10 Теория на практике: иллюстрация

Прошло три недели, и ни слова. Наконец, я позвонил туда, где она жила в Лондоне, получил ее адрес в Уэльсе и % написал ей, прося объясниться. Затем я получил открытку с изображением овцы, на обороте которой была одна строчка, указывающая на то, что она не знает, когда приедет. Я сразу ответил ей, пытаясь установить какие-то границы. Я сказал, что, возможно, мне придется закончить анализ, если она не вернется, и в конце концов она вернулась. Я превратился в отца с тяжелой рукой в ее внутреннем мире, который не мог оставить ее в покое или, возможно, жить без нее. Это было важным ключом к ее восприятию душевного состояния отца, когда они оказались вместе после смерти матери. Это было синтонным контрпереносом, поскольку ей, видимо, было нужно, чтобы этот образ отца жил во мне, поэтому она спровоцировала его. Овца подвела всему итог. По возвращении она сказала мне, что овца была символом того, как она чувствовала себя всю жизнь, терпеливо и покорно ожидая, чтобы люди сказали ей, что нужно делать, как жить. Другими словами, она поехала в Уэльс, чтобы вырваться, вырасти, разбить или "преобразовать" тот образ себя — а также отомстить мне за то, что я бросил ее, когда уехал в отпуск. Возмездие было тенью преобразующего аспекта ее поведения. Борьба Д. со мной перешла от попытки обрести "равноправие" к попытке с ее стороны изменить и улучшить мою жизнь. Идея была в том, что мне следует переехать, чтобы быть ближе к ней географически, а также чтобы мы могли начать общаться светски, ездить вместе в парки и за город. Она говорила об этой фантазии как о "тормошении" меня. Она представлялась себе фигурой революционной анимы, но еще не потенциальной любовницей. Ей приснился сон: Я навещаю врача, который болен и лежит в постели. Он умоляет меня остаться. Потом она вспомнила, как одинок и несчастен был ее отец после смерти жены, и у нее возникли фантазии о моей болезни, моей слабости, моей личной ране. Здекь я появляюсь в обличий раненого целителя, но это еще и проявление личностного переноса, учитывая ее детские воспоминания. Это может обозначать, что мы приближаемся к подавленному эдипову материалу — она может "справится" с ним во сне. Я не интерпретировал склонность к инцесту на этом этапе. Отказ от внутреннего контроля был тяжек для Д. из-за того, что ей было трудно справиться с ощущением внутренней пустоты, которая скрывалась за ее борьбой со мной. Ее дневник подсказывал существование этой проблемы. Это толстый дневник, который она начала много лет назад. В дневнике она писала то, о чем не говорила мне — и она делала так, чтобы я знал об этом. Для меня проблема заключалась в том, чтобы указать ей на это, не запрещая ей писать в дневнике. Она предложила мне дать почитать то, что она написала после начала анализа два с половиной года назад. Я принял предложение. Я понял это как первое проявление ее продуктивности и щедрости в отношениях. Это также давало определение индивидуальной (личностной) границы. В то же время в силу защитной реакции она искушала меня, показывая, какая большая часть ее жизни лежит за пределами наших отношений. В дневнике она выступает как человек, лишенный любви, эмоционально обедненный и онтологически не существующий. Передача дневника указывала на разрушение модели борьбы и сдерживания. Передачу мне дневника можно было бы рассматривать как символ увеличения доверия в переносе. Это может быть чрезмерным упрощением, но приближается к тому, что происходило. Роль, выполняемая объектами, такими, как дневник, добровольно проявляющаяся в анализе, допускает различные интерпретации и различна в каждом случае. Когда мне дали дневник, мне приходилось быть осторожным, чтобы не начать анализировать его вместо того, чтобы анализировать ее. Ее отношения с мужчинами (по большей части в дневнике говорилось об этом) постоянно отличались идеализацией. В подростковом возрасте она выдумала мужчину, с которым якобы вступала в отношения. Он был поэтом, чахоточным, но признанным гением и так далее. Она разговаривала с ним "обо всех тайнах"... ... но не спала с ним. Это было проекцией идеализированного (спиритуализированного) образа анимуса. Но это также было первым указанием на способность ее эго работать с персонификацией. Я "дезамплифицировал" мифологическую параллель с Аполлоном и Артемидой. Почти сразу после этого она посмотрела фильм Кена Рассела "Кровожадный Мессия". Это фильм о молодом романтичном скульпторе Анри Годье, который сильно влюбился в женщину старше себя, Софи Бржешка. В знак их близости (а это были отношения, лишенные сексуальности) они договорились добавить имя другого к своему собственному; и поэтому художник стал известен под именем Годье-Бржещка. Рассказав мне о фильме, Д. сказала, что разработала список качеств их отношений, которые , по ее словам, были применимы к ее собственной жизни. Список гласил; идеализированные, платонические, духовные, инцестуозные, обреченные". Действительно, в реальной жизни непросто свести гетеро-сексуальность к чему-то идеализированному, платоническому, одухотворенному и инцестуозному, и чтобы это не было обречено. Существует расщепление между духовным аспектом архети-пического (образом) и импульсом либидо (инстинктом). Работая с Д., я чувствовал то, что можно описать лишь как инцестуозное давление. Три раза мне пришлось открыто сказать об этом. И каждый раз я обрекал себя на интенсивное взаимодействие, и на меня оказывало сильное влияние то, что происходило. Эти три случая являются примером диалектического процесса анализа и иллюстрируют то, как психика аналитика и пациента сочетаются, давая в результате нечто совершенно иное. Д. часто говорила о группе друзей из мира искусства и хиппи, которые, как она говорила, любили ее и понимали ее так, как я ее понять не мог. Она не чувствовала недостаточности функционирования, когда была с ними, в отличие от того, что она чувствовала, будучи со мной. Но так случилось, что я знал нескольких человек из этой группы, которые, как она полагала, испытывали ко мне явную антипатию. Через некоторое время регулярность, с которой эти люди упоминались, убедила меня в том, что она знала об этом совпадении и использовала это знание как нечто, обладающее большой властью и действующее no-садистки. Я спросил ее, знает ли она, что я знаком с этими людьми, и она ответила, что нет. Это, возможно, содержало элементы невротического, а, возможно, даже психического контрпереноса, но постепенно моя реакция стала более управляемой и, следовательно, клинически эффективной. Второй случай произошел после того, как она увидела меня в театре. Играли пьесу Оскара Уайльда "Соломея" в экспериментальном стиле с чисто мужским составом. Во время представления у меня возникла фантазия о том, что актер, играющий Саломею, напоминает мне Д. И после того, как она рассказала мне о своих чувствах по поводу этого события, я рассказал ей об этой фантазии. Она ответила, что Саломея всегда была для нее важной фигурой, и что она свернула горы, чтобы получить эту роль, когда пьеса ставилась в университете, и успешно сыграла эту роль. Ее особенно привлекал союз против Ирода, заключенный Саломеей и Иродиадой (матерью Саломеи и женой предшественника Ирода на троне). Еще одной важной темой было отвержение Саломеи красивым и духовно богатым Иоанном Крестителем. Но пик ее эмоций пришелся на тот момент, когда Саломея отказалась танцевать для Ирода, если тот-не выполнит любое ее желание (как оказалось, ей нужна была голова Иоанна).