"У меня было два детства: плохое и хорошее..."

И снова о ДРИ.

Н так давно довелось мне долго беседовать с коллегами, придерживающимся другого мнения в вопросе о феномене ДРИ. Назрел спор, к какой же группе все-таки отнести это, к невротическому, к психотическому или же к пограничному спектру. Интересно устроены людские умы, им обязательно, во что бы то ни стало, отнести что-то к чему-то, классифицировать линейно на прямой от и до. Это предел понимания, то, что у вещи может быть объем – звучит как крамольная мысль.

Я, использовав весь небольшой арсенал имеющихся у меня доводов, кое-как смогла донести, что определить спектр, поставить диагноз, загнать в рамки мы может стандартную личность, уникальную, но единственную саму для себя. В связи с чем и проявления ее будут линейны, и выводы о функционировании этой личности, при небольшом усилии, все же уложатся в схему стандартных диагностических критериев. С человеком, имеющим ДРИ, так не получается. Предлагаю порассуждать о том, а что же получается.

И для этого мы сейчас коротенько рассмотрим сессию, состоявшуюся не далее, как вчера.  Пациентка, о которой я уже рассказывала, порадовала меня новой очень яркой аналогией, о которой мы говорили всю встречу.

Девушка рассказывала о событиях последних дней, о планах на ближайшее будущее, о успехах в освоении этой жизни, и вдруг помрачнела и загрустила. И разговор переместился «в другое   место», она начала с горечью рассказывать, что ее новый человек, в ответ на ее выражения недовольства его поведением, ударил ее, и достаточно сильно «чуть башка не отпала».

Пропущу несколько вытекающих друг из друга интерпретаций, и перейду сразу к тому, о чем хотелось рассказать. Девушка, справившись немного с собой, поделилась своими рассуждениями:

-У меня сразу было два детства, одно хорошее, дневное, или у бабушки. Я там была обычным ребенком, на велике гоняла на трёхколесном, потому что на двухколесном еще не умела. Глазищи огромные, все интересно. У меня там была большая красивая кукла, в розовом костюмчике. Она мне очень нравилась.

- А было еще второе – у мамы, ночное и там это все самое противное было. Когда я приезжала к бабушке, вроде не было второго детства, только одно вот это хорошее, а когда возвращалась домой, будто никогда не было хорошего, только вот это, и оно уже не так сильно плохое, если про то хорошее забыть и не думать. А там у меня был страшный заяц, у него башка отпала, и он ночами плакал, просил, чтобы ему ее пришили.

Мне это рассуждение очень напомнило пример, приведенный авторами книги «Призраки прошлого» Ван дер Харт и др., о том, что диссоциации такого глубокого уровня, как у моей юной пациентки. Можно разделить на несколько типов, первичная структурная диссоциация, вторичная и третичная. Речь о первичной. Когда стандартное вытеснение не в силах справиться с разрушительной мощью пережитого опыта, на помощь приходит диссоциация, разделяя самость на две части. Пока всего на две, это «дневная» часть, ребенок, живущий нормальной обычной детской жизнью, автор называет это внешне нормальной личностью. Я бы назвала это немного интереснее и ближе к истине – внешняя нормальная личность – социализированная по возрасту и культурному уровню личность, имеющая свои плюсы и минусы, личность, которую как раз можно классифицировать и уместить в знакомы нам схемы. Этой личности можно поставить диагноз, признавать ее достижения и поражения, потому что для общества и самой себя она единственная.

Но феномен ДРИ тем и удивителен, и спорен одновременно, что кроме вот этой внешней нормальной личности в ее тени спряталась еще одна. И ведь это тоже личность. Только она не внешняя, а скорее внутренняя. И она ведь тоже нормальная, но для той ситуации, в которой она фиксирована. Ван дер Харт называет ее аффективно личностью, живущей эмоциями, ужасами прошлого. Я бы назвала ее внутренней нормальной личностью. Ненормальным ее поведение становится тогда, когда она проявляется в теле и в социальной ситуации внешней нормальной личности.

На мой взгляд вполне нормально, если любая личность, испытывая предельный страх и почти непереносимую боль, будет замирать, застывать, или в ужасе искать укрытие, или даже нападать. А пережившие такое впоследствии станут пугаться всего, что как-то напоминает и может, вероятно, привести к повторению. «Обжегшись на молоке, дует на воду» - гласит пословица.  А ведь так и есть. И это нормально во всех отношениях здравого смысла, это не патология, а осторожность, вышедшая из-под контроля, т. к. оказалась однажды основной для выживания.

Про моему личному забавному опыту, почти все психиатры, видя мою визитку, на которой изображён галстук, всего лишь снятый галстук, видят на этой картинке «удавку». У меня не было такого как у них опыта, и я там вижу, будучи психотерапевтом психоаналитического направления, фаллический символ. Опыт решает все!

Так вот, Ван дер Харт полагает, что внешняя личность необходима для нормальной социализации, мирская часть так сказать, внутренняя для изоляции и хранения аффекта в себе, она позволяет структуре в целом «не загреметь в психушку» и не разрушиться, постоянно прокручивая в голове травматические переживания. Можно сказать, что она тоже отчасти внешняя, она участвует во внешнем взаимодействии тем, что ограждает от воспоминаний и позволяет не видеть в каждом приближающемся человека потенциальную угрозу, позволяет быть с людьми, любить и быть любимой. Эта личность так же сформирована, имеет все свойства целой личности, с одним лишь недочетом, она не живет здесь и сейчас, она осталась там и тогда, поэтому появляясь, привлекает к себе внимание странными, неуместными поступками, слишком бурными реакциями. А вы не ищите близости с загнанной крысой, а эта субличность и есть загнанная крыса, ребенок, по сей день пребывающий в ситуации насилия.  Кто пробовал успокоить своего собственного очень испугавшегося малыша, меня смогут понять. Когда он кричит, переговоры бессмысленны, он просто орет и никого не слышит. И это поведение субличности в ситуации травматизации нормально. Ненормальным было бы обратное.

Вернемся к клиентке. В своем рассуждении она спустилась до самого первого переживания, до момента первой диссоциации, разделения на хорошую и плохую реальность, на куклу в розовом и страшного зайца с оторванной головой. Обе эти субличности хорошо уживались в ее сознании, с переменным успехом занимая управление телом в соответствии в внешней ситуацией и спасали ее от разрушения, то это действовало до тех пор, пока величина травматизации не превысила и этот уровень и не заставила психику искать новые средства для выживания.

Так. Возвращаясь к спору с уважаемыми коллегами, трудящимися в сфере душевного здоровья под крылом государства, отнести всю диссоциированную структуру к какой-либо группе мне видится крайне надуманным. Я понимаю, что за годы обучения и переквалификации вас научили вначале ставить диагноз, и уж потом исходя из этого лечить, и это вполне разумно, но в случае ДРИ, мы можем поставить лишь ДРИ, как общую категорию, а уже отдельных субличностей классифицировать как имеющих психотическую, невротическую или пограничную структуру. Так ПТСР во всей красе мы сможем наблюдать скорее у внутренней личности, хранящей воспоминания о травме, а у внешней может быть что угодно, депрессивные эпизоды с самоповреждением, зависимости, антисоциальное поведение, что в общей сложности может выглядеть как любой другой психиатрический диагноз.

В свете этого понятен давний дискурс о надуманности диагноза ДРИ. Пациенты обращаются с другими жалобами, т. к. за помощью может обратиться лишь внешняя личность, чаще представления не имеющая о травматических переживаниях (да, в случае тяжелейшей травмы – это всего лишь сработала защита, как реле у счетчика, стоит коротнуть, и подача электричества прекращается). И ставится поэтому пациенту все, что угодно в течении многих лет, пока не встретится на пути специалист, способный выстроить доверительные отношения с крайне недоверчивой диссоциированной структурой. А со стороны кажется, что это сам терапевт навязывает эти мысли пациенту, в тот с удовольствием их реализует. Но и это не все. После выявления ДРИ работа начинается сначала, это психодиагностика каждой субличности, знакомство и выстраивание отношений, определение психического статуса каждой, ну или постановка диагноза, как кому удобнее, и только после этого возможна интеграция.

Здесь мне хочется привести слова моего учителя, Нины Кузьминичны Асановой на одной из конференций, где она читала доклад о ДРИ. Из зала её спросили, что, похоже, тогда это двойная работа, а это долго и хлопотно.

Она же ответила, что это, скорее, не двойная работа, а гораздо больше, потому что это групповая индивидуальная работа с каждым членом группы, с внутренней диссоциированной структурой, группой, которая должна стремиться к интеграции.

Мне кажется, для этого мало быть ремесленником в профессии, работать с мультиплицированной личностью – дар от Бога.