующего я, не обрывает сознание, оно лишь лишает пациента «некоторых видов информации» (Merker, 2007, р. 65). В противоположность этому, повреждения в верхней части мозгового ствола быстро и полностью разрушают сознание точно так же, как это происходило при индуцированных припадках. Эти наблюдения демонстрируют момент основополагающей важности: все сознание в итоге развивается из источников, находящихся в верхней части ствола. В резком противоречии с допущением кортикоцентризма, на самом деле корковые разновидности сознания зависят от целостности подкорковых структур, а не наоборот.

Лежащие в основе этого важного заключения классические наблюдения прошли проверку временем и обросли более точными анатомическими подробностями (см. обзор Merker, 2007). Важно, что серое вещество покрышки среднего мозга, похоже, является ядерной точкой «центрэнцефалической системы». Это — крошечный участок тканей головного мозга, повреждение которого ведет к полной потере сознания. Это наблюдение подчеркивает тот единственный факт, который изменился в современной концепции этой системы: порождающие сознание глубинные структуры ответственны не только за уровень, но также и за ядерное качество субъективного бытия. Состояния сознания являются неотъемлемо аффективными. Именно осознавание этого факта положило начало революции в исследованиях сознания (Damasio, 2010, Panksepp, 1998).

Классическая концепция переворачивается с ног на голову. Сознание не генерируется корой, оно генерируется в стволе. Более того, по своей природе сознание является не неотъемлемо перцептивным, а неотъемлемо аффективным. Помимо этого, в своих первичных проявлениях оно в большей степени связано с инстинктами, чем с когнитивным функционированием. С точки зрения параллелей из второго раздела неизбежным является следующее заключение: сознание порождается в ид, а эго является фундаментально бессознательным. Это имеет огромные последствия для нашей концепции эго и всего, что из нее вытекает — например, для наших теорий психопатологии и клинической техники. Ведь суть «лечения разговором» состояла в том, что прежде, чем субъект сможет узнать о более глубоких (и бессознательных по своей природе) психических процессах, к ним необходимо присоединить слова, которые представляют собой полученные в результате внешнего восприятия следы памяти эго и, следовательно, являются сознательными.

6. Твердые единицы психики

В таком случае, в чем заключается вклад коры в сознание? Ответ на этот вопрос сможет пролить новый свет на метапсихологический статус эго. Из вышеизложенного обзора фактов очевидно, что связанное с переработкой экстероцептивной информации сознание не является неотъемлемым свойством коры, а наоборот берет начало в стволе головного мозга. Кора без ствола головного мозга никогда не сможет обладать сознанием. Следовательно, для перцептивной переработки сознание не требуется, что было исчерпывающе продемонстрировано обширными способностями «когнитивного бессознательного» (обзор см. Kihlstrom, 1996).

Более того, многое из того, что в корковой переработке информации мы считали «биологически запрограммированным», на самом деле является выученным. Это было хорошо продемонстрировано в исследовании Мриганки Сура, которое демонстрирует, например, что перенаправление зрительной входящей информации из затылочной коры в слуховую (у хорьков) приводит к тому, что ткани последней реорганизуются, что позволяет сохранять полноценное зрение (обзор см. Sur & Rubinstein, 2005). Следовательно, не в меньшей степени, чем кортикальное когнитивное функционирование, кортикальное восприятие укоренено в процессах памяти. На самом деле, насколько нам известно, все виды корковой функциональной специализации являются приобретенными. Изначально колонны коры практически идентичны в своей нейронной архитектуре, а знаменитые отличия полей Бродмана, вероятно, возникают в силу функционально-зависимой пластичности (в соответствии с врожденными паттернами подкорковых взаимосвязей). Кортикальные колонны походят на произвольные ячейки памяти (RAM) цифрового компьютера.

В таком случае ответ на наш вопрос «в чем заключается вклад коры в сознание» будет звучать следующим образом: она предоставляет пространство для представлений памяти. Это дает коре возможность стабилизировать объекты восприятия, что, в свою очередь, создает потенциал для подробной и синхронизированной переработки перцептивных образов. Этот вклад рождается из непревзойденной способности коры к репрезентационным формам памяти (во всех ее разновидностях, включая коротко- и долговременные)⁷. С опорой на эту способность кора трансформирует мимолетные волноподобные состояния активации ствола головного мозга в «твердые единицы психики». Она порождает объекты. Фрейд называл их «предметными представлениями» (которые по иронии доминируют в том, что он называл «системным бессознательным»).

После того, как такие стабильные представления устанавливаются посредством научения, они могут быть активированы как снаружи, так и изнутри, т.е., они порождают не только объекты восприятия, но и объекты когниций (восприятие подразумевает распознавание).⁸ Для ясности: сами по себе корковые репрезентации являются бессознательными, однако, когда сознание распространяется на них (при помощи «внимания»)⁹, они превращаются в нечто одновременно и сознательное, и стабильное, во что-то, о чем можно мыслить в рабочей памяти. (Мы не случайно описываем сознание повседневного опыта в терминах рабочей памяти). Таким образом, активация стволовых порождающих сознание механизмов кортикальных репрезентаций превращает сознание из аффектов в объекты.¹⁰ Трансформация эта, однако, никогда не является полной: сознательные представления, все же, должны переживаться субъектом, а рабочая память как правило содержит элементы как когнитивного, так и аффективного сознания. В высшей степени удивительно, что большинство когнитивных теоретиков просто игнорирует аффект.

Однако почему «рабочая память» обязана быть сознательной? Я уже объяснял, почему все виды перцептивных представлений пронизаны сознанием: оно придает представлениям валентность («Я чувствую это в связи с тем»). Несмотря на то, что эта формулировка опирается на концепцию Дамасио из работы Чувство происходящего (Damasio, 1999b), она также напоминает более раннюю формулировку Фрейда (Freud, 1895) о том, что передний мозг — это «симпатический ганглион» — то есть, что перцептивное научение существует лишь потому, что оно служит потребностям выживания и размножения. Научение подразумевает установление ассоциаций между интероцептивными влечениями и экстероцептивными репрезентациями, которые направляются возникающими при таких встречах чувствами.¹¹ Это дает субъекту возможность ориентироваться в новых ситуациях при помощи чувств. Для того, чтобы это делать, требуется аффективное «присутствие» субъекта.

Для того, чтобы в результате таких встреч рождалось нечто большее, чем стереотипные инстинктивные отклики, требуется мышление. А мышление неизбежно подразумевает задержку. Эта функция (задержки) укореняется главным образом в стабильности корковых репрезентаций, которая создает возможность «держать их в голове». Прототипом для этого в метапсихологии Фрейда был «заряженный желанием катексис», который подразумевает, что репрезентация желанного объекта использовалась для того, чтобы направлять поведение в настоящем. Однако в первом примере такое преднамеренное поведение регулировалось непосредственно инстинктом (фрейдовским «принципом удовольствия» и сопровождающим его режимом когнитивного функционирования в терминах «первичного процесса»). Инстинктуальные мотивации поначалу являются безобъектными (см. концепт ПОИСКА Панксеппа, Wright & Panksepp, 2012), однако, симпатическое научение быстро приводит к тому, что в голову начинают приходить запомненные объекты желания (см. концепт «активного желания» у Берриджа (Berridge, 1996)). Иными словами, наделенные биологической валентностью (желанные, пугающие и т.д.) объекты прошлого опыта становятся сознательными благодаря следам их «стимульной значимости» (которая в конечном счете определяется их биологическим смыслом в последовательности удовольствие-неудовольствие — которая составляет саму основу сознания). Таким образом, если бы принцип удовольствия был предоставлен самому себе, он начал бы производить то, что Фрейд называл галлюцинаторным удовлетворением желания (прототип когнитивного функционирования в терминах первичного процесса)¹². Важно отметить, что, следовательно, само по себе сознательное мышление не всегда включает в себя то, что Фрейд называл когнитивным функционированием «вторичного процесса». Галлюцинаторное удовлетворение желания — фрейдовский прототип мышления «первичного процесса» — представляет собой сознательную форму мышления, пусть и в очень примитивном виде.

Отсюда эволюционное давление и давление развития, призванное сдерживать стимульную значимость в восприятии посредством кодирования ошибки предикции (это «принцип реальности» Фрейда), которое накладывает ограничения на моторную разрядку. Такое кодирование ошибок в основе своей должно регулироваться гомеостатической функцией аффективного сознания, которое определяет биологическую ценность всех объектов внимания (см. фрейдовский «принцип постоянства»). Возникающее в результате торможение — которое в силу сложившихся обстоятельств возникает на моторном (фронтальном) конце аппарата, где разрядка осуществляется в виде последовательности во времени — требует толерантности к фрустрированным эмоциям. Такая фрустрация, которая вызывает к жизни свежее мышление и, таким образом, новое научение, в долгосрочной перспективе закрепляет более эффективное биологическое удовлетворение. (Это фрейдовский концепт «связывания»).

Суть исполнительной функции «рабочей памяти», как мы теоретически понимаем ее на сегодняшний день, определяется этим становлением последовательности во времени, для чего требуется мышление наперед (т.е., виртуальное действие или программирование действия). Фрейд назвал бы эту исполнительную функцию мышлением в терминах «вторичного процесса» (которое он также концептуально формулировал как «экспериментальное действие»). Однако мышление в терминах вторичного процесса также включает в себя и другие аспекты коркового функционирования, которые мы пока полностью не рассматривали (см. Раздел 8).

Следовательно, в этом и заключается главная функция коры. Она генерирует стабильные репрезентационные «твердые основы психики», которые, после их активации (или «катектирования») аффективным сознанием, позволяют ид представлять себя в окружающем мире и мыслить. Однако также возникает и угроза того, что твердые основы психики скроют из виду все остальное — даже в когнитивном функционировании первичного процесса. Это напоминает нам платоновский миф о пещере.

7. Неожиданность

Вторичный процесс как его описывал Фрейд опирается на «связывание» «свободных» энергий влечений.¹³ Связывание (т.е., торможение) создает резервуар тонической активации, которая может быть использована для значительного усиления вышеописанных функций мышления, которые Фрейд приписывал эго. Фактически, в своей самой ранней концепции эго Фрейд определяет его как сеть «постоянно катектируемых» нейронов, которые оказывают сопутствующее ингибирующее воздействие друг на друга (Freud, 1895). Это сподвигло Кархарт-Харриса и Фристона (Carhart-Harris & Friston, 2010) поставить знак равенства между фрейдовским эго-резервуаром и «нейронной сетью оперативного покоя» современной когнитивной нейронауки. Как бы то ни было, и работа Карла Фристона, и работа Фрейда опирается на одни и те же гельмгольцианские представления об энергии (см. Friston, 2010). Его модель (в рамках которой ошибка предикции или «неожиданность» — которая приравнивается к свободной энергии — минимизируется посредством последующего кодирования улучшенных моделей окружающего мира, которые приводят к улучшенным предикциям) полностью согласуется с моделью Фрейда. Его модель представляет собой замечательный перевод фрейдовского «принципа реальности» на язык вычислительных терминов, что влечет за собой дополнительные преимущества для количественной оценки и экспериментального моделирования. С этой точки зрения, свободная энергия представляет собой нетрансформированный аффект —это энергия, которая образовалась в результате высвобождения из связанного состояния или блокировки ее перехода в связанное состояние из-за ошибок предикции (нарушений принципа реальности).

Крайне важно отметить, что в рамках модели Фристона (опосредованная неожиданностью) ошибка предикции, которая увеличивает стимульную значимость (и, следовательно, сознание) в восприятии и когнитивном функционировании с биологической точки зрения представляет собой нечто плохое. Чем более достоверной является формируемая мозгом предиктивная модель, тем меньше возникает удивления, значимости, сознания, тем более автоматически протекает процесс и тем лучше. Это напоминает нам о фрейдовском «принципе Нирваны», в котором он видел конечную цель психической жизни.

Сама цель принципа реальности, благодаря которому возникло когнитивное функционирование вторичного процесса (ингибированное) — это автоматичность, которая устраняет необходимость сознания (она устраняет необходимость для субъекта ориентироваться в ситуации посредством чувств)¹⁴. Это, в свою очередь, предполагает, что идеал когнитивного функционирования — отказаться от переработки репрезентаций (и, следовательно, кортикальной переработки) и заменить ее ассоциативной переработкой — перейти от эпизодических к процедурным режимам функционирования (и, следовательно, предположительно от кортекса к дорсальным базальным ганглиям). Может показаться, что в когнитивном функционировании сознание является временной мерой и представляет собой компромисс. Однако при условии, что реальность останется такой, какая она есть — вечно неопределенной и непредсказуемой, всегда полной неожиданностей — риск того, что мы при жизни достигнем состояния погруженных в Нирвану зомби (чего, как мы с удивлением сейчас узнали, хочет эго), крайне мал.

8. Слова и вещи

Прежде, чем мы оставим тему кортекса, я должен отметить, что мышление по типу вторичного процесса включает в себя важные аспекты, которые оставались в фоне в ходе наших обсуждений в предыдущих разделах — особенно то, что касается отсроченного отклика. Эти аспекты обуславливаются чем-то иным, нежели одними лишь способностями к формированию репрезентаций и торможению.

Фрейд полагал, что исполняющие желание объектные представления, которые буквально «приходят в голову» при (галлюцинаторном) мышлении по типу первичного процесса, вновь обретают репрезентацию на более высоком уровне при мышлении вторичного процесса. Он называл этот уровень репрезентаций «словесными представлениями». Фрейд полагал, что ценность слов заключается в том, что они, как и все когнитивные представления, формируются из восприятия (в данном случае главным образом слухового) и, следовательно, способны стать сознательными. В этом и суть той роли, которую слова играют в «лечении разговором». Однако так как слова обладают добавочной способностью репрезентировать отношения между конкретными объектами мышления («это является особенной характеристикой мыслей и не может получить визуального выражения»; Freud, 1923, р. 21), они также делают абстрактное когнитивное функционирование «декларативным».

Следовательно, главная ценность слов заключается не в том, что они позволяют нам сделать сознательными зарождающиеся в ид процессы (Фрейд полагал, что ид является бессознательным), самым важным их свойством является способность репрезентировать отношения между вещами, создавать их повторную репрезентацию в абстракции. Это позволяет нам размышлять о вещах в противоположность тому, чтобы просто думать вещи (мыслить образами). Это лежит в основе исключительно важного взгляда с позиции «третьего», к которому мы вскоре вернемся.

Еще одним важным свойством слов является синтаксис. Психология слов девятнадцатого века (Freud, 1891) уже давно эволюционировала в психологию языка. Сама структура языка поддерживает обсуждаемое выше кортикальное программирование отложенных и последовательных откликов: «сначала я сделаю это, а потом я сделаю то». Способность языка удерживать в разуме человека ориентированные на будущее программы определяет образ действия исполнительной функции рабочей памяти (см. «внутренняя речь»). Это особый случай способности слов репрезентировать отношения между вещами и, следовательно, делать абстракции сознательными. Вкратце, именно благодаря словам у нас есть способность думать об отношениях между вещами как в пространстве, так и во времени. Это сильно поддерживает механизм отсроченного отклика и несомненно определяет суть того, что Фрейд называл мышлением «вторичного процесса». Следовательно, важно помнить о том, что в своей второй топографической модели сам Фрейд (Freud, 1923) признавал, что определяющей чертой эго является не его способность к репрезентационному сознанию, а его способность к когнитивному функционированию в терминах вторичного процесса.

9. Рефлексивное эго, супер-эго

В Разделе 1 я уже говорил о том, что внешнее тело составлено из того же самого материала восприятия, что и другие объекты, что телесное эго прописывается в книге сознания точно таким же образом, как и все другие объекты. Это стабилизированная репрезентация объекта сознания — объект, твердая единица психики — которая переживается самим субъектом сознания. Этот первичный субъект сознания (тело-как-субъект) — это ид. Важно признавать, что телесная «самость» — это идея, пусть и обыденная.¹⁵ Это выученная репрезентация своего я.

К этому объектному представлению нам придется добавить дальнейшее осложнение под названием «Марк Солмс» — словесное представление — которое не является ни настоящим мной, ни моим анимированным изображением — но, скорее, является абстракцией. Для этого я должен немного подробнее рассказать об отношениях между субъективным «присутствием» ид и объективной репрезентацией тела.

Субъект сознания идентифицируется со своим внешним телом (объектной репрезентацией) точно так же, как ребенок проецирует себя в анимированную фигуру, которую он контролирует на экране в видеоигре. Репрезентация очень быстро инвестируется ощущением собственного я, хотя она не является на самом деле собственным я.

Далее представлен поразительный эксперимент, который ярко иллюстрирует контринтуитивные отношения, которые в действительности существуют между субъективным я и его внешним телом. Петкова и Эрсон (Petkova & Ehrsson, 2008) сообщают о серии экспериментов с «обменом телами», где на уровне глаз других людей или манекенов крепились видеокамеры, которые передавали образы из этой точки в очки видеомониторинга на глазах у испытуемых, в результате чего у последних быстро создавалась иллюзия, что тело другого человека или манекен — это их собственное тело. Эта иллюзия была столь убедительной, что сохранялась даже тогда, когда проецируемые субъекты пожимали свою собственную руку. Существование этой иллюзии было также объективно продемонстрировано тем фактом, что, когда и другому (иллюзорно своему) и своему собственному (реальному) телу испытуемого угрожали ножом, реакция страха — «инстинктивная реакция» внутреннего тела (которая замерялась по частоте сердечных сокращений и кожно-гальванической реакции) — была сильнее для иллюзорного тела.

Хорошо известная «иллюзия резиновой руки» (Botvinick & Cohen, 1998), которую Цакирис (Tsakiris, 2011) описал в Берлине, демонстрирует те же самые отношения между собственным я и внешним телом, пусть и в менее драматической степени. Анатомическая основа таких явлений (которые помещают фрейдовскую теорию «нарциссизма» на многообещающие новые эмпирические основания) может быть связана с хорошо известными находками фМРТ относительно того, что топографическим расположением соматосенсорного и моторного кортикальных гомункулусов (признанный локус «телесного эго» Фрейда) можно легко манипулировать и расширять его, включая в него даже неодушевленные инструменты (обзор см. Maravita & Iriki, 2004). Нам вновь напоминают, что кора представляет собой лишь оперативную память.

Выученную природу внешнего тела далее демонстрируют некоторые поразительные феномены «зеркальных нейронов». На берлинском конгрессе Галлезе (Gallese, 2011) напомнил нам о том, что зеркальные нейроны активируются одинаково вне зависимости от того, выполняет ли движение сам человек или кто-то другой (см. также Gallese, Fadiga, Fogassi, & Rizzolatti, 1996). Как в таком случае «я» человека распознает разницу — как оно распознает, исполняются ли движения им самим или кем-то другим? Очевидно, что для того, чтобы можно было провести это различие, необходимо добавить что-то к активности моторной коры (зеркальных нейронов). Похоже, что это «что-то» — это сопутствующее фронтальное торможение (которое подавляет активацию задней островковой доли). Галлезе отмечал, что пациенты с шизофренией не могут адекватным образом отличить свои собственные движения от движений других людей в силу того, что им недостает этого сопутствующего торможения (Ebisch et al., 2012).

Это вновь демонстрирует, что, во-первых, внешнее тело — это не субъект, а объект, и, во-вторых, что оно воспринимается в том же регистре, что и другие объекты.

В проведении такого различия между «я» и «не-я», важнейшее значение имеет вышеописанная роль слов в рефлексивном сознании (известно также как вторичное сознание, сознание доступа, декларативное сознание, авто-ноэтическое сознание, мышление высшего порядка и т.д.). Такой абстрактный уровень повторной репрезентации позволяет субъекту сознания выйти за пределы своего конкретного «присутствия» и таким образом отделить себя в качестве объекта от остальных объектов.¹⁶ Похоже, что этот процесс разворачивается на трех уровнях опыта: (1) аффективный или феноменологический уровень я как субъекта, также известный как перспектива от первого лица; (2) перцептивный или репрезентационный уровень собственного я как объекта или перспектива от второго лица; (3) абстрагированный или повторных репрезентаций уровень я как объекта в отношениях с другими объектами или перспектива от третьего лица.

«Я» повседневного опыта обычно размышляет о себе от третьего лица в отношениях с другими объектами в таких банальных ситуациях как «я силой воли осуществил это движение» (а не другой человек). Нам остается лишь прийти к заключению, что «я» повседневного опыта представляет собой главным образом абстракцию. Это обнаруживает силу слов.

Непризнанный разрыв между первичным субъективным я и «декларативным» я повторных репрезентаций становится источником значительной путаницы. Обратите внимание на знаменитый пример Бенджамина Либета, где была зарегистрирована задержка до 400 мс между физиологическими проявлениями премоторной активации и волевым решением осуществить движение. Обычно это интерпретируется как доказательство того, что свободная воля является иллюзией, в то время как на самом деле это иллюстрирует лишь то, что вербально опосредованная, рефлексивная повторная репрезентация декларативного я, которое инициирует движение, возникает несколько позднее, чем аффективное (первичное) я, которое в действительности его инициирует. Это путаницы можно было бы избежать, если мы признаем, что «я» разворачивается на нескольких уровнях опыта.

Теперь можно по-другому сформулировать мое главное заключение: внутреннее «я», синонимичное фрейдовскому «ид», является источником всякого сознания; внешнее «я», синонимичное фрейдовскому «эго» — это выученная репрезентация, которая сама по себе является бессознательной, но может оказаться «помысленной», когда катектируется ид; абстрагированное «я», которое предоставляет рефлексивные опоры «супер-эго», точно так же является бессознательным, но может сознательно «мыслить об» эго. Так как эго стабилизирует порождаемое в ид сознание, трансформируя порцию аффекта в сознательное восприятие — твердые единицы психики (и в сознание о восприятиях: в вербальные репрезентации) — мы обычно думаем о себе как об обладающих сознанием.

Это затуманивает тот факт, что мы просто являемся сознательными и что наше сознательное мышление (и восприятие, репрезентацией которого является мышление) постоянно сопровождается аффектом. Это постоянное «присутствие» чувства является фоновым субъектом всего когнитивного функционирования, без которого сознание восприятия и когнитивного функционирования не могло бы существовать. Первичный субъект сознания является в буквальном смысле невидимым, так что прежде, чем мы сможем «продекларировать» его существование, нам в первую очередь необходимо превратить его в перцептивно-вербальные образы. Следовательно, неудивительно, что он регулярно упускается из виду. Однако ид является бессловесным лишь в языкоглоточном смысле. В действительности оно составляет первичную материю, из которой состоит наша психика, и мы, следовательно, игнорируем его на свой страх и риск. Как однажды в практически противоположном контексте отметил Фрейд:

Свойство сознательности или отсутствия сознания в крайнем случае становится нашим единственным маяком во тьме глубинной психологии. (Freud, 1923, р. 18)

Позднее, когда Фрейд столкнулся с непробиваемой машиной бихевиоризма, которая грозилась вот-вот снести дело всей его жизни, Фрейд отмечал, что сознание представляет собой:

… не имеющий параллелей факт, который не поддается никаким объяснениям или описанию. Тем не менее, если кто-то начинает говорить о сознании, мы немедленно и из своего самого личного опыта понимаем, что под этим подразумевается… Одно из крайних направлений психологической мысли, примером которого является американская доктрина бихевиоризма, считает, что возможно создать психологию, которая пренебрегает этим фундаментальным фактом! (Freud, 1940, р. 157)

Таким образом, мы описали круг. Для того, чтобы восстановить различие между бихевиоризмом и психоанализом — наукой о психическом субъекте — более, чем сто лет спустя после того, как Фрейд впервые ввел понятие бессознательного разума (валидность которого на сегодняшний день признается шире, чем когда-либо до этого), мы должны вновь согласиться с тем, что сознание является наиболее фундаментальной характеристикой психического.

10. Если ид является сознательным…

Осознание того, что фрейдовское ид является неотъемлемо сознательным, имеет значительные последствия для психоанализа. В данной статье я могу предпринять лишь первый шаг в направлении огромной теоретической задачи, которая теперь будет стоять перед нами, если мы стремимся полностью понять масштаб этих последствий. Я хотел бы далее привлечь внимание лишь к четырем проблемным вопросам фрейдовской метапсихологии, началом разрешения которых становится данный обзор.

1. Я уже объяснил, каким образом перцептивные репрезентации привлекают сознание посредством следов своей значимости, и как это вписывается в представления Фрейда о том, что самая примитивная форма когнитивного функционирования (реализующий желание катексис первичного процесса) включает в себя галлюцинаторное удовлетворение желания. Галлюцинаторные процессы являются сознательными по определению. Однако утверждается, что такие фантазии об удовлетворении желания формируют ядро системного бессознательного. Это может означать лишь то, что системное бессознательное завязано на сеть вытесненных галлюцинаторных фантазий. Я удивлен, что еще больше комментаторов не обратили внимание на то, что это подразумевает, что само бессознательное отделяется от перцептивных и когнитивных процессов, что оно образуется из изначально сознательного опыта и из научения. Насколько мне известно, лишь Барри Опатов (Opatow, 1997) признавал это противоречие, которое подразумевает, что в психическом созревании врожденная система пред/сознательного предшествует развитию системного бессознательного. Неудивительно, что Фрейд был вынужден ввести концепт «ид», в котором репрезентационное «системное бессознательное» низводилось до всего лишь одного из компонентов ид под названием «вытесненное».
2. Однако, если ид является сознательным, из чего тогда состоит вытесненное? Если мы придерживаемся представлений Фрейда о том, что вытеснение касается репрезентационных процессов, было бы разумно предположить, что вытеснение должно включать в себя изъятие декларативного сознания. В результате этого «эпизодический» когнитивный процесс низводится до «ассоциативного» (процедурного или эмоционального). Предмет вытеснения по-прежнему активирует связанные объектные представления, однако, ассоциативные связи между ними (объектные отношения) больше не привлекают репрезентационно-рефлексивного осознавания. Здесь мы вспоминаем, что это составляло изначальную цель развития эго: целью любого научения является автоматизация психических процессов — то есть, увеличенная предсказуемость и сокращение неожиданностей. Именно биологическая значимость ошибок предикции — опосредованная вниманием — требует аффективного «присутствия» ид. Следовательно, как только эго овладевает некой психической задачей, устанавливается релевантный ассоциативный алгоритм. Так мог бы выглядеть механизм вытеснения: он мог бы заключаться в преждевременном изъятии рефлексивного осознавания (эпизодического «присутствия») и преждевременной автоматизации поведенческого алгоритма прежде, чем он начинает подходить всем требованиям. В данном контексте подходить всем требованиям означает подчиняться принципу реальности. Следовательно, преждевременная автоматизация приводит к постоянной ошибке предикции с сопутствующим выбросом свободной энергии (аффект) и постоянным риском того, что вытесненный когнитивный материал вновь пробудит внимание. Это закладывает основы для «возвращения вытесненного», классического механизма неврозов. В таком случае терапевтическая задача анализа по-прежнему будет заключаться в обращении вспять вытеснения (чтобы позволить ассоциативным связям вновь вернуть себе эпизодический статус),¹⁷ чтобы дать рефлексивному субъекту возможность должным образом овладеть теми объектными отношениями, которые они представляют и генерировать более адекватные задаче исполнительные программы, чтобы их можно было затем автоматизировать со всеми на то основаниями. Такая формулировка разрешает неловкое разделение бессознательного на так называемое когнитивное и фрейдистское.
3. Помимо многочисленных заявлений Фрейда о том, что сознание — это корковая функция, под чем он, похоже, главным образом понимал «декларативную» функцию, он всегда признавал исключительную роль аффекта. Например:

Словно новое открытие на нас снизошел тот факт, что сознательным может стать лишь то, что однажды было восприятием Сз. и что все, что идет изнутри (кроме чувств) и стремится стать сознательным, должно превратиться во внешние восприятия: это становится возможным посредством следов памяти. (Freud, 1923, р. 20; курсив добавлен)

Иными словами, несмотря на то, что Фрейд полагал, что аффекты представляли собой (интероцептивные) корковые восприятия, он всегда признавал, что они переживались напрямую. Он не разделял идеи о том, что для своего существования аффекты должны сначала получить экстероцептивную репрезентацию или когнитивное обозначение в рабочей памяти. На самом деле Фрейд считал, что аффекты не могут быть репрезентированы так же, как внешние объекты. Это отделяет их от всех когнитивных процессов:

Нет сомнения, что суть эмоции заключается в том, что мы должны ее осознавать, т.е., что она должна стать известной сознанию. Это полностью исключает использование определения «бессознательный» по отношению к эмоциям, чувствам и аффектам.

(Freud, 1915b, р. 177; курсив добавлен)

Я надеюсь, что проведенный в данной статье обзор нейробиологических фактов поможет нам лучше понять это наблюдение, справедливость которого, надо отдать Фрейду должное, он всегда признавал, несмотря на все те теоретические сложности, которые это ему доставляло.

 (4) Я уже цитировал в данной работе заявление Фрейда о том, что «чувства удовольствия-неудовольствия с деспотической силой направляют ход событий в ид… ид подчиняется неумолимому принципу удовольствия» (Freud, 1940, р. 198). Но как ид может направляться принципом удовольствия, если оно является бессознательным, если оно лишено сознания, если чувства удовольствия и неудовольствия на самом деле генерируются на кортексной поверхности эго? Если бы аффективное сознание порождалось кортикально, принцип удовольствия подразумевал бы контроль «сверху вниз» со стороны его по отношению к ид, что, очевидно, не может быть правдой. Следовательно, примат принципа удовольствия, а также ингибирующая природа воздействия эго «сверху вниз» утверждается тем, что мы переносим сознание в ид.  

11. Самый глубокий инсайт

В завершение я представлю тот аспект последующих моделей психики Фрейда, который имел еще большее значение, чем локус и степень сознания, а именно, его фундаментально динамическую концепцию психики, которая объединяется с измерением глубины (или иерархии). Именно поэтому Фрейд снова и снова утверждал, что его лучший в жизни инсайт касается существования двух различных состояний психической энергии: одно из них, в котором катексис связывается тонически, используется для мышления (потенциальное действие), а не для самого действия, а другое отличается тем, что энергия в нем обладает большей мобильностью и требует разрядки:

На мой взгляд это различие представляет собой наш на сегодняшний день самый глубокий инсайт в отношении природы нервной энергии и я не вижу, как можно избежать проведения этого различия. (Freud, 1915b, р. 188)

Предложенный мной пересмотр модели Фрейда, как и многое другое, не только сохраняет, но и укрепляет заявленное различие. Связь между аффективностью с одной стороны и гельмгольцевской «свободной энергией» с другой, похоже, красной нитью проходит через работу Фрейда и связывает его в ретроспективе с Гельмгольцем, а далее (через Фейнмана) с Фристоном. Рассматривая эту и многие другие перспективы, которые открываются вместе с повторным обнаружением телесно воплощенного инстинктивного мозга — который должен обязательно сдерживаться когнитивным мозгом и его предиктивным моделированием — сложно представить себе, что нейронауки будущего будут какими угодно, кроме психодинамических. Мы действительно живем в Золотой век науки о мозге. По мере того, как когнитивная нейронаука конца двадцатого века дополняется современной аффективной, мы совершаем прорыв к истинно психической науке и наконец понимаем, что мозг — это не только перерабатывающий информацию объект, но и интенциональный субъект.

И все же я закончу скорее на тихой, чем на громкой ноте. На данный момент наука о мозге представляет собой апелляционную инстанцию для психоанализа не больше, чем психоанализ для науки о мозге. Финальной апелляционной инстанцией для психоаналитиков является клиническая ситуация. Следовательно, я приглашаю читателя сопоставлять описанные мной здесь теоретические инновации с данными своего психоаналитического опыта. Действительно ли эти новые концепты лучше придают смысл тем фактам, которые мы наблюдаем? Действительно ли нам необходимо предпринимать эти сложные шаги в своей теории?

Перевод с английского Юлии Моталовой по заказу NewPsy Institute & Society

_____________________________________________

¹На самом деле, существует несколько таких карт, каждая из которых представляет отдельный компонент соматических ощущений (прикосновение, боль, вибрация, температура и т.д.) Эта упрощенная схема также не включает вестибуло-мозжечковую систему.

²Я не имею в виду, что поток информации в ходе этого ассоциативного процесса является однонаправленным. Он имеет двунаправленный характер и, на самом деле, большая часть связей ведет в другом направлении, от ассоциативной к проективной коре. (См. сноски 4 и 12).

³Это касается не только собственного тела человека, но и тел других (см. ниже обсуждение «зеркальных нейронов»).   

⁴Пока нет точной уверенности насчет того, как именно экстероцептивные виды сознательного восприятия и когнитивного функционирования возникают на основе активации РРСА, однако, ниже изложены некоторые эвристические спекуляции. На сегодняшний день радикальное в прошлом понятие, что перцептивное сознание имеет эндогенное происхождение, является общепринятым. Экстероцептивные стимулы лишь задают ограничения и форму этому базовому галлюцинаторному процессу (обзоры см. Blom & Sommer, 2012). См. сноску 2.

⁵Представления Фрейда о локализации сознания претерпели множество превратностей. Поначалу он не проводил никаких различий между перцептивным и аффективным сознанием (Freud 1894). Вместо этого он выделял следы памяти восприятия («идеи») и энергию, которая их активирует. Такое разграничение совпало с общепринятыми допущениями британской эмпиристской философии, но Фрейд интересным образом описывал активирующую энергию как «порции аффекта», которые «распространяются по следам памяти-идеям подобно тому, как электрический заряд распространяется по поверхности тела» (Freud 1894, р. 60). Стрейчи (1962, р. 63) описывал это утверждение как «одну из наиболее фундаментальных гипотез Фрейда». Есть все причины полагать, что Фрейд предвидел, что такие активированные следы памяти «идей» представляют собой кортикальные процессы. В более подробно разработанной модели «Проекта» (1950[1895]) он открыто соотносил сознание с подсистемой кортикальных нейронов (?-системой), которую он локализировал в моторной области переднего мозга. Такое расположение позволяло сознанию регистрировать разрядку (или ее отсутствие) энергии, которая накапливалась в следах памяти (?-система) как из эндогенных, так и из сенсорных источников. (Следует отметить, что с 1895 года Фрейд начал описывать психическую энергию как бессознательную, она больше не описывалась в терминах «порции аффекта»). Сознание, которое Фрейд отныне подразделял на две формы, теперь предположительно возникало из того, как психическая энергия возбуждала ?-нейроны. Он полагал, что аффективное сознание возникает, когда различия в количественном уровне энергии в ?-системе (которые вызываются к жизни степенью моторной разрядки) регистрируются в ? как удовольствие-неудовольствие. Перцептивное сознание, с его точки зрения, возникает, когда зарегистрированные органами чувств различия в качественных аспектах экзогенной энергии (напр., в длине или частоте волны) посредством нейронов восприятия (?) передаются через следы памяти идей (?) в ?. После пересмотра своей модели «Проекта» в 1896 году Фрейд поместил ? нейроны между ? и ? и заявил, что вся имеющаяся в психическом аппарате энергия имеет эндогенное происхождение, энергия не поступает в буквальном смысле в психический аппарат посредством системы органов восприятия. (Складывается впечатление, что в дальнейшем — напр., в 1920 году, Фрейд об этом забыл). Однако, в Толковании сновидений (1900) он вновь возвращается к описанным в «Проекте» механизмам и снова помещает системы восприятия и сознания на противоположных концах психического аппарата. Его нерешительность в этом отношении, похоже, главным образом объясняется тем фактом, что кортикальное (сенсорное) восприятие и (моторная) система сознания формируют интегрированную функциональную единицу, так как моторная разрядка неизбежно порождает перцептивную информацию. (См. смежное расположение соматосенсорных и моторных гомункулов). Гибридная локализация Фрейдом в 1917 году систем восприятия и сознания соответствует этому. В финальном описании его системы ? (переименованные в 1900 году в «восприятие») и ? («сознание») были объединены в единое функциональное образование, в систему «восприятие-сознание». На данном этапе Фрейд пояснил, что система «восприятие-сознание» на самом деле представляет собой единую систему, которая подпитывается двумя источниками возбуждения: экзогенные стимулы порождают перцептивное сознание, а эндогенные стимулы порождают аффективное. Фрейд также отошел от идеи, что аффективное сознание регистрирует количественный «уровень» возбуждения в ?-системе, вместо чего предположил, что — как и перцептивное сознание — оно регистрирует нечто качественное вроде длины волны (т.е. колебания уровня энергии в системе предсознания в единицу времени, см. Freud, 1920). Главное, что необходимо вынести из этого краткого экскурса в историю локализации Фрейдом сознания — это то, что он самого начала и до конца концептуализировал сознание как кортикальный процесс. (Несмотря на то, что иногда у него возникали на этот счет кратковременные сомнения, например, 1923, р. 21). Явно сформулированное подтверждение того, что он приписывал кортикальную локализацию сознания как перцептивному, так и аффективному сознанию, можно найти у Фрейда (Freud, 1940). Описание первых намеков на то, что поверхностная локализация Фрейдом внутренней (аффективной) поверхности системы «восприятие-сознание» была ошибочной (см. Solms, 1997).

⁶У них отсутствует перцептивное сознание. Это не означает, что они не могут перерабатывать экстероцептивную информацию посредством подкорковых механизмов. Сознание не является необходимым требованием для восприятия (см. «ложная слепота»). Этот момент важен для моего (нижеизложенного) аргумента относительно того, что эго по своей природе является бессознательным.

⁷Будет отмечено, что эта способность к репрезентациям проистекает из топологического «картирования» внешнего тела, которое было описано в Разделе 1.

⁸См. запоминающуюся фразу Эдельмана «запомненное настоящее».

⁹См. описание процесса, которое приводит Фрейд: «Катектические иннервации выбрасываются вперед и затем оттягиваются обратно в виде быстрых периодических импульсов, которые Ид посылает в полностью восприимчивую систему «восприятие-сознание». При условии, что эта система катектируется таким образом, она получает восприятия (которые сопровождаются сознанием) и далее передает возбуждение в системы бессознательной памяти, однако, как только катексис изымается, сознание стирается и функционирование системы останавливается. Это выглядит так, словно посредством системы «восприятие-сознание» бессознательное выбрасывает «щупальцы» во внешний мир и поспешно оттягивает их обратно, как только они взяли образцы исходящего от него возбуждения» (Freud, 1925, р. 231). Обратите внимание, что «щупальцы» Фрейда остаются бессознательными до тех пор, пока не достигают кортикальной системы «восприятие-сознание».

¹⁰Также очень важно отметить, что это трансформирует и сами бессознательные репрезентации через процесс «реконсолидации». На самом деле репрезентации становятся сознательными лишь в той степени, в которой их кортикоталамические предиктивные модели являются неопределенными (т.е., подверженными пересмотру, см. ниже).

¹¹Ассоциации более высокого порядка (между репрезентациями) рассматриваются ниже.

¹²См. сноску 2. См. Friston (2012): «Нейронные связи кодируют (моделируют) причинно-следственные связи, которые, объединяясь, производят сенсорную информацию».

¹³Можно практически с полной уверенностью сказать, что разграничение Фрейдом в сфере психологического связанной и свободной энергии опирается на разграничение в физике потенциальной и кинетической энергии. Это разрешает определенный аспект «проблемы психика-тело» (предполагаемое нарушение гельмгольцианского закона сохранения энергии). По определению мышление (связанная энергия) не обладает никакими последствиями, покуда не разрешается в действии.

¹⁴Здесь появляется соблазн перевернуть известную сентенцию Фрейда и сказать, что «там, где было сознание, возникают следы памяти» (см. Freud, 1920, р. 25).

¹⁵Эта идея является обыденной лишь в норме и может распадаться в патологических состояниях (напр., в переживании выхода из тела, аутоскопических феноменах, в бреде отношения).

¹⁶Согласно теории нарциссизма этот процесс сепарации поначалу приводит к фантазийному расщеплению между интроецированным «я» и спроецированным «не-я», которое укоренено скорее в разграничении удовольствие-неудовольствие, чем в принципе реальности (Freud, 1925b). Отсюда знаменитая сентенция Фрейда, что «как проявление отношения к объекту ненависть старше любви» (Freud, 1915а, р. 139). Спроецированный «плохой» объект формирует ядро того, что впоследствии станет супер-эго. Однако этот объект (который Мелани Кляйн называет «примитивным супер-эго») представляет собой репрезентацию второго лица. Перспектива от третьего лица, которая в итоге формирует у «я» способность к объективному — с точки зрения объекта — формированию своей повторной репрезентации, подготавливает почву для образования в последствии истинного супер-эго.