6 СНОВИДЕНИЯ И НЕВРОЗЫ

Цезарь.... Меня жена,
Капьпурния, удерживает дома. Ей снилось, будто статуя моя Струила, как фонтан, из ста отверстий Кровь чистую и много знатных римлян В нее со смехом погружали руки. Сон кажется ей знаменьем зловещим...
Как известно, заговорщик, имея на то веские причины, немедленно предлагает более хитроумное и вместе с тем очевидно более тенденциозное истолкование:
Д е ц и й. Но этот сон неверно истолкован. Значение его благоприятно: Из статуи твоей струилась кровь, И много римлян в ней омыло руки, — И это значит, что весь Рим питаем Твоею кровью... Вот все, что сон Кальпурнии вещает.
Ц е з а р ь. Ты сон ее истолковал отлично.
Перевод М. Зенкевича
Поскольку этот сон, хотя его и рассказал Цезарь, увидела Кальпурния, он, разумеется, не несет пророческого значения в юнговском смысле этого слова, поскольку, согласно Юнгу, тот, кто увидел сон, предсказывает (с помощью аналитика) собственную судьбу; интерпретация превращается в предсознательное прочтение символов, продиктованное сознательными реакциями и мотивами самих «аналитиков». Без сомнения, юнговские толкования больше развлекают пациента и в конечном счете больше льстят его самолюбию, чем динамические интерпретации фрейдовской школы, однако они не в силах пролить какой-либо свет на латентное содержание сновидений. Юнговская символика по определению не может иметь никакого латентного содержания, а сознательное содержание говорит само за себя. Стоит забыть о психической деятельности во время сна, и интерпретация сновидений превращается в гадания.
Следует признать, что функциональный подход Фрейда к психологии сновидений, хотя он и включает в себя понятия динамического бессознательного и первичных процессов, управляющих бессознательным, барьера вытеснения, суперэго или бессознательной совести, бессознательного конфликта и бессознательного сопротивления, безусловно должен разочаровать тех, кто надеется отыскать в сновидениях свидетельства наличия у человека оккультных и магических способностей. Поскольку естественные науки не сумели подтвердить подобное, а в деятельности сознания также не удалось обнаружить убедительных доказательств на сей счет, они не желают отказаться от своих взглядов, согласно которым сновидение — это дело рук некоего ясновидящего «ментора», который наделен животворящей энергией и заботится о том, чтобы люди следовали предначертаниям своей личной и расовой судьбы. Для таких жаждущих и страждущих поистине бесценным утешением должно показаться высказывание Юнга, согласно которому сновидение может быть «таинственной вестью от нашего ночного «я»», вещим откровением, предостерегающим об опасностях, которые грозят нам изнутри и снаружи и указывающим, каково должно быть решение проблемы. В сновидении, говорит Юнг, внутренняя правда и действительность представляются «такой, какова она есть, а не такой, какой я ее считаю и не такой, какой мне хотелось бы ее видеть». Внешнее содержание сновидения, заявляет Якоби, демонстрирует, «что может сказать о данной ситуации бессознательное... и оно всегда говорит искренне» (курсив мой — Э. Г.) Даже когда это высказывание выражено в архаических символах Коллективного Бессознательного, в нем тем не менее присутствует мораль — мораль индивидуации. Сколько бы ни употребляли сновидения язык детского мышления или мышления первобытных людей, они продолжают процессы рефлексии и интроспекции, которые должны применяться, но не применяются для анализа любой проблемы сознанием. Поэтому сновидение — это в первую очередь «подсознательная картина психологического состояния индивидуума во время бодрствования». Подобные предположения человек с улицы, знающий на собственном опыте, что «утро вечера мудренее», и что проблемы нужно решать «на свежую голову», сочтет вполне разумными и соответствующими действительности. Такова, по Юнгу, телеологическая функция сновидений. Переходя к рассмотрению взглядов Юнга на процессы возникновения сновидений, мы видим ту же абсолютную путаницу в мыслях, которая характерна для юнговской психологической теории вообще. Пользуясь терминами, которые звучат как фрейдистские, однако утратили заложенное в них Фрейдом значение, Юнг создает впечатление, будто его теория сновидений не порывает с фрейдовской, однако в то же время описывает механизм сновидения, который несовместим не только с фрейдовской теорией, но и с предположениями самого Юнга. По мнению Юнга, анализ сновидений ведет в «страну детства» — в то время, когда рациональное сознание не было еще отделено от Коллективного Бессознательного. Здесь, по всей видимости, Личное Бессознательное со своими детскими проблемами и комплексами в чем-то пересекается с доисторическим бессознательным. Более того — порой создается впечатление, что Юнг считает: дорога к Коллективному Бессознательному лежит через Личное Бессознательное. Потеряв связь со «страной детства», взрослый ощущает «недостаток инстинкта» и в общечеловеческих ситуациях теряется. В результате «страна детства» остается далеко позади, а детские склонности, будучи для сознания нежелательны, «вытесняются в бессознательное». Поток жизни пересыхает, и единственное, что может вернуть ему активность — это «страна детства», где можно получить наставления из бессознательного. Однако, по мнению Юнга, на то, чтобы посоветоваться со своим бессознательным, у среднего западного человека не хватит ни мужества, ни способностей».
Итак, даже если сбросить со счета противоречия, возникшие из-за неточного употребления слова «бессознательное», все эти теоретические выкладки полностью опровергают юнговскую концепцию, согласно которой во время сновидения продолжаются процессы сознательной интроспекции и рефлексии. Упоминание вытеснения только усугубляет это противоречие. Фактически Юнг отвергает фрейдовскую концепцию цензуры сновидений. А что такое цензура сновидений, если не механизм, который приводит в действие вытеснение? К чему утруждать себя даже упоминанием того, что вытесняется, если никакого вытеснения не существует; если цензуры сновидений нет, значит, не существует и вытеснения. Однако на этом путаница не кончается. Юнг вводит в свою теорию сновидений принципы компенсации и комплементарности. Он заявляет, что «только зная ситуацию в сознании, можно решить, какой сигнал нужно подавать тому, что содержится в бессознательном». Следовательно, значение символов изменяется; некоторые, как признает Юнг, неизменны, однако большинство, как он утверждает — нет; их содержание можно определить, только зная конкретную ситуацию, в которой находится индивидуум. Учитывается даже влияние типологии сознания; сновидения можно отличить друг от друга по роли, которую играют в их возникновении функциональные характеристики сознания и Коллективного Бессознательного.
Нет нужды говорить, что выбранные и проанализированные нами тезисы являются лишь частью юнговской теории сновидений; однако они достаточно характерны, чтобы составить на их основе представление об общих тенденциях его системы и проиллюстрировать путаницу и противоречия, весьма характерные для теоретических представлений Юнга. Так, сновидения у него — это стихийный продукт бессознательного, индивидуальный и ни от чего не зависящий. Следовательно, они, подобно Коллективному Бессознательному, из которого выходят, должны быть нейтральными в плане морального чувства и лишены элемента интеллектуальной рассудочности. Однако, если верить Юнгу, сновидения, по всей видимости, способны выносить неблагоприятные приговоры относительно состояния, в котором в данный момент находится сознание. Сновидения — архаический продукт, однако их архаическое значение можно истолковать лишь на языке современности. «Каждое сновидение, — заявляет Юнг, — это средство информации и контроля». Поскольку сновидения автономны, они стоят вне воздействия сознания или даже той части сознания, которая работает во сне; однако, согласно юнговским законам компенсации, система сознания может оказывать на них самое решительное воздействие. Сексуальные символы в конечном счете имеют несексуальное значение. Сновидения неорганизованы; однако в то же время они организованы.