Джеймс Хиллман "О необходимости аномальной психологии: Анаке и Афина"

«И даже Бог не может тягаться с Необходимостью». Платон, Законы (741а,818в) 1. «Болезнь» (infirmitas) архетипа Бросая ретроспективный взгляд на огромную духовную и культурную работу, представленную на страницах Эраносских ежегодников, мы понимаем всю основательность проделанного здесь. Каждый год нам предлагается еще одна попытка проникнуть в суть вещей с помощью того или иного специального знания (Fach), насколько оно соотносимо с теми фундаментальными и непростыми вопросами, которые превосходят наши специальные познания. Фундаментальными для глубинной психологии, равно как и для души, являются такие феномены, как психическая травма, подавленность, расстройство, странность, — иначе говоря, «аномальная», «абнормальная психология», или психопатология. Глубинную психологию вызвала к жизни потребность в лечении душевной патологии. Глубинная психология была и остается неким логосом (logos) для патоса (pathos) психического (psyche). Под психопатологией я имею в виду категорию психических явлений, которые публично и/или частным образом объявляются ненормальными, и которые не могут быть полностью устранены, трансформированы или усвоены сознанием. Эти невыносимые аспекты проявляют себя парадигматически в том особом симптоме, о котором у Фрейда говорится, что он служит отправной точкой глубинной психологии. (1) Но я хотел бы расширить принятое у нас понятие психопатологии посредством введения термина патологизация, под которой подразумеваю автономную способность психического порождать нездоровье, болезненность, расстройство, ненормальность и страдание в любом из аспектов своей деятельности, а также переживать и представлять себе жизнь в подобной искаженной и болезненной перспективе. В двух больших очерках (2), посвященных психопатологии, я попытался доказать несостоятельность распространенных и поныне попыток в различных отраслях психотерапии отвергнуть это понятие. Номинализм психиатрии считает термины психопатологии случайными, не имеющими необходимой связи с причинами или душами тех, кто демонстрирует в своем поведении то, на что, собственно, эти термины и указывают. Политические реформаторы и экзистенционалисты находят саму эту сферу по своей сути необязательной, видя в ней своего рода побочное обстоятельство исторических, общественных или политических установлений. Гуманистическая, трансцендентальная и восточная терапии исходят из первенства духа, самосознающей личности и здоровья, так что психопатология представляет для них лишь вторичную, иллюзорную реальность. Психопатология, таким образом, есть нечто случайное, второстепенное, дополнительное: все отрицают необходимость ненормальности. Адепты медицинского и религиозного подходов интерпретируют психопатологию как нечто неправильное (связанное с болезнью или грехом). Они видят причины психопатологии или в физиологии (так сказать, физикализируя ее (офи-зичивая — В.З.)), или в метафизике (тем самым морализуя ее), и ищут необходимость существования аномальной психологии за пределами психического — или в теории телесного расстройства вообще (теории болезни), или в религиозном учении, связываемом со страданием. И никто из них не желает начинать с самого психического. Патологизация все еще не является в глазах таких людей необходимостью самой души. В противоположность такому подходу мы попытались найти основу для патологизации всецело внутри самого психического и, более того, показать ее необходимость для последнего. Нам удалось сделать шаг в этом направлении, обосновав патологизацию в рамках архетипа. Далее мы продемонстрировали, что в тех случаях, когда отправной точкой является психическое, как это происходит в алхимии, искусстве памяти и мифологии, то обнаруживается, что патологизированные явления неотъемлемо присущи названным психологическим системам. Как Фрейд, так и Юнг одинаково придерживались этого третьего, психологического направления в своих размышлениях о психопатологии. С самого начала они связывали последнюю с образами фантазии и рассматривали ее с мифологической точки зрения. Начинать с психического — значит воспринимать патологизацию в качестве действенной формы психологического выражения, в качестве некоего самодовлеющего метафорического языка, или в виде одного из способов, с помощью которых психическое вполне законно и репрезентирует себя непроизвольно. Чтобы понять этот язык, его надо поместить в рамки сходных метафорических контекстов. Непристойные, причудливые или болезненные события и образы нашей психической жизни требуют, чтобы их исследовали не в терминах норм, выводимых из телесной природы или из метафизических идеалов, но в терминах этого самого воображения, к компетенции которого принадлежат парализованные руки, пораженные болезнью выкидыши, чудовищные карлики и вообще всякого рода «искажения», имеющие самостоятельный смысл. Чтобы понять, о чем свидетельствует нам аномальная психология отдельного индивида, вовсе не обязательно обращаться к тому, что является нормальным. Нашим нормам следует самим иметь нечто общее с материалом, который мы желаем понять, им самим нужно обладать способностью к патологизации. Здесь для нас путеводной звездой служит юнговское «Боги стали болезнями» (3). Юнг указывает, что формальной причиной наших недомоганий и аномалий являются мифические личности; наши психические заболевания носят не воображаемый или мнимый, нереальный характер, но образны по своей сути или имагинальны (Корбин). Они фактически суть заболевания фантазии, страдания фантазии, мифических реальностей, инкарнация архетипических событий. В следовании за Юнгом по этому пути и заключается основная работа архетипической терапии. Много из того, что я пытался осуществить в Эраносе, начиная с 1966 года, развивалось в этом направлении. Мы всматривались в мифы и скрытые предпосылки аномальной психологии – видя их в Эросе и Психее, в Дионисе, а также и в таких фигурах, как Вечное Дитя ( puer aeternus ), Сатурн-сенекс, младенец, и Гадес, и Преисподняя. На этих разнообразных примерах мы убеждались, что патологическое присуще мифическому точно также , как оно присуще алхимии и искусству памяти. Наша главная цель заключалась в том, чтобы превратить психопатологию – основу нашего поля деятельности – из позитивистской системы мысли в духе девятнадцатого века, со всей ее неупорядоченностью, в неагностическую (non-agnostic ), мифопоэтическую психопатологию архетипов. Существенным для подобного превращения является осознание того, что сами Боги патологизированы, осознание «болезни ( infirmitas ) архетипа». Основная проблема сможет обрести свое решение, если мы признаем, что мифы греков (а также мифы кельтов и индусов (4), египтян и американских индейцев) требуют присутствия случайного, особенного, чрезвычайного – иначе говоря, Аномальной психологии Богов. (5) Представлять себе архетип в качестве изначально неиспорченной, совершенной формы, без внутренне присущей ему страсти, которая связывает его энергию, или взвинчивает ее до безумного напряжения, ухода в изоляцию и упорных отказов от всего, без разрушительных уколов и вспышек и свойственной ему злополучной ранимости, – значит идеализировать и фальсифицировать природу архетипической реальности, какой она дан нам в мифах. С этой мифичесой точки зрения, у каждого архетипа имеются свои патологизированные темы, и наоборот, каждое патологизированное явлениее можно рассматривать в определенной архетипической перспективе. Нормы мифа дают место тому, что не может нати себе места в академической психологии, медицине и религии. Более того: патологизация в мифе необходима для мифа и не может подвергуться удалению из него без искажения при этом самого мифа. В силу этой подлинно эвристической, терапевтической причины архетипическа психология вновь обращается к мифологии. Персонажи мифа – ссорящиеся, обманывающие, сесуально одержимые, мстящие, ранимые, убивающие, разрываемые на части фигуры – демонстрируют нам, что Боги отнюдь не только совершенства, и все ненормальности, следовательно, можно свалить на людей. Сплошь и рядом мы имеем дело с мифами, в которых явление Богов сопряжено с поступками, которые с мирской точки зрения следует подвести под категорию криминальной патологии, нравственного уродства или личностных расстройств. Размышляя о патологизации мифологически, мы могли бы сказать, как это и делают некоторые, что «мир Богов» антропоморфен, что он имитирует наши собственные проекции, включая и наши патологии. Однако, можно было бы начать также и с другого конца – с имагинального мира ( mundus imaginalis ) архетипов (или Богов), и сказать, что наш секулярный мир является одновременно и мифическим, служит своего рода подражающей проекцией их мира, включая и их патологии. То, что Боги демонстрируют в имагинальной сфере мира, находит отражение в нашем воображении в виде фантазии. Наши фантазии отражают их фантазии, наше поведение подражательно в отношении их поведения. Мы не способны ничего вообразить или осуществить, что уже формально не было бы архетипическим воображением Богов. Если дело обстоит подобным образом, то мы оказываемся в той же степени гармонии с архетипической сферой и тогда, когда пребываем как в состоянии подавленности, так и в блаженном состоянии трансценденции. Человек находится в образе Богов и Богинь и тогда, когда он смехотворен, взбешен или испытывает муки, и тогда, когда он улыбается. Поскольку сами Боги демонстрируют нездоровое поведение ( infirmitas ), то наш путь imitatio dei (лат. Подражание богу. – Прим. перев. ) лежит через болезнь, немощь, нездоровье. Более того, именно этот недуг архетипа может быть и сестрой милосердия для нашего самораздвоения и заблуждений, для наших душевных ран и экстремальных состояний, обеспечивая им соответствующий способ выражения, оправдания и переживания смысла. Без этой фаньазии об архетипической болезни, без возвращения Богам всех недугов, включая и болезнь, называемую «нормальностью», мы никогда не сможем найти адекватные контексты для объяснения феноменов нездоровья. Эти контексты будут неизбежно сохранять лишь медицинский и случайный характер, или выступать в качестве нравственно греховных описаний, являющихся своеобразной карой для человека. И тогда мы не сможем осознать сам принцип смотрения на вещи глазами болезни, являющийся базовой формой психологизации со времени Фрейда, – сам принцип, который позволяет видеть вещи также и в божественной перспективе (своего рода божественная оптика), а не просто ка нечто болезненное, извращенно человеческое. Если Боги представляют истинную основу и фон человеческой жизни, и мы созданы по ихобразу и подобию, тогда наши болезни тоже имеют божественное происхождение. Они не просто ниспосланы нам Богами, но не просто несомы нами для них, но, через архетипическое нездоровье, мы обретаем с ними согласие во всех смыслах.