Мои пациенты. Поколение «дети войны».

  

Это они смотрят со старых фоток: дети, играющие в руинах городов, младенцы на руках у испуганных матерей, бегущих то на восток, то на запад в бесконечных вереницах людей. Они живут в подвалах или норах в земле, поскольку их дома разрушены.

Они умели отличать по звуку бомбардировщики и рассчитывать, сколько времени есть, чтобы спрятаться. На их глазах умирали родители, братья, сестры и соседи, кто от снарядов или пуль, а кто от голода и болезней. 

Их хотели уберечь и посылали одних далеко от дома и родных, в спокойные места, не подвергающиеся бомбардировкам, в чужие семьи, разлучив с матерями и близкими. Их теряли, забывали в водовороте войны. 

«Детей войны» часто воспитывали жестоко: побои дома и в школе были нормой. Они не имели права на ошибку, не должны были жаловаться, плакать, говорить о своих переживаниях, своем страхе. Они терпели молча.

Начав учиться, и отучившись год- два-три, они должны были прервать свою учебу из-за войны. Некоторые уже больше никогда не вернулись к учебе: нужно было заменять отца в хозяйстве или помогать матери с младшими, а то и полностью выполнять функции погибших родителей для братьев и сестер. Кому-то пришлось идти батрачить, чтобы заработать себе на кусок хлеба. Пожилые мужчины плакали, когда вспоминали о своем  нерадостном детстве и потерянных возможностях из-за отсутствующего образования.

Среди моих пациентов были и совсем юные солдаты, шедшие тогда с восторгом умирать за Гитлера, и воспринимавшие войну, как увлекательное приключение. Через 5 - 6 лет они вернулись из плена пешком через всю Европу больными, истощенными, еле передвигающими ноги.

Были и такие мальчики, которых забрали в армию прямо с урока в школе в возрасте 14-15-16 лет.

После войны матери посылали их воровать уголь с проезжающих составов. Они зарабатывали свои первые деньги, собирая и продавая старье.

Их игрушки были гранаты и снаряды. Каждый уважающий себя мальчишка имел к концу войны целый арсенал стрелкового оружия. Они умели им пользоваться: стреляли по мишеням на пустырях или в лесу.

Это очень крепкое поколение, пережившее весь ужас войны и ее последствий. Они познали лишения и голод, а также и тучные годы после т.н. «экономического чуда». Это поколение своим трудом восстанавливало разрушенную Германию, им есть чем гордиться. Мне казалось странным, что они не высказывали чувства стыда, за содеянное Германией во время II мировой Войны. Видимо, они были настолько поглощены переживанием своих собственных горя и лишений, что на остальное просто не хватило места. Зато жгучее чувство стыда за нацию охватило следующее поколение – "внуков войны". Многие рассказывали, что будучи за границей, старались скрыть, что они немцы. Им было стыдно быть немцами. Этот массивное чувство вины послевоенных поколений используется сейчас в политических целях.

Среди детей войны много (по нашим меркам, очень много) счастливых семейных пар, проживших долгую совместную жизнь (известный мне рекорд 67 лет). Они большие труженники и перфекционисты. Они привыкли жить в достатке. Уют в доме, чистота, аккуратность очень важны для них, также точность, скрупулезность и пунктуальность в работе.

Это поколение в большой степени религиозно, церковная жизнь играет большую роль в их жизни.  Они впитали религию с молоком матери, им вбивали ее линейкой по головам и по пальцам на уроках «закона Божьего» (некоторым, правда, напрочь отбили).

Они умели от души веселиться: петь, танцевать, шутить. Пожилые пациенты, даже страдающие деменцией, и сейчас знают множество песен и охотно поют.

Это поколение вызывает у меня глубочайшее уважение, они НАСТОЯЩИЕ. Этим они похожи на наших дедушек и бабушек.

«Дети войны» в массе пережили сильнейшую травматизацию из-за войны и ее последствий. Они видели смерть очень близко. Никогда не забуду рассказ пациентки, бежавшей вместе с матерью на запад.

На вокзале Дрездена скопилось множество беженцев, и тут зазвучала воздушная тревога. Все побежали в бомбоубежище, но места для всех не хватало, туда пускали только маленьких детей до определенного возраста с матерями, пациентка была старше, ей было 9 лет. Ее мать бросила свои вещи, и они побежали по улице, в надежде найти убежище, но все двери и ставни окон были плотно закрыты. Они в ужасе бежали, слыша приближающиеся разрывы бомб, а спрятаться было некуда. Им повезло, какой-то солдат сломал ставни и выбил окно прикладом винтовки. Они залезли в дом и укрылись в подвале. Когда они вернулись на вокзал, в надежде найти свои вещи и уехать дальше, их взору представилось ужасающее месиво из трупов и отдельных частей тел. Во время рассказа тело пациентки повторяло движения более 70-летней давности: сжаться, пригнуться, спрятаться, а в глазах стоял ужас.

Отцы, пришедшие с фронта, вернувшиеся из плена, были часто сами весьма травматизированы и отличались, мягко говоря, неадекватным поведением. Весьма изощренное насилие в семье было обычным делом.

Невозможность высказать свои чувства, замалчивание случившегося в рамках семьи, привело к тому, что многие впервые рассказали о пережитых ужасах только сейчас, спустя 75 лет после случившегося, когда травматические переживания уже соматизировались или приобрели характер психического заболевания.

Многие, будучи тогда маленькими детьми, не могут вспомнить травмирующие события, но реагируют на триггеры слезами, страхом, соответствующими реакциями тела. Например, безобидная открытка с изображенным на ней пламенем костра, у довольно большого числа пациентов вызывала страх и желание, чтобы я ее поскорее убрала. Детьми они видели горящие кругом дома или сами выбирались из пылающего здания.

  

В другом случае, пациент начал неудержимо плакать при виде картинки с мальчиком, сидящим на лошади. Он не мог объяснить причину своих слез и стыдился их, и только позже ему удалось вспомнить, что его отослали одного в деревню к родственникам из разбомбленного Кёльна, и там он катался на лошади. Что он пережил во время бомбардировок Кёльна, остается только догадыватся.

Другие пациенты, напротив, многократно повторяют рассказ о травмирующем событии без наступления облегчения. Они зациклены на своих переживаниях .

Иногда травма проявляет себя внезапно наступившей депрессией или паническими атаками без видимой объективной причины. Иногда пусковым механизмом могут являться новости о войнах и беженцах, увиденные по телевизору.

Понятно, что беды и лишения нашего и других пострадавших народов были куда масштабнее и страшнее, но я не хотела бы сравнивать, а просто рассказать об особенностях поколения немецких «детей войны» и их травматизации.

Истории пациентов публикуются не только с разрешения пациентов, но даже по их просьбе. Они считают, что последующие поколения должны знать о том, что им довелось пережить и не забывать, что такое война.

Если материал был интересен для Вас и Вы узнали нечто новое, поставьте, пожалуйста, лайк.